В статье на материале языковых средств с пространственной семантикой, манифестирующих типы пространств (реальное, концептуальное, контактного и ассоциативного фона события), рассматриваются некоторые механизмы реализации в газетных текстах воздействующей и информативной функций. При манифестации реального и концептуального пространств ведущей является информативная функция, а пространств контактного и ассоциативного фона события — воздействующая. Утверждается, что современная парадигма лингвистических знаний, а именно: интерес к «конвою» высказываний и особенно фигуре адресата — открывают новые возможности постижения этих механизмов. В частности, в современных газетах ориентиры концептуального пространства, выполняя информативную функцию, могут быть отправной точкой для более яркого выражения авторской позиции, а ориентиры контактного фона реального события — создавать ассоциативный фон, поскольку в качестве «мягкого факта» автор может выбрать реальный пространственный ориентир с сильной коннотативной составляющей.
SPATIAL SEMANTICS AND ITS ROLE IN NEWSPAPER TEXT
The article analyses some of the mechanisms as exemplified by linguistic resources with spatial semantics, manifesting types of spaces (real and conceptual, contact and associative background of events). These mechanisms are implemented in newspaper texts to affect the audience and for informative function. An informative function is the most important one for the manifestation of real and conceptual spaces. Function of impact plays the key role in contact and background events. The article highlights the fact that the modern paradigm of linguistics (namely the interest in the “convoy” statements and closer attention to the addressee) opens up new possibilities of these mechanisms’ understanding. In particular, today’s newspapers cues of conceptual space, performing informative function, can become the starting point for a more prominent expression of the author’s point of view; and cues of the contact background of real events help to create associative background, because the author can choose the real spatial cue with strong connotative component as a “soft fact”.
Ольга Викторовна Мякшева, доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка и речевой коммуникации Саратовского национального исследовательского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского
E-mail: myakshev@mail.ru
Olga Viktorovna Myaksheva, Doctor of Philology, Professor at the Department of the Russian language and Verbal Communication of the Saratov National Research State University named after N. G. Chernyshevsky
E-mail: myakshev@mail.ru
Мякшева О. В. Пространственная семантика и ее роль в создании газетного текста // Медиалингвистика. 2017. № 1 (16). С. 73–83. URL: https://medialing.ru/prostranstvennaya-semantika-i-ee-rol-v-sozdanii-gazetnogo-teksta/ (дата обращения: 20.09.2024).
Myaksheva O. V. Spatial semantics and its role in newspaper text. Media Linguistics, 2017, No. 1 (16), pp. 73–83. Available at: https://medialing.ru/prostranstvennaya-semantika-i-ee-rol-v-sozdanii-gazetnogo-teksta/ (accessed: 20.09.2024). (In Russian)
УДК 00;
ББК 00;
ГРНТИ 00;
КОД ВАК 00
Постановка проблемы. Пространственная семантика не раз была и до сих пор остается предметом исследования лингвистов. Обращение к ней обусловлено едва ли не важнейшей ролью пространства в процессе восприятия и языковой интерпретации человеком мира «как одного из первых и элементарных проявлений познания мира человеком» [Гак 1998: 677].
Категория пространства относится к основным объективным категориям существования человека и действительности. Ее осознание и языковая интерпретация жестко детерминированы «земными» реалиями, а среда использования языка влияет на сферу деятельности человека.
Когнитивно-дискурсивный подход к изучению языка [Кубрякова 2012] многократно усилил в современной лингвистике интерес к пространству, его роли в процессе познания и специфике языкового и речевого воплощения. Пространственная семантика является одним из инструментов познания когнитивных процессов.
Основные функции СМИ — информационная и воздействующая. Информационная норма для СМИ определяется как адекватное, всестороннее и полное отражение действительности, всех ее фрагментов [Осетрова 2006: 432]. Напротив, О. Р. Лащук, исследуя тексты ведущих информационных агентств, утверждает, что выражение их позиций начинается еще на стадии отбора фактов [Лащук 2002: 111–117], даже сугубо информационные материалы неизбежно тенденциозны, в текстах СМИ информирование всегда подчинено воздействию, в результате чего в них не отражается событие, а формируется «медиасобытие», созданное журналистами [Какорина 2008: 502]. В текстах массмедиа, по мнению В. Г. Костомарова, «чудовищно-уплотненная реальность», которая кажется подчас более убедительной, нежели истинная действительность [Костомаров 2005: 101]. М. А. Кормилицына называет СМИ мощным инструментом воздействия на аудиторию и средством манипуляции общественным сознанием [Рискогенность… 2015: 28].
Задача статьи заключается в том, чтобы определить специфику использования семантики пространственной ориентации человека в современных газетных текстах. Конец XX — начало XXI в. ознаменовали «прорыв» в семантику текста, причем в аспекте появления в нем новых смыслов как результата сложных когнитивно-дискурсивных механизмов. Отсюда задача — проверить на материале современных газет закономерности использования «языкового» смысла пространственной ориентации в антропоцентрическом осмыслении, в «одежде» языковых форм, доставшихся от предшествующих контекстов, выяснить, как (и во что воплощаясь) пространственный смысл входит в тексты СМИ, какие механизмы языка позволяют этому смыслу формировать текст — «единственно данную в наблюдении реальность применения языка» (по словам В. Г. Костомарова), off-line и on-line [Овчинникова и др. 2016: 131].
Основываясь на мнении В. Г. Гака, состоящем в том, что пространственные значения являются первоосновой многих языковых средств обозначения как на уровне слова, так и на уровне структуры предложения [Гак 1998: 677], очертим круг языковых средств, выражающих семантику пространственной ориентации и послуживших исходным материалом нашего исследования. Это в первую очередь синтаксические структуры с существительными — обозначениями объектов окружающей действительности с инвариантной семантикой ‘пространство, место, участок, здание, помещение’ (начиная от собственно пространственных объектов поле, лес, река и заканчивая названиями артефактов дом, шкаф) в любой синтаксической позиции и дейктическими обозначениями ориентации типа там, здесь, туда, у нас. Анализируются и предложения, в которых в качестве пространственного ориентира выступают предметы, не имеющие инвариантной семантики ‘место’ или ‘помещение’. В данном случае критерием отбора выступают глаголы типа находиться (где?), идти (куда? откуда?), а также грамматические характеристики форм — речевых локализаторов: Иван находился около той самой ложки.
История вопроса. В своих работах [Мякшева 2007; 2012 и др.] мы утверждали, что обязательная для содержания всякого текста СМИ пространственная конкретизация (где?) манифестируется в них преимущественно четырьмя типами: реальное пространство события, пространство контактного фона реального события, концептуальное пространство (политическое, экономическое, социальное, конфессиональное, культурное, психическое и т. д.), пространство ассоциативного фона события.
Под реальным пространством события мы понимаем такие манифестации ориентации человека и предметов, которые являются зримыми и необходимыми компонентами отображаемой ситуации. Например, в статье «Пофигизм на фоне инфаркта» (Моск. комсомолец. 2016. 5–12 окт) таким ориентиром является Россия: В России, по данным директора Научного центра сердечно-сосудистой хирургии им. А. Н. Бакулева, президента Лиги здоровья нации, академика Лео Бокерия, 22–22,5млн человек страдают сердечно-сосудистыми заболеваниями.
Пространством контактного фона реального события мы называем такие манифестации ориентации, которые являются зримыми компонентами ситуаций, привлекаемых автором в связи с целеустановкой текста. Это совокупность таких реальных пространственных ориентиров, которые иллюстрируют прием выбора дополнительной информации для выражения авторской позиции, что позволяет в значительной степени произвольно выбирать выгодные автору сведения [Лащук 2002: 112]. В журналистике их называют «мягкими», они помогают формировать восприятие материала. «Жесткими», в свою очередь, называются факты, которые не могут быть не обнародованы, т. е. это ориентиры реального пространства события. В приведенной выше статье «мягким» ориентиром можно считать указание на место работы акад. Лео Бокерия (Научный центр сердечно-сосудистой хирургии им. А. Н. Бакулева).
И. А. Стернин, рассматривая влияние общественных факторов на современный политический дискурс, считает, что публицистические тексты об одном и том же событии «стали гораздо менее похожими в трактовке разных органов печати даже сходной политической ориентации» [Стернин 2006: 140]. Это же отмечает В. В. Богуславская [Богуславская 2005: 49–50]. О. Б. Сиротинина характеризует стремление в СМИ к объективности как мнимое: «потребитель СМИ видит мир их, а не своими глазами» [Сиротинина 2010: 280]. Сравнивая первую полосу трех центральных газет («Российская газета», «Известия», «Московский комсомолец»), уже в отборе социально значимых событий ученый видит «пристрастный» взгляд: у каждой газеты свой набор событий, и для того адресата, который читает одну из них, реальная картина мира будет представляться разной [Там же: 273–276].
Концептуальным пространством считаются такие манифестации ориентации человека и предметов (чаще — умозрительных сущностей), которые существуют в ментальной сфере его деятельности, эти характеристики вторичны, они «списаны» с опыта реальной ориентации. В итоге формирования ориентиров концептуального пространства утрачивается установка на прямую номинативную преемственность с предметом первичного знакообозначения, вторичная номинация теряет семантический коннотативный «шлейф» первичной, оставляя в своей семантике только рациональные, ментальные смыслы (ср.: запутаться в рыбацких сетях и запутаться в проблеме). Как утверждает Н. Б. Попова, выделение в современной лингвистике понятия «концептуальная метафора» позволяет эксплицировать сложные мыслительные пространства нашего чувственного, культурного, национального и социального опыта [Попова 2007: 393].
Концептуальное пространство в публицистическом дискурсе создается существительными определенных тематических классов и синтаксическими структурами с общим значением местонахождения и движения. Лексемы, употребляемые в концептуальном пространстве, могут быть определены как номинации, способные создать смысл границ, пределов существования определенного неконкретного явления (сфера, область, пространство, поле, рамки и т. п.); номинации, формирующие направленность отвлеченных процессов (направление, путь, стезя и т. п.); номинации, обозначающие формы, способы, значимость определенных явлений (коридор, окно, ниша, база, фундамент и т. п.) [подр. см: Мякшева 2007: 114–189].
Специфика формирования концептуального пространства в газетном тексте заключается в стремлении выразить отвлеченный смысл, «поймать» в зримые рамки абстрактные сущности из разных неконкретных сфер деятельности и существования человека (политической, экономической, собственно ментальной, конфессиональной, культурной и т. д.).
Стремлением приблизить абстрактное изложение к возможностям широкой аудитории обусловлено такое явление публицистического текста, как «социальный антропоцентризм», который, как представляется, позволяет сделать изложение более доступным [Гончарова 2005: 175–180]. Публицистический текст демонстрирует такую форму антропоцентризма, которая способствует формированию особого ракурса картины мира, где действуют, испытывают эмоции города, регионы, столицы, магазины, предприятия, а абстрактные сущности становятся для них ориентирами деятельности.
Пространство ассоциативного фона события наиболее тесно связано с воздействующей функцией языка массмедиа. Являясь продуктом вторичного лингвосемиозиса, данное пространство вводится в газетный текст в первую очередь для использования коннотативной ауры компонентов, имеющихся в нем или образуемых в результате «смены» денотата. Особая воздействующая роль ориентиров ассоциативного фона события объясняется тем, что прямой референт слова намеренно, стилистическим «усилием» автора текста остается как бы на втором плане и, создавая эффект «совмещенного видения двух картин» [Алефиренко 2002: 13], обеспечивает переносному словоупотреблению метафорическую образность. Пространственные отношения характеризуются прагматической ясностью и образностью, что предопределяет активное использование языковых средств с данной семантикой в качестве манифестаций пространства ассоциативного фона события [Алефиренко 2002; Гак 1998; Топорова 1999; Зализняк, Левонтина, Шмелев 2005; Чудинов 2001 и др.].
Пространство ассоциативного фона события позволяет легче воспринять основную информацию текста и, что особенно важно для данного дискурса, завуалировать в образную форму пристрастную оценку. Активно ориентиры пространства ассоциативного фона события употребляются в заголовках и в тех статьях, в которых воздействующая функция особенно существенна.
Материал исследования — «Аргументы и факты», «Комсомольская правда», «Литературная газета», «Московский комсомолец», «Российская газета», «Спорт-экспресс» за 2016 г. Опираясь на анализ текстов этих газет, покажем манифестацию типов пространств, их роль в создании газетных текстов и попытаемся выяснить, сохраняется ли выявленное нами распределение ролей языковых средств с пространственной семантикой в современном газетном тексте.
Описание методики исследования. Основным методом исследования является описательный, с акцентом на контекстологические и дискурсивные методики (в частности, контент-анализ), которые расширяют аргументационное поле вниманием к таким экстралингвистическим факторам, как знания о мире, мнения, установки, цели адресанта, готовность и способность адресата к их восприятию.
Анализ материала. В статье-интервью «Меня готовили на роль сакральной жертвы» (Лит. газета. 21–25 мая) с одним из наиболее узнаваемых политиков Украины, а после присоединения Крыма — заметной фигурой на российском политическом поле Вадимом Колесниченко ориентирами реального пространства являются Украина, Киев, Майдан, Россия, Крым, Севастополь. Приведем из интервью два примера с этими ориентирами: Когда начались события в Крыму, стало понятно, что Украина распадается; Самое неприятное случилось, когда произошёл разгон на Майдане 30 ноября 2013 года.
В том же интервью реальными ориентирами контактного фона события являются, например, Венгрия, Польша, Западная Украина, где, по мнению В. Колесниченко, молодёжь (под видом спортивной или военно-патриотической работы) готовили к акциям неповиновения; Львов и ЕС: Да я практически во всех этих событиях принимал участие. И даже ездил во Львов, встречался со студентами, рассказывал, что волновавший их вопрос безвизового въезда в ЕС даже не стоит в повестке дня. Безусловно, роль одного из основных реальных ориентиров пространства контактного фона события играет Америка, но в данном тексте этот пространственный ориентир «спрятан» в языковую форму обозначения лиц по гражданству: Мы тогда думали, что американцы дезориентированы, что они проморгали решение Януковича не подписывать ассоциацию; Однако очень быстро американцы перестроились, что называется, на марше.
Показателен в отношении своего взгляда на актуальную проблему современности текст статьи академика РАН М. А. Грачёва под названием «В воздухе пахнет… цивилизацией» (Рос. газета. 7 июля). Анализируемая статья посвящена экологическому кризису на Байкале. Ее автор озабочен проблемой Кто рискованно экспериментирует на Байкале: природа или человек? Ориентирами реального пространства события здесь являются: всё мелководье Байкала по всему периметру длиной 1800 километров, охваченное кризисом, и пелагиаль Байкала — его глубоководная зона, которая пока не пострадала.
Автор статьи убежден, что Байкал можно спасти, и во многом можно было бы разобраться, были бы деньги. Реальный ориентир контактного фона события — Мировой океан, который представляет собой действительно жуткую картину: в океанах образовались три огромные горы пластикового мусора, в основном использованных пластиковых бутылок и пакетов.
Называя Байкал гораздо более простой экосистемой, чем океан, М. А. Грачёв возвращает нас в прошлое, в 1662 г., когда, по пути из даурской ссылки (ориентир контактного фона), протопопу Аввакуму пришлось переправляться с восточного берега моря-озера на западный (ориентир контактного фона). Цитата из «Жития» о несметных богатствах Байкала заставляет читателя задуматься над тем, чего мы можем лишиться.
Анализ реальных ориентиров контактного фона события в газетных текстах 2016 г. навел нас на мысль, которая, на наш взгляд, находится в некотором противоречии с утверждением о том, что субъективны не только «степень полноты подачи информации, ее место… <…> Красноречива и сама рядоположенность разных новостных фактов. Факт — значительное событие и факт-пигмей, поставленные рядом, оказываются если не сближенными, то во всяком случае равномасштабными» [Прозоров 2005: 89]. Мнение о существовании в публицистике (не в жизни!) события-пигмея и события-колосса, или о равномасштабности волею журналиста поставленных рядом событий, думается, кануло в Лету вместе с неглобализованным миром прошлого века, во всяком случае для образованных и думающих читателей (а массовый ли читатель открывает сейчас газету?). Они способны без подсказки «любезных» журналистов искать в СМИ (и печатных, и радио, и телевизионных, и в Интернете) отражение тех событий и фактов, которые действительно злободневны и важны для понимания жизни современного общества, давать этим событиям интерпретацию с точки зрения степени масштабности, принимать ее или оспаривать, не соглашаться с мнением журналиста о равномасштабности поставленных рядом событий. Привлечением не соответствующих реальному положению дел компонентов контактного фона события («мягких фактов») вряд ли можно обмануть современного искушенного читателя. Реакцией на такое привлечение, скорее, будет то, что адресат текста закроет газету, выключит телевизор и обратится к другому источнику информации.
О. Б. Сиротинина, напротив, скептически оценивает возможности потребителя текстов СМИ даже в условиях современного глобализованного мира: «слишком многое, иногда очень существенное, не попадает в поле зрения и остается для него неизвестным», хотя и допускает, что современный читатель способен потреблять «не суженную взглядом определенного СМИ, а значительно расширенную информационную картину мира» [Сиротинина 2010: 280]. Вероятно, всё ещё есть и те, и другие читатели, но газеты ориентируются по-прежнему на массового.
Приведу пример удачного, на наш взгляд, подбора реального ориентира пространства контактного фона события. В газете «Спорт-экспресс» (26 июля 2016 г.) статья о допинговом скандале в российском спорте названа «Моральный Чернобыль». Думается, вот такие пространственные (и не только) ассоциации позволяют компетентному читателю по достоинству оценить степень мастерства журналиста, нашедшего точно бьющий в цель, совсем не «мягкий» факт, формирующий восприятие материала статьи. Конечно, многое в данном случае зависит от уровня воспринимаемости текста, точнее — от способности адресата понять вложенный автором смысл (во-первых, что такое моральный, во-вторых, что такое Чернобыль?).
Проблеме изучения языковых личностей автора и адресата, отраженных в текстах современных газет, посвящена книга Т. В. Чернышовой. В частности, в ней утверждается: «Согласно данным опроса, каждая языковая личность сознательно выбирает себе то или иное средство массовой информации… читатель в процессе интерпретационной деятельности без особого труда не только определяет настроение, передаваемое автором (т. е. опознает определенную тональность текста), но и выявляет его коммуникативные намерения» [Чернышова 2014: 108–109].
Н. Г. Овчинникова и Т. В. Ахутина в своей рецензии на другую книгу приводят слова В. Б. Касевича о соотношении понятий «информация», «знание», «познание»: «Касевич описывает природу языкового значения, позволяющего передавать знание в акте коммуникации как разность (дельту) между составом знаний адресата до и после высказывания адресанта. Таким образом, языковое значение, являясь ключевым понятием теоретического языкознания, выступает как способ передачи информации и трансформации базы знаний коммуникантов, т. е. когнитивной сферы участников социального взаимодействия. Практическая ценность высказывания, существенная для «практически ориентированного языкознания», обусловлена не только собственно языковым значением, но и дополнительными параметрами акта общения, включая готовность адресата воспринять передаваемое знание и интенцию адресанта передать его» [Овчинникова и др. 2016: 138]. Разделяя утверждение о языковом значении как способе передачи информации и трансформации базы знаний коммуникантов, хочу уточнить: дополнительным параметром акта общения является не столько готовность, сколько способность адресата воспринять передаваемое знание.
Воспринимаемость текста, безусловно, зависит и от наличия в нем ориентиров концептуального пространства. Очевидно, что чем аналитичней газетная статья, чем больше в ее содержании отвлеченных размышлений, тем более выражено в ней концептуальное пространство. В уже приводимой нами статье акад. М. А. Грачёва примерами ориентиров концептуального пространства являются: Почему же вода мелководий не обменивается с водой открытого Байкала? Ответ на этот вопрос — очень сложная задача из области гидродинамики; Работы ведутся, начиная с XXI века, но к успеху не привели (Рос. газета. 7 июля). Примеры из других статей: Однако несколько отчётливо вырисовывающихся тенденций вызвали дестабилизацию, которая привела к попытке государственного переворота (Рос. газета. 18 июля); Чтобы выйти из кризиса, нужно вкладывать в развитие человека (Арг. и факты. 13–19 июля).
Продолжает существовать в газетах явление «социального антропоцентризма»: В части нужно создать такие условия, чтобы, когда Ахметов начал платить налоги в бюджет Донецка, Киев не посчитал его террористом и не посадил в тюрьму (Моск. комсомолец. 6 июля). Думается, такой способ представления информации нейтрализует в какой-то мере отвлеченный характер ее номинаций.
Выявленные нами в газетах 2016 г. примеры ориентиров пространства ассоциативного фона события обычно находились в прецедентных высказываниях, часто в устойчивых оборотах, которые используются в несколько трансформированном, «обновленном» виде. Такие ориентиры, в противоположность концептуальным, «тянут» за собой коннотативный шлейф оценочных, эмоционально окрашенных ассоциаций: Чёрный код за углом (Рос. газета. 18 июля) о мошенниках в уличных банкоматах; Из котла — в кубышку (Рос. газета. 5 июля) о ситуации со сбором денег с собственников жилья на капремонт их домов. Данные ориентиры при их восприятии адресатом в качестве окрашенного фона этого восприятия имеют вторую «картинку» из общего для многих прошлого (ср.: положить в общий котёл) или бытовой среды (спрятать в кубышку); На свободу — с новыми зубами (Моск. комсомолец. 1 июля), ср. с устойчивым выражением на свободу с чистой совестью; Разговорчики в строю (Арг. и факты. 15–21 июня) о российской элите, которая, по мнению В. Костикова, разговорилась и режет правду-матку. Другие примеры: Там Центробанк над златом чахнет (Рос. газета. 11 марта), Рубль, выйди в коридор! («Рос. газета. 26 февр.); Киев попробовал ополченцев на зуб (Моск. комсомолец. 1 июля); Британия спутала карты (Рос. газета. 8 июля); США сделали России «последнее предложение» по Сирии (Моск. комсомолец. 16 июля).
В приводимом выше интервью с Вадимом Колесниченко (Лит. газета. 21–25 мая) пространство ассоциативного фона события выражено особенно ярко во фразе Утечек не было по одной причине: решалась задача положить в карман Украину. Устойчивый оборот положить в карман, имеющий отчетливую негативную коннотацию, характеризует отношения между Америкой, Евросоюзом, с одной стороны, и Украиной — с другой. Именование политического пространства фронтом (см. в тексте: Но задача, которую поставили американцы, — создание генетического врага России — выполняется. Очень опасная ситуация: мы получили озверевшего противника в лице украинских националистов. Я думаю, на этом фронте работы будет ещё очень много) для публицистики довольно шаблонно. Экспрессию здесь формирует контекст (точнее то, что Т. М. Николаева называет «конвоем» высказывания, без которого по-настоящему понять его смысл невозможно [Николаева 2015: 16]). В данном случае к «конвою» отнесем, например, характеристики: генетический враг, озверевшие противники.
Статья А. Яхонтова под заголовком «Европейский «Титаник» и айсберг терроризма» (Моск. комсомолец. 16 июля) посвящена острой политической проблеме ответственности правителей всего мира за сварганенные ими бедствия. Помещенные в название ориентиры (если адресат способен их воспринять) уже содержат ответы на поднятые в статье вопросы: просвещенный читатель помнит судьбу «Титаника», а мало-мальски подкованный в географии — коварную опасность такого природного явления, как айсберг (в тексте статьи: Отщепенство, популистские политики, самонадеянные упования — в то время как надвигающийся на цивилизованный «Титаник» айсберг терроризма хранит непоколебимую монолитность).
Результаты исследования. Анализ газет 2016 г. показал расплывчатость границ выделенных нами типов пространств, особенно между пространствами контактного и ассоциативного фона события, с одной стороны, и концептуального и ассоциативного — с другой. В первом случае мы обратили внимание на примеры, аналогичные проанализированному выше («Моральный Чернобыль»). Верно ли сейчас, по прошествии многих лет, считать Чернобыль реальным ориентиром, а не синонимом катастрофы вселенского масштаба, т. е. ориентиром ассоциативного фона?
Во втором случае отчетливое, как было заявлено в работе почти десятилетней давности [Мякшева 2007], разграничение концептуального пространства и пространства ассоциативного фона события оказалось совсем не четким, когда мы посмотрели на контекстное окружение («конвой») слов и синтаксических структур с пространственной семантикой. Во фразе В то время как менее философски настроенные народы динамично ищут новые пути развития своих держав, экономики, мы бредем унылой однообразной тропой (Моск. комсомолец. 16 июля) первая часть отражает умозрительное суждение, во второй (мы бредем унылой однообразной тропой) доминирует образная характеристика абстрактной ситуации. В следующих примерах: Казалось бы, что нам, россиянам, находящимся под иссушающими санкциями, до европейских дел (Моск. комсомолец. 7 июля); Таким образом, в сферу отвратительной, а по моему мнению, мошеннической деятельности вовлекается всё краевое и местное начальство (Моск. комсомолец. 15 июля) — выделенные структуры концептуального пространства приобретают оценочность, находясь «под зонтиком» эпитетов иссушающих, отвратительной, мошеннической.
М. Делягин, директор Института проблем глобализации, в газетной статье характеризует виртуальную реальность как агонию, и концептуальная метафора путь в виртуальную реальность становится оценочной: Путь в агонию виртуальной реальности облегчается атомизацией общества (Моск. комсомолец. 3 авг.). В этой же статье автор, показывая нам своеобразие современного процесса формирования сознания и негативное отношение к нему коммерсантов: Современные технологии сделали формирование сознания общедоступным, и коммерсанты, пренебрегшие этой возможностью, — заканчивает изложение через ассоциацию с очень экспрессивной картинкой — скорее, из жизни животных: вылетели с соответствующих рынков впереди собственного визга уже к середине 90‑х годов.
Выводы. Введение понятия «типы пространств» позволило нам выявить механизмы использования языковых средств с семантикой пространственной ориентации в речи СМИ, в которой отчетливо выделяется пространство контактного фона события, наглядно прослеживаются процессы «наращения смысла», базирующиеся на возможностях метафоры, метонимии, изменении актантной структуры предложений, активном включении в содержание дискурсивных знаний и т. д.
В газетном тексте при формировании реального и концептуального пространств ведущей является информационная функция, а при создании пространств контактного и ассоциативного фона события — воздействующая. Следовательно, пространственный ориентир как собственно факт безусловно обнаруживает себя в реальном пространстве, а пространственный ориентир как факт-интерпретация реализуется в пространстве ассоциативного фона события. Что касается концептуального пространства и пространства контактного фона события, то взгляд на употребление анализируемых структур в контекстном окружении не позволил нам провести такое же четкое разграничение. В современных газетах (только ли в современных?) ориентиры концептуального пространства, выполняя информационную функцию, могут быть отправной точкой для более яркого выражения авторской позиции, а ориентиры контактного фона реального события — совмещать эту функцию с функцией ориентиров ассоциативного фона, поскольку в качестве «мягкого факта» автор может выбрать реальный пространственный ориентир с сильной коннотативной составляющей (Чернобыль, «Титаник» и т. п.). Семантика пространственной ориентации, благодаря большому наглядно-образному потенциалу, позволяет стать основой широкого спектра оценочных характеристик. В этом случае мы можем говорить о номинациях пространственной ориентации как средствах интерпретации, через которые осуществляется реализация воздействующей функции газетных текстов.
Интерес в современной лингвистике к фигуре адресата, его готовности и способности воспринимать текст заставил нас посмотреть на предмет нашего исследования с этой точки зрения. Анализируя способы введения средств с пространственной семантикой в текст современных газет, мы обратили внимание на проблему его воспринимаемости и понятие «массовый читатель». Тён ван Дейк при исследовании этой проблемы оперирует термином «ситуационные модели текста», которые, в частности, характеризуются тем, что обеспечивают «фоновые знания для понимания дискурса… носитель языка, не обладающий моделью или обладающий чрезвычайно фрагментарной моделью, встречается со значительными трудностями при понимании дискурса» [Ван Дейк 2015: 100–101].
Журналисты, особенно пишущие для газет, должны учитывать изменившееся содержание понятия «массовый читатель», который обладает не только чрезвычайно фрагментарной моделью мира (если вообще ею обладает), но и массовым уже давно перестал быть, и понятие «массовый читатель» на наших глазах превращается в оксюморон. На наш взгляд, основной потребитель современных качественных газет — образованный, думающий адресат — способен и готов воспринимать информацию, если целеустановки автора и способы их воплощения в тексте удовлетворяют его коммуникативным, познавательным и эстетическим потребностям.
© Мякшева О. В., 2017
Алефиренко Н. Ф. Поэтическая энергия слова: синергетика языка, сознания, культуры. М.: Academia, 2002.
Богуславская В. В. Современные СМИ: размышления о журналистском тексте // Стереотипность и творчество в тексте: межвуз. сб. науч. трудов. Вып. 9. Пермь: Перм. гос. ун-т, 2005. С. 45–51.
Ван Дейк Т. А. Язык. Познание. Коммуникация. М.: Ленанд, 2015.
Гак В. Г. Языковые преобразования. М.: Языки рус. культуры, 1998.
Гончарова Е. А. Лингвостилистический аспект интерпретации эгоцентрических текстовых структур // Stylistyka-XIV. 2005. С. 175–191.
Зализняк А. А., Левонтина И. Б., Шмелев А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М.: Языки слав. культуры, 2005.
Какорина Е. В. Активные процессы в языке средств массовой информации // Современный русский язык: активные процессы на рубеже XX–XXI веков. М.: Языки слав. культур, 2008. С. 495–547.
Костомаров В. Г. Наш язык в действии: очерки современной русской стилистики. М.: Гардарики, 2005.
Кубрякова Е. С. В поисках сущности языка: когнитивные исследования. М.: Знак, 2012.
Лащук О. Р. Проявление авторской позиции в материалах информационных агентств // Мир русского слова. 2002. № 5. С. 111–117.
Мякшева О. В. Пространственная семантика: ресурсы языка и их функциональный потенциал. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2007.
Мякшева О. В. Пространственная семантика как способ манипулирования сознанием адресата в СМИ // Динамика языковых и культурных процессов в современной России: матер. III конгресса РОПРЯЛ: в 2 т. Т. 1. СПб.: МИРС, 2012. С. 169–173.
Николаева Т. М. О «лингвистике речи» (в частности, о междометии) // Вопр. языкозн. 2015. № 4. С. 7–21.
Овчинникова И. Г., Ахутина Т. В., Кибрик А. А. и др. Язык и мысль: современная когнитивная лингвистика. М.: Языки славянской культуры, 2015: [Рец.] // Вопр. языкозн. 2016. № 3. С. 131–140.
Осетрова Е. В. Недостоверная информация в СМИ: соотношение информационной нормы и журналистского узуса // Русский язык сегодня. Вып. 4. Проблемы языковой нормы: сб. статей. М.: Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова, 2006. С. 432–441.
Попова Н. Б. Семантическое пространство поэтической метафоры: от параллелизма структур к итерации смыслов // Язык и действительность. М.: Ленанд, 2007. С. 393–399.
Прозоров В. В. Власть и свобода журналистики: учеб. пособие. М.: Флинта, Наука, 2005.
Рискогенность современной коммуникации и роль коммуникативной компетентности в ее преодолении / под ред. О. Б. Сиротининой, М. А. Кормилицыной. Саратов: Изд-во сарат. ун-та, 2015.
Сиротинина О. Б. СМИ и картина мира: она реальна или подчиняется власти СМИ? // ФIЛIA ЛOГОY: сб. науч. статей. Саратов: Изд-во Сарат ун-та, 2010. С. 272–281.
Стернин И. А. Современный публицистический дискурс и общественные факторы // Человек в коммуникации: концепт, жанр, дискурс: сб. науч. трудов. Волгоград: Парадигма, 2006. С. 134–145.
Топорова В. М. Концепт «форма» в семантическом пространстве языка. Воронеж: Истоки, 1999.
Чернышова Т. В. Тексты СМИ в ментально-языковом пространстве современной России. М.: Либроком, 2014.
Чудинов А. П. Россия в метафорическом зеркале: когнитивное исследование политической метафоры (1991–2000). Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2001.
Alefirenko N. F. The poetic power of speech: synergetics of language, consciousness and culture [Poe’ticheskaya e’nergiya slova: sinergetika yazyka, soznaniya, kul’tury]. Moscow, 2002.
Boguslavskaya V. V. Modern mass media: some reflections on the subject of journalistic text [Sovremennye SMI: razmyshleniya o zhurnalistskom tekste] // Stereotypes and creativity in the text [Stereotipnost’ i tvorchestvo v tekste]. Is. 9. Perm’, 2005. P. 45–51.
Gak V. G. Language transformation [Yazykovye preobrazovaniya]. Moscow, 1998.
Goncharova E. A. Linguistic and stylistic aspect of egocentric text structures’ interpretation [Lingvostilisticheskij aspekt interpretacii e’gocentricheskix tekstovyx struktur] // Stylistics-XIV. 2005. P. 175–191.
Kakorina E. V. Active processes in the mass media language [Aktivnye processy v yazyke sredstv massovoj informacii] // Modern Russian language: active processes at the turn of XX–XXI centuries [Sovremennyj russkij yazyk: aktivnye processy na rubezhe XX–XXI vekov]. Moscow, 2008. P. 495–547.
Kostomarov V. G. Operation of our language: essays on modern Russian stylistics [Nash yazyk v dejstvii: ocherki sovremennoj russkoj stilistiki]. Moscow, 2005.
Kubryakova E. S. In search of the essence of language: cognitive research [V poiskax sushhnosti yazyka: kognitivnye issledovaniya]. Moscow, 2012.
Lashchuk O. R. Manifestation of the author’s position in the news agencies’ materials [Proyavlenie avtorskoj pozicii v materialax informacionnyx agentstv] // The world of Russian word [Mir russkogo slova]. 2002. No. 5. P. 111–117.
Myaksheva O. V. Spatial semantics: language resources and their functional capacity [Prostranstvennaya semantika: resursy yazyka i ix funkcional’nyj potencial]. Saratov, 2007.
Myaksheva O. V. Spatial semantics as a way to manipulate the consciousness of the media audience [Prostranstvennaya semantika kak sposob manipulirovaniya soznaniem adresata v SMI] // Dynamics of linguistic and cultural processes in modern Russi [Dinamika yazykovyx i kul’turnyx processov v sovremennoj Rossii: mater. III Kongressa ROPRYaL]: in 2 vols. Vol. 1. St Petersburg, 2012. P. 169–173.
Nikolaeva T. M. On the “linguistics of speech” (on the interjections, in particular) [O «lingvistike rechi» (v chastnosti, o mezhdometii)] // The issues of linguistic [Vopr. yazykozn.]. 2015. No. 4. P. 7–21.
Ovchinniikova I. G., Axutina T. V., Kibrik A. A. et al. Language and thought: modern cognitive linguistics. M.: Slavic Culture Languages, 2015: rev. [Yazyk i mysl’: sovremennaya kognitivnaya lingvistika. M.: Yazyki slav. kul’tury, 2015: rets.] // The issues of linguistics [Vopr. yazykozn.]. 2016. No. 3. P. 131–140.
Osetrova E. V. Misleading information in the media: the ratio of information norm and journalistic usage [Nedostovernaya informaciya v SMI: sootnoshenie informacionnoj normy i zhurnalistskogo uzusa] // — The Russian language today. Is. 4. The issues of language norm [Russkij yazyk segodnya. Vyp. 4. Problemy yazykovoj normy]. Moscow, 2006. P. 432–441.
Popova N. B. The semantic space of poetic metaphors: from overlapping structures to meanings iteration [Semanticheskoe prostranstvo poeticheskoj metafory: ot parallelizma struktur k iteracii smyslov] // Language and reality [Yazyk i dejstvitel’nost’]. Moscow, 2007. P. 393–399.
Prozorov V. V. The power and freedom of journalism [Vlast’ i svoboda zhurnalistiki]. Moscow, 2005.
Risks of contemporary communication and the role of communicative competence in overcoming them [Riskogennost’ sovremennoj kommunikacii i rol’ kommunikativnoj kompetentnosti v ee preodolenii]. Saratov: Izd-vo Sarat. un-ta, 2015.
Sirotinina O. B. The media and the world image: is it real or is subject to the power of media? [SMI i kartina mira: ona real’na ili podchinyaetsya vlasti SMI?] // FILIA LOGOY. Saratov, 2010. P. 272–281.
Sternin I. A. Modern journalistic discourse and societal factors [Sovremennyj publicisticheskij diskurs i obshhestvennye faktory] // Man taking part in communication: concept, genre, discourse [Chelovek v kommunikacii: koncept, zhanr, diskurs]. Volgograd, 2006. P. 134–145.
Toporova V. M. The concept of “form” in the semantic space of language [Koncept «forma» v semanticheskom prostranstve yazyka]. Voronezh, 1999.
Chernyshova T. V. Mass media texts in mental-linguistic space of modern Russia [Teksty SMI v mental’no-yazykovom prostranstve sovremennoj Rossii]. Moscow, 2014.
Chudinov A. P. Russia in a mirror of metaphor: cognitive study of political metaphors (1991–2000) [Rossiya v metaforicheskom zerkale: kognitivnoe issledovanie politicheskoj metafory (1991–2000)]. Ekaterinburg, 2001.
Van Dejk T. A. Language. Cognition. Communication [Yazyk. Poznanie. Kommunikaciya]. Moscow, 2015.
Zaliznyak A. A., Levontina I. B., Shmelev A. D. Key ideas of Russian linguistic world-image [Klyuchevye idei russkoj yazykovoj kartiny mira]. Moscow, 2005.