РОЛЬ СТИЛИСТИКИ В ИЗУЧЕНИИ ЖУРНАЛИСТСКОГО ТЕКСТА КАК СОЦИАЛЬНОГО ДЕЙСТВИЯ

Жур­на­ли­сти­ка как систе­ма науч­ных пред­став­ле­ний все чаще при­бе­га­ет к попыт­кам вклю­чить­ся в про­блем­ное поле дру­гих наук. Спра­вед­ли­вы по это­му пово­ду заме­ча­ния мето­до­ло­ги­че­ско­го харак­те­ра неко­то­рых уче­ных: «Мы мно­гое чер­па­ем у исто­ри­ков, фило­ло­гов, фило­со­фов, но мало что им даем. Пред­ста­ви­те­ли дру­гих наук не хотят или не могут вос­поль­зо­вать­ся дости­же­ни­я­ми тео­рии жур­на­ли­сти­ки» [Панель­ные дис­кус­сии… 2013]. Дей­стви­тель­но, пока мы можем гово­рить толь­ко о наме­ре­ни­ях взгля­нуть на смеж­ные обла­сти исследования.

Сло­жив­ша­я­ся ситу­а­ция зако­но­мер­на и име­ет гно­сео­ло­ги­че­ские кор­ни. Взгляд на жур­на­ли­сти­ку как нау­ку у мно­гих вызы­вал (вызы­ва­ет и поныне) скеп­сис. При­чи­на это­му — раз­мы­тый и, к сожа­ле­нию, точ­но не уста­нов­лен­ный онто­ло­ги­че­ский ста­тус дан­ной нау­ки, что кро­ет­ся, по-види­мо­му, в три­един­стве жур­на­ли­сти­ки как про­фес­си­о­наль­ной дея­тель­но­сти, мето­до­ло­гии твор­че­ства и зыб­ко уста­нав­ли­ва­ю­щей­ся сфе­ры науч­но­го познания.

В эпо­ху инфор­ма­ци­он­но­го обще­ства про­бле­ма при­зна­ния за жур­на­ли­сти­кой пра­ва на тео­ре­ти­че­скую и мето­до­ло­ги­че­скую, т. е. науч­ную, вос­тре­бо­ван­ность кажет­ся пара­док­саль­ной. Появ­ле­ние инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий, взо­рвав­ших мир и пла­но­мер­но «пре­об­ра­зу­ю­щих его в вир­ту­аль­ный», было вызва­но имен­но тех­но­ло­ги­че­ским харак­те­ром жур­на­ли­сти­ки: основ­ная дви­жу­щая сила пост­ин­ду­стри­аль­но­го обще­ства — ком­пью­те­ры — выве­ли инфор­ма­ци­он­ные тех­но­ло­гии на новый уро­вень, как когда-то теле­ви­де­ние, а еще ранее — печать. IT охва­ты­ва­ют все обла­сти созда­ния, пере­да­чи, хра­не­ния и вос­при­я­тия инфор­ма­ции. Меня­ет­ся про­фес­си­о­наль­ная роль жур­на­ли­ста: из недав­не­го аги­та­то­ра и про­па­ган­ди­ста он пере­во­пло­ща­ет­ся в ком­му­ни­ка­тив­но­го лиде­ра, мобиль­но фор­ми­ру­ю­ще­го кон­тент-сре­ду и тон­ко вли­я­ю­ще­го на мас­со­вое созна­ние. Мето­ды жур­на­лист­ско­го твор­че­ства пре­тер­пе­ва­ют каче­ствен­ные изме­не­ния в сто­ро­ну еще боль­шей тех­но­ло­ги­за­ции про­цес­са, с одной сто­ро­ны, и нарас­та­ния инди­ви­ду­аль­но­го нача­ла — с дру­гой. Воз­ни­ка­ет жур­на­ли­сти­ка мне­ний: сего­дня мы гово­рим о пер­со­ни­фи­ци­ро­ван­но­сти совре­мен­но­го жур­на­ли­ста, рав­но как и о меди­ацен­трич­но­сти мира. Все это про­ис­хо­дит на фоне инте­гри­ро­ван­ных уче­ний, свя­зу­ю­щим зве­ном кото­рых явля­ет­ся инфор­ма­ция как инстру­мент позна­ния действительности.

При этом сле­ду­ет при­знать сле­ду­ю­щий факт. Иссле­до­ва­ния жур­на­лист­ских про­блем в про­шлом веке доми­ни­ро­ва­ли в рус­ле дескрип­тив­ной нау­ки, преж­де все­го — исто­ри­че­ской. Для это­го были доста­точ­ные осно­ва­ния: ана­ли­ти­ке нуж­ны систем­ные опи­са­ния, клас­си­фи­ка­ци­он­ные обоб­ще­ния эмпи­ри­че­ско­го мате­ри­а­ла (све­де­ний, зна­ний, полу­чен­ных толь­ко из опы­та, из наблю­де­ния фак­тов, без их ана­ли­за и рас­смот­ре­ния во вза­и­мо­свя­зи). Про­блем­но-ана­ли­ти­че­ская, тео­ре­ти­че­ская жур­на­ли­сти­ка (как сфе­ра науч­но­го позна­ния) раз­ви­ва­ет­ся срав­ни­тель­но недав­но, когда появ­ля­ют­ся рабо­ты Е. П. Про­хо­ро­ва, В. В. Уче­но­вой, Я. Н. Засур­ско­го, Е. Л. Вар­та­но­вой, С. Г. Кор­ко­но­сен­ко, Г. Я. Мель­ник, Г. Я. Солга­ни­ка, Н. Т. Фроль­цо­вой и др.

Одна­ко на фоне про­ис­хо­дя­щих про­цес­сов в прак­ти­че­ской жур­на­ли­сти­ке тео­рия часто не пред­ва­ря­ет собы­тия, а явля­ет­ся лишь запоз­да­лой реак­ци­ей на про­ис­хо­дя­щее. Тео­ре­ти­ки жур­на­ли­сти­ки как дан­ное вынуж­де­ны были при­нять диги­та­ли­за­цию, поро­див­шую кон­вер­ген­цию СМИ. Сей­час это при­во­дит к кон­цеп­ту­аль­ной транс­фор­ма­ции редак­ций и в орга­ни­за­ци­он­но-управ­лен­че­ском, и про­из­вод­ствен­но-тех­но­ло­ги­че­ском, и пра­во­вом, и мето­до­ло­ги­че­ском, и обра­зо­ва­тель­ном пла­нах. Так, про­фес­сор Е. Л. Вар­та­но­ва пишет: «В меди­а­ис­сле­до­ва­ни­ях мы обна­ру­жи­ва­ем столк­но­ве­ние фун­да­мен­таль­но­сти и при­клад­но­го харак­те­ра, ана­ли­зи­руя прак­ти­ку, не все­гда созда­ем тео­рию. Исполь­зуя меж­дис­ци­пли­нар­ный под­ход, вычле­ня­ем узкие про­бле­мы. И зача­стую наи­бо­лее глу­бо­кие суж­де­ния о состо­я­нии СМИ дают прак­ти­ки инду­стрии, а не ака­де­ми­че­ские иссле­до­ва­те­ли. Это под­чер­ки­ва­ет тот факт, что наша нау­ка еще не очень струк­ту­ри­ро­ва­на и нечет­ко видит свои гра­ни­цы» [Вар­та­но­ва 2013].

Жур­на­ли­сти­ка адап­ти­ру­ет науч­но-прак­ти­че­ское зна­ние к мас­со­во­му созна­нию в целях при­ня­тия послед­ним моде­лей пове­де­ния, поли­ти­че­ских пред­по­чте­ний, куль­тур­ных цен­но­стей, мора­ли, эти­ки, эсте­ти­ки. Медиа куль­ти­ви­ру­ют идео­ло­гию раз­ви­тия обще­ства, жур­на­ли­сти­ка про­ни­ка­ет во все сфе­ры жиз­ни людей, ее нача­ло осно­ва­но на смеж­но­сти, меж­дис­ци­пли­нар­но­сти, и она глу­бо­ко исто­рич­на. Взгляд на тру­ды антич­ных авто­ров под­твер­жда­ет это. Жур­на­ли­сти­ка как сфе­ра науч­но­го позна­ния вос­хо­дит к клас­си­фи­ка­ции наук Ари­сто­те­ля, без­раз­дель­но гос­под­ству­ю­щей в евро­пей­ской куль­ту­ре вплоть до Фр. Бэко­на. У Ари­сто­те­ля это тре­тья область тео­ре­ти­че­ско­го зна­ния — твор­че­ская, куда в каче­стве част­но­на­уч­но­го зна­ния отно­сит­ся рито­ри­ка. В силу раз­ных обсто­я­тельств (и преж­де все­го по при­чине паде­ния рабо­вла­дель­че­ской демо­кра­тии) рито­ри­ка на исхо­де антич­но­сти при­хо­дит в упа­док и пре­вра­ща­ет­ся в схо­ла­сти­че­скую дис­ци­пли­ну, про­ни­зан­ную ката­ло­ги­за­ци­ей при­е­мов и номен­кла­ту­рой тро­пов, фигур. Уже к IV в. рито­ри­ка сов­па­да­ет с поня­ти­ем лите­ра­ту­ры. Воз­рож­да­ет­ся тео­рия о нахож­де­нии мате­ри­а­ла (inventio) в лите­ра­тур­ном про­из­ве­де­нии, в ком­пе­тен­цию рито­ри­ки вплоть до XIII в. вхо­дит любой мате­ри­ал, о кото­ром автор дол­жен был иметь ясное и раци­о­наль­ное пред­став­ле­ние (intellectio).

Сред­не­ве­ко­вая рито­ри­ка сохра­ни­ла (и пере­да­ла совре­мен­ной жур­на­ли­сти­ке) уче­ние о три­еди­ной зада­че: docere, movere, delectare (инфор­ми­ро­вать / учить, побуж­дать / воз­дей­ство­вать / вли­ять и раз­вле­кать). В Ита­лии бле­стя­щее пре­лом­ле­ние это нахо­дит в тео­рии трех сти­лей, раз­ра­бо­тан­ной в свое вре­мя Ари­сто­те­лем и дей­ству­ю­щей в раз­ное вре­мя во всех стра­нах Евро­пы (в Рос­сии вопло­ти­лась в тео­рии М. В. Ломо­но­со­ва). В рито­ри­ке зарож­да­ет­ся новый клас­си­цизм: вся­кая речь долж­на или дока­зы­вать (низ­кий стиль), или живо­пи­сать (сред­ний), или увле­кать (высо­кий). В XVIII в. рито­ри­ка теря­ет ста­тус нау­ки и рас­тво­ря­ет­ся в сти­ли­сти­ке, в кото­рой наря­ду с дру­ги­ми функ­ци­о­наль­ны­ми сти­ля­ми вычле­ня­ет­ся пуб­ли­ци­сти­че­ский, где в рас­по­ря­же­ние жур­на­ли­ста дает­ся арсе­нал рече­вых средств инфор­ми­ро­ва­ния, воз­дей­ствия и уста­нов­ле­ния кон­так­та в целях раз­ви­тия пер­ло­ку­тив­но­го эффек­та (пер­су­а­зив­но­го или раз­вле­ка­тель­но­го). Сего­дня инфор­ма­ци­он­ный про­дукт рас­смат­ри­ва­ет­ся как соци­аль­ное дей­ствие, непо­сред­ствен­но свя­зан­ное с локаль­ной и тем­по­раль­ной соот­не­сен­но­стью, как явле­ние ком­му­ни­ка­ции и познания.

Жур­на­ли­сти­ка в совре­мен­ном пони­ма­нии нау­ки зиждет­ся на трех ари­сто­те­лев­ских китах: фило­со­фии, поли­ти­ке, рито­ри­ке. В после­ду­ю­щем клас­си­фи­ка­ции наук кон­кре­ти­зи­ро­ва­лись, допол­ня­лись, дета­ли­зи­ро­ва­лись. Одна­ко номи­на­тив­но­го обо­зна­че­ния жур­на­ли­сти­ка в них не нашла. Сего­дня это отра­жа­ет­ся в смеж­но­сти жур­на­лист­ской нау­ки в таких «состо­яв­ших­ся» обла­стях, как исто­рия, фило­ло­гия, поли­то­ло­гия, социология.

И все-таки осо­зна­ние в мире необ­хо­ди­мо­сти куль­ти­ви­ро­ва­ния науч­ных инте­ре­сов в обла­сти жур­на­ли­сти­ки оче­вид­но, сви­де­тель­ством чего явля­ют­ся изыс­ка­ния Меж­ду­на­род­ной ассо­ци­а­ции медий­ных и ком­му­ни­ка­ци­он­ных иссле­до­ва­ний, хотя и здесь, по утвер­жде­нию Е. Л. Вар­та­но­вой, «не сфор­му­ли­ро­ван еди­ный под­ход и нет общей пара­диг­мы». «У нас, меди­а­ис­сле­до­ва­те­лей, — пишет Е. Л. Вар­та­но­ва, — нет „фор­му­лы Эйн­штей­на“, кото­рую при­зна­ют все. Хотя боль­шин­ство уче­ных схо­дят­ся в том, что клю­че­вые вопро­сы раз­ра­ба­ты­ва­лись ака­де­ми­че­ски­ми шко­ла­ми в США, в Запад­ной Евро­пе и важ­ней­шие тео­ре­ти­че­ские под­хо­ды были сфор­му­ли­ро­ва­ны в СССР. При этом Запад­ная Евро­па предо­став­ля­ет доволь­но широ­кий спектр направ­ле­ний — скан­ди­нав­ское, бри­тан­ское, фран­ко­фон­ное, гер­ма­но­цен­трич­ное. И даже несколь­ко малых стран, таких как Нидер­лан­ды, Бель­гия, Швей­ца­рия и Фин­лян­дия, по мне­нию гуру тео­рии мас­со­вой ком­му­ни­ка­ции Д. Мак­Ку­эй­ла, созда­ли доста­точ­но весо­мый вклад в науч­ную тео­рию». В конеч­ном ито­ге под­во­дит­ся итог: «Сего­дня рос­сий­ская нау­ка о жур­на­ли­сти­ке и СМИ тре­бу­ет обнов­ле­ния, модер­ни­за­ции и инте­гра­ции как суще­ству­ю­щих пара­дигм, так и тех, кото­рые были у нас. Более того, она тре­бу­ет инте­гра­ции новых полей, новых реаль­но­стей, кото­рые воз­ни­ка­ют вокруг нее. Необ­хо­дим тео­ре­ти­че­ский и, как след­ствие, обра­зо­ва­тель­ный про­рыв, пото­му что наша ака­де­ми­че­ская тео­рия долж­на опре­де­лить место, функ­ции и роли жур­на­ли­сти­ки в совре­мен­ном обще­стве» [Вар­та­но­ва 2013]. Это ста­но­вит­ся в боль­шей сте­пе­ни акту­аль­ным для совре­мен­но­го обще­ства, когда раз­ви­тие стра­те­гий и целей функ­ци­о­ни­ро­ва­ния средств мас­со­вой инфор­ма­ции, пове­де­ние и цен­ност­ные уста­нов­ки изда­ний, теле­ра­дио­ка­на­лов, интер­нет-источ­ни­ков и отдель­ных жур­на­ли­стов ока­зы­ва­ют воз­дей­ствие на раз­ви­тие все­го обще­ства боль­ше, чем цир­ку­ля­ры, актив­нее, чем худо­же­ствен­ная лите­ра­ту­ра, фор­ми­ру­ют рече­вое пове­де­ние общества.

Точек сопри­кос­но­ве­ния жур­на­ли­сти­ки и дру­гих наук мно­го, что осо­бен­но явно выра­жа­ет­ся в ее когни­тив­ной сути. Пер­спек­ти­ва таких иссле­до­ва­ний оче­вид­на. Инте­гри­ру­ю­щим нача­лом вза­и­мо­про­ник­но­ве­ния инте­ре­сов жур­на­ли­сти­ки и смеж­ных наук, несо­мнен­но, ста­но­вит­ся дис­курс­ный ана­лиз СМИ, где меди­а­текст пред­став­лен в каче­стве фено­ме­на, содер­жа­ще­го широ­кий круг когни­тив­ных, праг­ма­ти­че­ских ука­за­те­лей на устрой­ство обще­ства, соци­аль­ные и духов­но-нрав­ствен­ные при­о­ри­те­ты его развития.

В этом плане в рус­ле совре­мен­ных меди­а­ис­сле­до­ва­ний боль­шой инте­рес пред­став­ля­ет эво­лю­ция зна­ния в век­тор­ном направ­ле­нии: текст — стиль — дискурс.

Жур­на­лист­ский текст высту­па­ет в каче­стве свое­об­раз­но­го баро­мет­ра изме­не­ний жиз­ни обще­ства, опе­ра­тив­но отра­жа­ет их. В силу экс­тра­линг­ви­сти­че­ских вли­я­ний (опе­ра­тив­ность рас­про­стра­не­ния, мас­со­вость и др.) в меди­а­тек­сте про­сле­жи­ва­ют­ся эво­лю­ци­он­ные сдви­ги в син­таг­ма­ти­ке язы­ко­вых зна­ков, твор­че­ски реа­ли­зу­ют­ся пара­диг­ма­ти­че­ские воз­мож­но­сти язы­ка. Жур­на­лист, созда­вая автор­ский текст, деко­ди­ру­ет действительность.

Про­цесс позна­ния тек­ста, его про­из­вод­ства, пла­ни­ро­ва­ния, про­ек­ти­ро­ва­ния и пони­ма­ния бази­ру­ет­ся на основ­ном посту­ла­те меди­а­тек­сто­вой реа­ли­за­ции: на тес­ной свя­зан­но­сти вер­баль­но­го акта и соци­аль­но­го дей­ствия. Напри­мер, пуб­ли­ци­сти­че­ские тек­сты отли­ча­ют­ся необык­но­вен­ной широ­той тема­ти­ки, они могут касать­ся любой темы, попав­шей в центр обще­ствен­но­го вни­ма­ния. Это есте­ствен­ным обра­зом вли­я­ет на жур­на­лист­скую речь: воз­ни­ка­ет необ­хо­ди­мость вклю­чать­ся в сфе­ру спе­ци­аль­ной лек­си­ки, тре­бу­ю­щей пояс­не­ний, а ино­гда и раз­вер­ну­тых ком­мен­та­ри­ев. В то же вре­мя ряд тем посто­ян­но нахо­дят­ся в поле зре­ния обще­ствен­но­го вни­ма­ния. Лек­си­ка, отно­ся­ща­я­ся к этим темам, при­об­ре­та­ет пуб­ли­ци­сти­че­скую окрас­ку. Фор­ми­ру­ет­ся слой рече­вых еди­ниц, харак­тер­ных для пуб­ли­ци­сти­че­ско­го сти­ля, ком­му­ни­ка­тив­ная пред­на­зна­чен­ность кото­ро­го спо­соб­ству­ет воз­ник­но­ве­нию свое­об­раз­но­го теза­у­ру­са. Послед­ний опре­де­ля­ет­ся не жан­ро­во и не функ­ци­о­наль­но, а соци­аль­ной обу­слов­лен­но­стью ком­му­ни­ка­ции, кото­рая ста­но­вит­ся важ­ным меха­низ­мом в ста­нов­ле­ния инди­ви­да как соци­аль­ной лич­но­сти, про­вод­ни­ком уста­но­вок соци­у­ма. Мож­но ска­зать, что в роли соци­аль­но­го про­цес­со­ра жур­на­лист­ский текст слу­жит фор­ми­ро­ва­нию обще­ства в целом, играя при этом свя­зу­ю­щую роль в жиз­ни коммуникантов.

Струк­тур­ные еди­ни­цы язы­ка, всту­пая в систем­ные отно­ше­ния друг с дру­гом, при­об­ре­та­ют функ­ци­о­наль­ную окрас­ку, рас­кры­ва­ют воз­мож­ность про­яв­ле­ния язы­ко­во­го зна­ка в линг­ви­сти­че­ской кар­тине мира. Если свя­зан­ность и целост­ность тек­ста как струк­тур­ной еди­ни­цы речи при­вле­ка­ли вни­ма­ние иссле­до­ва­те­лей в нача­ле ХХ в., то текст как фраг­мент дей­стви­тель­но­сти вызы­ва­ет при­сталь­ный инте­рес иссле­до­ва­те­лей наших дней. Мож­но ска­зать, что иссле­до­ва­ние язы­ко­вых еди­ниц на про­тя­же­нии двух послед­них веков эво­лю­ци­о­ни­ро­ва­ло от изу­че­ния сло­ва к изу­че­нию слож­но­го син­так­си­че­ско­го цело­го (сверх­фра­зо­во­го един­ства, про­за­и­че­ской стро­фы), что в ито­ге при­ве­ло к основ­но­му инте­ре­су линг­ви­сти­ки ХХ в. — тек­сту, кото­рое сего­дня обо­га­ща­ет­ся новым содер­жа­тель­ным напол­не­ни­ем, пере­во­пло­ща­ясь в одно из цен­траль­ных поня­тий мно­гих науч­ных направ­ле­ний — дискурс.

В созву­чии с пер­вы­ми стро­ка­ми этой ста­тьи можем кон­ста­ти­ро­вать, что сего­дня язы­ко­вед­че­ская нау­ка так­же все чаще при­бе­га­ет к попыт­кам вве­сти в свое про­блем­ное поле осно­вы тео­ре­ти­че­ской жур­на­ли­сти­ки. Замкну­тая в рам­ках интра­линг­ви­сти­че­ско­го объ­ек­та изу­че­ния, линг­ви­сти­ка про­шло­го толь­ко со вто­рой поло­ви­ны ХХ в. рас­про­стра­ня­ет науч­ные инте­ре­сы на «смеж­ное суще­ство­ва­ние» тек­сто­вых орга­ни­за­ций. Так, в 60‑х годах про­шло­го века рож­да­ет­ся направ­ле­ние линг­ви­сти­че­ских иссле­до­ва­ний — линг­ви­сти­ка тек­ста, объ­ек­том кото­рой ста­но­вят­ся зако­но­мер­но­сти и при­е­мы постро­е­ния связ­но­го тек­ста и его смыс­ло­вые кате­го­рии. Пер­вый этап ее фор­ми­ро­ва­ния харак­те­ри­зу­ет­ся вни­ма­ни­ем к спо­со­бам сохра­не­ния свя­зан­но­сти, рече­вой спа­ян­но­сти тек­ста, к фор­маль­ным кон­струк­там тек­сто­вой орга­ни­за­ции. Одна­ко с тече­ни­ем вре­ме­ни линг­ви­сти­ка тек­ста харак­те­ри­зу­ет­ся рас­плыв­ча­то­стью сво­е­го онто­ло­ги­че­ско­го ста­ту­са, в ней посте­пен­но нарас­та­ет опе­ра­тив­ный инстру­мен­та­рий несоб­ствен­ных линг­ви­сти­че­ских иссле­до­ва­ний. В ракур­се выяв­ле­ния фона зна­ний, обще­го для адре­са­та и адре­сан­та, кар­ти­ны мира, без един­ства кото­рой текст будет замкну­тым, она при­бли­жа­ет­ся к праг­ма­ти­ке, пси­хо­линг­ви­сти­ке, тео­рии рито­ри­ки, тес­но смы­ка­ет­ся со сти­ли­сти­кой, воз­дей­ствуя на нее и откры­вая в ней новые коор­ди­на­ты. При вни­ма­нии к глу­бин­ным смыс­лам линг­ви­сти­ка тек­ста гра­ни­чит с гер­ме­нев­ти­кой и тео­ри­ей коммуникации.

Бело­рус­ской язы­ко­вед­че­ской нау­ке ХХ в., осо­бен­но ака­де­ми­че­ской, свой­ствен­на тра­ди­ция дескрип­тив­ной линг­ви­сти­ки. При­чи­ной тому яви­лась мето­до­ло­гия диа­лек­то­ло­ги­че­ской шко­лы: иссле­до­ва­ния бело­рус­ских уче­ных-диа­лек­то­ло­гов проч­но вошли в тео­рию сла­вян­ско­го язы­ко­зна­ния. Силь­ны­ми были лек­си­ко­ло­ги­че­ские и лек­си­ко­гра­фи­че­ские шко­лы. На фоне совет­ско­го язы­ко­зна­ния в нетра­ди­ци­он­ном для того вре­ме­ни направ­ле­нии нача­ла фор­ми­ро­вать­ся сти­ли­сти­ка пуб­ли­ци­сти­че­ских жан­ров (М. Е. Тикоц­кий) — сим­би­оз фило­ло­ги­че­ской нау­ки, в кото­рой орга­нич­но соеди­ни­лись дости­же­ния линг­ви­сти­ки, лите­ра­ту­ро­ве­де­ния и жур­на­ли­сти­ки. Имен­но она дала поч­ву для иссле­до­ва­ния тек­ста СМИ как дискурса.

В бело­рус­ской фило­ло­гии фор­ми­ру­ет­ся новое направ­ле­ние, кото­рое выте­ка­ет из сле­ду­ю­ще­го посту­ла­та: текст — это не про­стая линг­ви­сти­че­ская еди­ни­ца, а явле­ние чело­ве­че­ской дея­тель­но­сти, ком­му­ни­ка­ции и позна­ния. Отсю­да ста­ло важ­ным пока­зать меха­низ­мы дей­ствен­ной интер­пре­та­ции тек­ста в систе­ме реаль­ных ситу­а­ций. До это­го текст рас­смат­ри­ва­ет­ся как вопло­ще­ние инди­ви­ду­аль­но­го твор­че­ства, потен­ци­ал кото­ро­го зало­жен в инстру­мен­таль­ной сти­ли­сти­ке. В послед­ней удач­ное при­ме­не­ние нашла речь как пра­во на выбор. «Каж­дое выска­зы­ва­ние, — писал М. М. Бах­тин, — при­част­но «еди­но­му язы­ку» (цен­тро­стре­ми­тель­ным силам и тен­ден­ци­ям) и одно­вре­мен­но соци­аль­но­му и исто­ри­че­ско­му раз­но­ре­чию (цен­тро­беж­ным, рас­сло­я­ю­щим силам). Это — язык дня, эпо­хи, соци­аль­ной груп­пы, жан­ра, направ­ле­ния и т. д. Мож­но дать кон­крет­ный и раз­вер­ну­тый ана­лиз любо­го выска­зы­ва­ния, рас­крыв его как про­ти­во­ре­чи­вое напря­жен­ное един­ство двух про­ти­во­бор­ству­ю­щих тен­ден­ций язы­ко­вой жиз­ни. Под­лин­ная сре­да выска­зы­ва­ния, в кото­рой оно живет и фор­ми­ру­ет­ся, — диа­ло­ги­зо­ван­ное раз­но­ре­чие, безы­мян­ное и соци­аль­ное как язык, но кон­крет­ное, содер­жа­тель­но-напол­нен­ное и акцен­ту­и­ро­ван­ное как инди­ви­ду­аль­ное выска­зы­ва­ние» [Бах­тин 1975: 85‑86]. Фор­ми­ро­ва­ние сти­ли­сти­ки как само­сто­я­тель­но­го раз­де­ла нау­ки о варьи­ро­ва­нии язы­ка при­хо­дит­ся на первую треть ХХ в. Все даль­ней­шие устрем­ле­ния учё­ных линг­ви­стов были направ­ле­ны на рас­кры­тие её потен­ци­а­ла. После «Фран­цуз­ской сти­ли­сти­ки» Шар­ля Бал­ли (1909 г.), кото­рая ста­ла широ­ко извест­на совет­ско­му чита­те­лю лишь в 1961 г., сти­ли­сти­ка при­об­ре­ла при­о­ри­тет­ные мас­шта­бы. И преж­де все­го в обла­сти иссле­до­ва­ния язы­ка худо­же­ствен­ной лите­ра­ту­ры, что было есте­ствен­ной эво­лю­ци­ей к изу­че­нию тек­ста как слож­но­го ком­му­ни­ка­тив­но­го явле­ния, кото­рое в наше вре­мя рас­смат­ри­ва­ет­ся в каче­стве «рече­во­го фраг­мен­та, погру­жен­но­го в жизнь».

Познав­шая в ХХ в. рас­цвет, сти­ли­сти­ка нача­ла нынеш­не­го сто­ле­тия пре­тер­пе­ва­ет суще­ствен­ные изме­не­ния. Сего­дня реа­ли­зу­ет­ся дея­тель­ност­ный под­ход к тек­сту как инстру­мен­ту ком­му­ни­ка­ции, осо­бое вни­ма­ние обра­ща­ет­ся на экс­тра­линг­ви­сти­че­ские фак­то­ры язы­ко­вой лич­но­сти авто­ра и адре­са­та «вне тек­ста». Это даёт пра­во гово­рить о ком­му­ни­ка­тив­ной сти­ли­сти­ке. В таком слу­чае оче­вид­ной ста­но­вит­ся роль сти­ли­сти­ки в ста­нов­ле­нии новой ком­му­ни­ка­тив­но-когни­тив­ной линг­ви­сти­че­ской пара­диг­мы. Сме­на послед­ней была пред­на­чер­та­на в кон­цеп­ции М. М. Бах­ти­на: «Сти­ли­сти­ка в боль­шин­стве слу­ча­ев пред­ста­ет как сти­ли­сти­ка ком­нат­но­го мастер­ства и игно­ри­ру­ет соци­аль­ную жизнь сло­ва вне мастер­ской худож­ни­ка, в про­сто­рах пло­ща­дей, улиц, горо­дов и дере­вень, соци­аль­ных групп, поко­ле­ний, эпох. Сти­ли­сти­ка име­ет дело не с живым сло­вом, а с его гисто­ло­ги­че­ским пре­па­ра­том, с абстракт­ным линг­ви­сти­че­ским сло­вом на служ­бе у инди­ви­ду­аль­но­го мастер­ства худож­ни­ка. Но и эти инди­ви­ду­аль­ные и направ­лен­че­ские обер­то­ны сти­ля, ото­рван­ные от основ­ных соци­аль­ных путей жиз­ни сло­ва, неиз­беж­но полу­ча­ют плос­кую и абстракт­ную трак­тов­ку и не могут быть изу­ча­е­мы в орга­ни­че­ском един­стве со смыс­ло­вы­ми сфе­ра­ми про­из­ве­де­ния» [Бах­тин 1975: 73]. Ниги­лизм в отно­ше­нии тра­ди­ци­он­ной сти­ли­сти­ки рас­тёт, что име­ет онто­ло­ги­че­ские корни.

Сти­ли­сти­ка близ­ка к линг­ви­сти­че­ской семи­о­ти­ке и праг­ма­ти­ке, тео­рии рече­во­го воз­дей­ствия и тео­рии язы­ко­во­го варьи­ро­ва­ния. Одна­ко она с инстру­мен­та­ри­ем эсте­ти­че­ски мар­ки­ро­ван­ной речи не мог­ла не най­ти выхо­да в иссле­до­ва­ние про­ти­во­по­став­лен­ных вари­ан­тов язы­ко­во­го выра­же­ния, где фик­си­ру­ет­ся одно и то же вне­язы­ко­вое содер­жа­ние, но при этом допол­ни­тель­но сооб­ща­ет­ся об отно­ше­нии гово­ря­ще­го к ком­му­ни­ка­тив­ной ситу­а­ции, к содер­жа­нию выска­зы­ва­ния, к адре­са­ту и само­му себе. Сти­ли­сти­че­ские вари­ан­ты рас­смат­ри­ва­ют­ся с точ­ки зре­ния их обра­зо­ва­ния, сфе­ры упо­треб­ле­ния и прин­ци­пов отбо­ра в зави­си­мо­сти от целей рече­вой ситу­а­ции. Сти­лист изу­ча­ет целост­ные рече­вые обра­зо­ва­ния и, несо­мнен­но, выхо­дит на уро­вень тек­ста. В этом рус­ле посте­пен­но фор­ми­ру­ет­ся науч­ное пред­став­ле­ние о тек­сте как дискурсе.

В сере­дине 1970‑х в линг­ви­сти­ке текст пере­осмыс­ли­ва­ет­ся как ком­му­ни­ка­тив­ный про­цесс, поэто­му линг­ви­сти­ка от ста­тич­но­го пере­хо­дит на так назы­ва­е­мый дина­мич­ный, про­це­дур­ный под­ход. Напри­мер, жур­на­лист­ский текст в таком при­бли­же­нии зани­ма­ет осо­бое место и име­ет иссле­до­ва­тель­ские при­о­ри­те­ты в рус­ле дис­курс­но­го ана­ли­за, систем­но вклю­ча­ю­ще­го­ся в науч­ную био­гра­фию лингвостилистики.

Сего­дня ста­но­вит­ся оче­вид­ным, что в совре­мен­ной сти­ли­сти­ке наме­ча­ют­ся иные тен­ден­ции, неже­ли в ХХ в. «Зна­че­ние сти­ли­сти­ки обна­ру­жи­ва­ет­ся и в углуб­лен­ном спе­ци­аль­ном изу­че­нии про­блем вза­и­мо­дей­ствия линг­ви­сти­че­ско­го и экс­тра­линг­ви­сти­че­ско­го, в том чис­ле, напри­мер, про­бле­мы свя­зи язы­ка / речи и мыш­ле­ния, вли­я­ния на речь и ее типо­ло­гию раз­лич­ных соци­аль­ных фак­то­ров. Заме­тим, что с при­ме­не­ни­ем сти­ло­ста­ти­сти­че­ских мето­дов уда­ет­ся доволь­но убе­ди­тель­но дока­зать вли­я­ние тех или иных кон­крет­ных экс­тра­линг­ви­сти­че­ских фак­то­ров на стиль речи, и при этом на опре­де­лен­ные его чер­ты» [Кожи­на 2012: 63].

В свя­зи с этим уча­стив­ши­е­ся сомне­ния по пово­ду «нуж­но­сти» сти­ли­сти­ки обре­че­ны. Раз­ви­тие её функ­ци­о­наль­ной при­ро­ды поз­во­ля­ет рас­ши­рить диа­па­зон иссле­до­ва­ний, свя­зан­ных с вклю­че­ни­ем в сти­ли­сти­че­скую про­бле­ма­ти­ку ранее даже не пред­по­ла­га­е­мых аспек­тов: «С раз­ви­ти­ем диа­хро­ни­че­ско­го аспек­та функ­ци­о­наль­но-сти­ли­сти­че­ских иссле­до­ва­ний в соче­та­нии с исполь­зо­ва­ни­ем дан­ных и мето­дов гно­сео­ло­гии, пси­хо­ло­гии, социо­ло­гии, нау­ко­ве­де­ния и т. п. созда­ет­ся воз­мож­ность не абстракт­но в обще­тео­ре­ти­че­ском плане, а кон­крет­но изу­чать про­бле­мы вза­и­мо­дей­ствия язы­ка / речи и мыш­ле­ния, раз­лич­ных «типов раци­о­наль­но­сти» (или сти­лей мыш­ле­ния) в исто­рии раз­ви­тия обще­ства. Кро­ме того, глуб­же понять и опи­сать, напри­мер, зако­ны постро­е­ния, раз­вер­ты­ва­ния и интер­пре­та­ции смыс­ло­вой струк­ту­ры науч­но­го тек­ста» [Кожи­на 2012: 63].

В ХХI в. чело­век погру­жен в фокус тек­ста, в чем нагляд­но выра­жа­ет­ся мно­го­век­тор­ность ком­му­ни­ка­тив­но­го вза­и­мо­дей­ствия: через раз­ные аспек­ты соци­аль­ной дея­тель­но­сти носи­те­ля язы­ка рас­кры­ва­ет­ся локаль­ная коге­рент­ность его с тек­стом. Осо­бен­но это каса­ет­ся таких сфер, как куль­ту­ра, обра­зо­ва­ние, ком­му­ни­ка­ция. Про­све­ти­тель­ская роль, неко­гда при­над­ле­жа­щая лите­ра­ту­ре, явля­ю­щей­ся на про­тя­же­нии веков мощ­ным инстру­мен­том фор­ми­ро­ва­ния миро­воз­зре­ния лич­но­сти и цен­ност­ной ори­ен­та­ции обще­ства, посте­пен­но пере­хо­дит к СМИ. И если рань­ше к жур­на­лист­ско­му мате­ри­а­лу мож­но было быть снис­хо­ди­тель­ным, пред­став­ляя в нём (вслед за Г. О. Вино­ку­ром) «грам­ма­ти­че­ский кар­кас», запол­нить кото­рый мог мало-маль­ски обра­зо­ван­ный чело­век, то сего­дня можем гово­рить не столь­ко об инфор­ма­ци­он­ном про­дук­те, сколь­ко о про­из­ве­де­нии кон­крет­ной пишу­щей лич­но­сти. Это не озна­ча­ет, что совре­мен­ный жур­на­лист стал писа­те­лем, а жур­на­ли­сти­ка сама пре­вра­ти­лась в писа­тель­ство. Жур­на­ли­сти­ка транс­ли­ру­ет не толь­ко уже дав­но сло­жив­ши­е­ся пред­по­чте­ния обще­ства, но и все чаще пред­ла­га­ет (и доволь­но успеш­но) новые цен­ност­но зна­чи­мые ори­ен­ти­ры. Спра­вед­ли­во гово­рят о том, что совре­мен­ный мир стал медиацетричен.

Совре­мен­ные СМИ доми­ни­ру­ют на всех уров­нях струк­ту­ры соци­у­ма, фор­ми­руя таким обра­зом медиа­дис­курс, в кото­ром пред­став­ле­на кар­ти­на мира — спе­ци­фи­че­ский спо­соб вос­при­я­тия, интер­пре­та­ции собы­тий и явле­ний; фун­да­мент, опи­ра­ясь на кото­рый, чело­век дей­ству­ет в мире. Постро­е­ние тек­ста и про­те­ка­ние инфор­ма­ци­он­но­го про­цес­са при­об­ре­ли ярко выра­жен­ный тех­но­ло­гич­ный харак­тер, дик­ту­ю­щий свои нор­мы, свою пер­цеп­ти­ку и мно­го­об­ра­зие новост­ных пото­ков. Это про­ис­хо­дит на фоне рас­ши­ре­ния плат­фор­мы соци­аль­ных сетей, веду­щих к раз­но­го рода потря­се­ни­ям в миро­вом сооб­ще­стве: интер­нет спо­со­бен взо­рвать мир, как это слу­чи­лось с «ислам­ским миром». Мир, кажет­ся, впал в эйфо­рию при­зра­ка-симу­ля­к­ра, даю­ще­го чело­ве­ку пре­крас­ную воз­мож­ность само­вы­ра­же­ния, кото­рое так­же име­ет фено­ме­наль­ные свой­ства — быть прав­ди­вым или лож­ным, экс­пли­ци­ро­ван­ным или пред­став­лен­ным импли­цит­но. Спра­вед­ли­во мне­ние о том, что соци­аль­ные сети рабо­та­ют по типу ворон­ки: попав­шие в нее идеи могут интер­пре­ти­ро­вать­ся и раз­рас­тать­ся до баналь­ной диф­фа­ма­ции, и, как резуль­тат, вопло­ще­ние идеи уже не зави­сит от сво­ей сути.

Сле­ду­ет при­знать тот факт, что в исто­рии вер­ба­ли­сти­ки чело­век ещё нико­гда не был так вос­тре­бо­ван в обще­нии, как сего­дня: мы дей­стви­тель­но ста­ли, «все­мир­ной гло­баль­ной дерев­ней» (М. Маклю­эн), в кото­рой, люди волей или нево­лей рож­да­ясь в ней и уми­рая, всё чаще и осно­ва­тель­нее втор­га­ют­ся в жизнь друг дру­га, рас­суж­дая обо всем уви­ден­ном и услы­шан­ном, любя и нена­ви­дя, раду­ясь и огор­ча­ясь, созда­вая тем самым новую социо­ло­ги­че­скую струк­ту­ру и фор­ми­руя свое­об­раз­ную сти­ли­сти­ку мне­ний. И частые сего­дня при­зы­вы к отре­че­нию моло­дё­жи от соци­аль­ных сетей рав­но­силь­ны запре­ту думать, выска­зы­вать­ся, жить.

В таких экс­тра­линг­ви­сти­че­ских усло­ви­ях сти­ли­сти­ка при­об­ре­та­ет новое дыха­ние, ста­но­вясь трам­пли­ном для твор­че­ско­го поис­ка ресур­сов изоб­ра­зи­тель­но­сти речи. Опре­де­ляя сфе­ру сти­ли­сти­ки, исхо­дят из того, что зна­че­ние язы­ко­во­го выра­же­ния не сво­дит­ся к чисто кон­цеп­ту­аль­но­му, пред­мет­но­му, рефе­рен­ци­аль­но­му содер­жа­нию. Опи­са­ние его (содер­жа­ния) сопро­вож­да­ет­ся мно­же­ством допол­ни­тель­ных, некон­цеп­ту­аль­ных смыс­ло­вых оттен­ков. В боль­шин­стве слу­ча­ев это зало­же­но на семан­ти­че­ском уровне в тро­пах. И если ещё с вре­мён антич­ной рито­ри­ки мы исполь­зу­ем их арсе­нал из двух­сот еди­ниц, то сего­дня мы не можем зафик­си­ро­вать хотя бы один новый вид тако­вых. Мета­фо­ра, эпи­тет, мето­ни­мия, синек­до­ха и проч. пере­да­ны нам из глу­би­ны веков. Попол­нить этот арсе­нал совре­мен­ни­ку чрез­вы­чай­но труд­но, т. к. новый вид того же тро­па (как типа семан­ти­че­ско­го пере­но­са) мог появить­ся толь­ко при высо­ко­ча­стот­ной вер­баль­ной прак­ти­ке, осно­ван­ной на твор­че­ском поиске.

Мето­ди­ка сти­ли­сти­че­ско­го ана­ли­за опре­де­ля­ет спо­со­бы и при­е­мы орга­ни­за­ции тек­ста, пред­по­ла­га­ет выяв­ле­ние и опи­са­ние каж­дой мик­ро­струк­ту­ры — сово­куп­но­сти рече­вых средств в соот­вет­ствии с их язы­ко­вым (веро­ят­ност­ным) вопло­ще­ни­ем. В этой свя­зи акту­а­ли­зи­ро­ва­ны семан­ти­че­ские про­цес­сы, про­ис­хо­дя­щие в наше вре­мя. Их изу­че­ние может про­хо­дить в рус­ле дис­курс­но­го ана­ли­за, вопло­ще­ние кото­ро­го нахо­дим в гене­ра­ли­за­ции тек­ста как слож­но­го ком­му­ни­ка­тив­но­го явле­ния, иерар­хии знаний.

Стиль и дис­курс бази­ру­ют­ся на одном фун­да­мен­те — пара­диг­ме ком­му­ни­ка­ции, что поз­во­ля­ет реа­ли­зо­вать иссле­до­ва­тель­скую про­грам­му: функ­ци­о­ни­ро­ва­ние мас­со­во­го инфор­ма­ци­он­но­го про­дук­та выра­жа­ет­ся через приз­му его соци­аль­но­го дей­ствия и когни­тив­ной сущ­но­сти. Дис­курс ори­ен­ти­ру­ет­ся на уста­нов­ки дина­мич­ной, «про­це­дур­ной» сти­ли­сти­ки. Язы­ко­вой факт в послед­ней и онто­ло­ги­че­ски, и эпи­сте­ми­че­ски есть про­дукт чело­ве­че­ской дея­тель­но­сти. Семан­ти­ка дис­кур­са не явля­ет­ся авто­ном­ной: недо­ста­точ­но знать толь­ко зна­че­ния вер­баль­ных сим­во­лов. Всту­па­ет в силу сум­мар­ное позна­ние мира, ста­но­вит­ся необ­хо­ди­мым когни­тив­ный и соци­аль­ный ана­лиз зна­ний носи­те­лей язы­ка в рам­ках мен­таль­ной модели.

Субъ­ек­тив­ное пред­став­ле­ние о семан­ти­че­ской свя­зан­но­сти дис­кур­са может опре­де­лять­ся тем, что такие зна­ния долж­ны быть эффек­тив­но орга­ни­зо­ва­ны в осо­бые кла­сте­ры, содер­жа­щие в себе обще­до­ступ­ную для обще­ства кон­крет­ную инфор­ма­цию о сте­рео­тип­ном вари­ан­те како­го-либо эпи­зо­да. Носи­тель язы­ка обла­да­ет важ­ной спо­соб­но­стью опре­де­лять, о чем напи­сан текст, он в состо­я­нии обна­ру­жить и резю­ми­ро­вать доволь­но точ­но слож­ные инфор­ма­ци­он­ные стра­те­гии сооб­ще­ния, акти­ви­зи­ро­вать модель реаль­ной ситу­а­ции, кото­рая фор­ми­ру­ет­ся из эле­мен­тов соци­аль­но­го опы­та, дру­гих инфор­ма­ци­он­ных источ­ни­ков, выве­сти общую тема­ти­че­скую струк­ту­ру с какой-то кон­крет­ной ситу­а­ци­он­ной моде­ли. Одна­ко он не в силах преду­га­дать сти­ли­сти­ку кон­крет­ной лич­но­сти, созда­ю­щей текст, моти­ва­ции, кото­рые управ­ля­ют дей­стви­я­ми и уста­нов­ка­ми авто­ра. Зна­ния, убеж­де­ния, уста­нов­ки, вла­де­ние ситу­а­ци­ей, все дру­гие типы общей инфор­ма­ции при­об­ре­та­ют­ся, исполь­зу­ют­ся и меня­ют­ся в раз­лич­ных соци­аль­ных контекстах.

Таким обра­зом, жур­на­ли­сти­ка как сово­куп­ность функ­ци­о­наль­ных тек­стов и фор­ма дис­кур­са высту­па­ет преж­де все­го в собы­тий­ном аспек­те, как «речь — целе­на­прав­лен­ное соци­аль­ное дей­ствие» и пред­ста­ет в дис­курс­ной моде­ли в каче­стве сфе­ры спе­ци­фи­че­ской соци­о­куль­тур­ной дея­тель­но­сти, осно­ван­ной на струк­ту­рах-сце­на­ри­ях, выра­бо­тан­ных прак­ти­кой обще­ния, вза­и­мо­дей­стви­ем обще­ства со СМИ.