Тезаурус «белорусского майдана» как проявление речевой реакции медиа на политический контекст событий

М. И. Конюшкевич (Гродно, Беларусь)

Аннотация

Abstract

Об авторе

About the author

Для цитирования

For citation

Индекс

Аннотация

Abstract

Об авторе

About the author

Для цитирования

For citation

Индекс

Постановка проблемы

Каждое значимое для общества событие, как правило, порождает определенную концептуализацию и оценку в обществе и соответствующую языковую категоризацию. Концептуализация и категоризация событий, раскалывающих общество на противоборствующие стороны, сопряжена с появлением номинаций, словарно обозначающих одно и то же понятие, но полярных по референции в коммуникации: Не надо называть тех, кто выступает, оппозицией. Надо называть агентами влияния. А формат их акций планируют натовцы (М. Захарова, «СБ. Беларусь сегодня», 11.02.2021).

Чем глубже и длительнее раскол, тем активнее и продуктивнее множатся варианты номинаций одной и той же реалии, в результате чего формируется определенный перечень номинаций события и его участников с двумя и более (в зависимости от количества противоборствующих сторон) центрами. Определенная часть такого перечня со временем деактуализируется и уходит в историю, другие номинации пополняют словарь общеупотребительной лексики, обрастают смысловыми приращениями, находят свое место в стилистической системе языка, а некоторые попадают даже в системы иных языков. Так, события 2014 г. на майдане в Украине породили номинации, которые предстали в языке бицентричным номинативным полем «майдан — антимайдан», пример словаря которого можно видеть в книге С. А. Жаботинской «Язык как оружие в войне мировоззрений» [Жаботинская 2015].

Само же слово майдан не только прочно вошло в лексику в русском и украинском языках, но и стало одним из наиболее частотных слов последнего десятилетия. Так, система «Яндекс» на запрос по этому слову дала более 20 млн ответов, а Google — еще больше: 19 млн в кириллице и 20 млн в латинице (данные в: [Химик 2015: 57]). Кроме того, само понятие и его номинации вышли за пределы конкретной киевской локализации: в медиаречи отмечены «черниговский майдан», «зеленый майдан», «челябинский майдан», «киргизский майдан» [Химик 2015: 62].

В расширительном значении майдан — «это форма массового политического протеста в виде длительного стояния, пребывания его участников в определенном месте, обычно на городской площади, с выдвижением ультимативных социальных и/или политических требований его участников к власти» [Химик 2015: 63]. Мы далеки от мысли сопоставлять политические перипетии украинского протестного движения 2014 г. и протестного движения в Беларуси, начавшегося с 9 августа 2020 г., даже в приведенном выше определении: едва ли они сопоставимы хотя бы по развязке (по крайней мере на сегодня). Но по их концептуализации в белорусском социуме и категоризации в медиаречи «белорусский майдан» (далее «белмайдан») не менее продуктивен на языковые инновации, чем украинский.

Основательное лингвистическое осмысление всей речевой стихии, порожденной указанными белорусскими событиями, — задача будущего и не одного исследования. Здесь же объектом нашего рассмотрения являются слова и словосочетаниями, употребленные в полемических материалах, с которыми в оценке протестного движения выступают на страницах газеты «СБ. Беларусь сегодня» (далее «СБ») с августа 2020 г. по июнь 2021 г. многие журналисты — А. Муковозчик, Л. Гладкая, Р. Рудь, В. Попова, М. Осипов, С. Канашиц, Д. Крят и др. Языковые средства в представленном эмпирическом материале понимаемы и употребляемы социумом, они на слуху, что позволяет приводить примеры без ссылок на авторов.

При этом мы исходим из того, что тип, статус и политика государственного издания, интенции работающих в нем журналистов влияют на выбор языковых средств, речевых приемов и частоту их употребления не «ради манипуляции информацией» [Навасартян 2017: 6], а ради устранения раскола в стране, для чего материалы издания на «майданную» тему четко различаются в жанрово-стилистическом отношении.

С одной стороны, это аналитические статьи, дискуссии, круглые столы, интервью, мнения политологов, экспертов с общественно-политической терминологией и нейтральной лексикой, преследующие цель выявления истинных намерений инициаторов и руководителей протестного движения и указания на реальные и возможные катастрофические последствия их действий для страны. Языковые средства в подобных материалах основываются на логической основе понятий, как правило, в виде неоднословных терминов, пусть и метафорических («цветные революции», «гибридные войны», «информационная война», «внутренний терроризм», «телеграм-революция», «дипломатическая война»): В Беларуси реализуется известная четырехступенчатая модель гибридной войны: телеграм-революция — дипломатическая война — «гуманитарная помощь» — непосредственное военное вторжение (Н. Щекин. 28.08.2020). С другой стороны, освещаемые реалии сопряжены с таким глубоким разногласием сторон и драмой государственного масштаба, что даже этически и стилистически корректный язык полемики в официальной прессе оказывается сильно маркированным в сторону пейоративности на разных уровнях — понятийном, номинативном, оценочном, образном, ассоциативном. Отсюда большое разнообразие средств выражения пейоративности, используемых журналистами с целью не просто оказать влияние на массовое сознание читателей, но и показать противоборствующую сторону в невыгодном свете, преодолеть ее «защитный барьер» [Матвеева 1999] и тем самым изменить сознание и поведение массовой аудитории.

В сатирических статьях, заметках, зарисовках, репликах, авторских рубриках (например, рубрика А. Муковозчика «Накипело») речевое творчество журналистов «СБ» концентрируется на показе антилогики, фейков, девиаций в словах и действиях противной стороны, что порождает множество новообразований, формирующих своеобразный пейоративный тезаурус «белмайдана». Показателен в этом отношении, например, дискурс о стадиях «белмайдана» в «СБ» — со стилевыми переходами, полифонией, сравнением, прямой и несобственно-прямой речью, полилингвизмом: Мы позволили «свободному творчеству» войти в нашу жизнь. Вот бы что отрефлексировать ренегатам-социологам, культурологам, аналитикам и отдельным «звездунам». Сначала человек мирится с тем, что из каждого утюга звучит «Муси-пуси, я горю, я вся во вкусе». Затем принимает идеи «свободы», коей уж точно нету в «этой стране». Следом надевает белоцепкальную ленту и идет на улицу с высокой и, главное, конструктивной целью: «Гець!» Заканчивается все бессмысленным (хотя бы потому, что нет целеполагания) пратэстам, над якiм лунаюць (рус. реют. — М. К.) бчб-тряпки. История их возникновения и использования… iдэi адраджэння человека не интересуют вообще — это тупо символ. Был бы символом унитазный ершик — лунаў бы i ён (А. Муковозчик. 01.02.2021).

История вопроса

Сколь бы ни были похожи социальные и политические майданные реалии в разных странах, специфика инноваций в речевом поле «майдан» определяется национальными особенностями лингвокультуры, традиций, истории, языка той или иной страны, менталитета народа в целом. «Белмайдан» тоже имеет свою социолингвистическую и историко-культурную специфику.

Прежде всего он происходит в стране с белорусско-русским двуязычием — близкородственным, асимметричным и неоднородным. О каждой из этих особенностей белорусско-русского двуязычия существует обширная литература [Германович, Шуба 1981–1990; Важнік 2007; Коряков 2002; Мячкоўская 2008], о его особенностях в медиапространстве Беларуси писали и мы [Конюшкевич 2016; 2017], здесь же только отметим отдельные моменты для понимания перлокутивных эффектов в приводимых (в том числе выше) примерах медиаречи.

Близкородственность русского и белорусского языков обеспечивает беспрепятственную коммуникацию и взаимопонимание русскоязычных и белорусскоязычных белорусов, что служит благодатной почвой для использования говорящим подходящих для его коммуникативных задач слов и выражений оппонента на его же языке (в кавычках или без них).

Асимметричностью двуязычия объясняется тот факт, что языковые предпочтения в Беларуси порой смешиваются с политическими разногласиями, что сказывается в использовании белорусско-русской трансференции в «майданной» полемике медиа.

Неоднородность двуязычия заключается в неоднородности сфер функционирования обоих государственных языков и статусов пользователей этих языков: «Белорусская литературная неофициальная (неслужебная) речь в городе элитарна: выбор белорусского за пределами своей группы — это определенный вызов русскоязычному большинству и демонстрация своей отдельности… В публичной политике выбор белорусского вполне определенно политически маркирован; это опознавательный знак белорусской демократии» [Мячкоўская 2008: 93]. В другой статье: «Черты элитарности стали в белорусском языке проступать не в результате сложения элитарного пласта культуры, противопоставленной маскульту, но вследствие сужения круга людей, говорящих на белорусском» [Мячкоўская 2008: 233].

Узкий круг белорусскоязычной элиты, ее оппозиционная политическая маркированность нашли поддержку в протестных настроениях со стороны и русскоязычной элиты, позиционирующей себя таковой не в языковом, а в ином отношении (это преимущественно материально обеспеченные слои белорусского социума), что усугубило раскол в обществе, о чем свидетельствует следующий фрагмент журналистского текста: Заветное слово прозвучало летом: «чернь». Прозвучало от культуролога (!) Чернявской — кто-то удивлен, что она по совместительству оказалась еще и мамашей всех тутбаек (неологизм от названия портала tut.by. — М. К.). А многие ли помнят, как еще два года назад мадам пыталась сколотить в Беларуси на нобелевские деньги уроженки «страны полицаев» закрытый для черни «интеллектуальный клуб»?

Все мы, обычные белорусы — чернь. А они, стало быть, господа. Панове. Новые баре и помещики. Которым чернь обязана служить просто по определению. У которых есть своя «пресса» (все «независимые» сайты, как на подбор). Свои места: ноготки, баньки, салоны, рестораны и даже целые улицы. Свои шуты — ну, этих вы знаете: все «звезды экрана-эстрады», которые «нiмагумалчаць». Свои «мыслители»: карбалевичи Елисеи и кацманы с федутами. Все свое уже есть, осталось только чернь поставить на место (А. Муковозчик. 16.12.2020).

«Трасянка», или, без коннотаций, объективная «белорусско-русская смешанная речь» [Хентшель 2017], а также неграмотность многих комментариев и постов в интернет-коммуникации тоже явились и почвой, и предметом, и средством в оценке майданного движения.

Необходимо несколько слов сказать еще об одной белорусской исторической реалии, обусловившей появление значительного количества речевых инноваций. Это бело-красно-белый флаг с его противоречивой новой и новейшей историей, ставший символом «белмайдана». Известно, что знак имеет значение только в семиотической системе той или иной лингвокультуры, которая, естественно, не статична, а подвержена динамике и развитию. Соответственно может меняться и значение знака. Бело-красно-белый флаг, с различными изображениями или без них, в разные исторические периоды менял и свою семиотику. В обозримом (XX–XXI вв.) прошлом он выступал символом то возрождения, то насилия. В 1941– 1945 гг. немецко-фашистской оккупации бело-красно-белый флаг и такие же повязки на рукавах полицаев соседствовали с фашистской свастикой. В начале 1990‑х бело-красно-белый флаг как символ возрождения был провозглашен государственным флагом Республики Беларусь, однако далеко не все белорусы, особенно поколение, пережившее годы оккупации и войну, его приняли. Поэтому Конституция РБ после поправок и дополнений, внесенных на референдуме 24 ноября 1996 г., утвердила новый государственный флаг РБ — красно-зеленый с бело-красным национальным орнаментом. Этот флаг сохранял своим цветом и преемственность флага Белорусской ССР в составе СССР.

Немногочисленная оппозиция сохранила приверженность к бело-красно-белому флагу и выходила с ним в течение всех 24 последних лет на спорадические протестные акции, включая и самую активную из них — 9 августа 2020 г. Однако значение символа протеста изменилось: если до 9 августа бело-красно-белый флаг (бел. бела-чырвона-белы, или сокращенно бчб) был символом протестной идеи, то после 9 августа стал символом протестных далеко не мирных действий, что вызвало адекватное отторжение его в социуме и негативное отношение к нему большинства белорусов.

Деривационное гнездо из более чем 40 слов, образованное на основе аббревиатуры бчб, уже было рассмотрено в нашей статье «Номинативное поле бчб — символа “белорусского майдана”» (в печати).

Объектом настоящей статьи являются языковые новообразования «белмайдана», а предметом — их тезаурус как система знания о «белмайдане», сформированная в процессе коммуникации на страницах «СБ».

Описание методики исследования

В основу исследования легли положения теории референции и тезаурусный подход. Референция как соотнесенность языковой единицы с объектом действительности представляет собой универсалию, но имеет национально-культурные особенности ровно в той мере, в какой есть эти особенности и у самой действительности, тем более что действительность — это не только реально существующий мир, но и мир вымысла — мир художественного произведения, сказки, мифа. Промежуточную область такой действительности — между реальным и вымышленным мирами — занимает референт медиатекста, представляющего реальный мир, но с определенной долей содержательно-концептуальной и подтекстовой информации, субъективной модальности и прагматических интенций автора. Иначе говоря, действительность как референт должна оцениваться «не как простой объект…, а «как образ объекта, возникающий в сознании говорящих» [Яковлева 2007]. Еще одна особенность референции заключается в том, что она проявляется только в речи, в нашем случае — в медиаречи.

Теория тезауруса — относительно новое, но стремительно развивающееся направление в гуманитарных науках. В узком (лингвистическом и энциклопедическом) понимании тезаурус определяется следующим образом:

— «словарь, стремящийся дать описание лексики данного языка во всем ее объеме» [Евгеньева 1984: 346];

— «особая разновидность словарей общей или специальной лексики, в которых указаны семантические отношения (синонимы, антонимы, паронимы, гипонимы, гиперонимы и т. п.) между лексическими единицами» [Федотов];

— словарь, в котором «слова расположены не по алфавиту, не в формальном порядке, а в порядке их смысловой близости, ассоциативной и концептуальной связи, относимости к одному семантическому гнезду» [Эпштейн 2007];

— «в тезаурусе иерархия понятий целиком растворяется в массиве семантических связей отдельных слов, делая последние равноправными участниками организации системы тезауруса, а не “главными” и “зависимыми” членами таксономий» [Осокина 2015: 298].

С развитием теории тезауруса в гуманитарных науках содержание термина «тезаурус» расширяется, что наблюдается в статье М. Эпштейна «Жизнь как нарратив и тезаурус», в которой вводится понятие «тезаурус жизни» как «срез нашего сознания и видения жизни как целого», как «картина жизни» и отмечается переход к тезаурусному подходу в научных изысканиях (например, в исторических исследованиях) [Эпштейн 2007]. Аналогичное понимание тезауруса и в [Есин 2008].

В исследовании С. А. Осокиной, выполненном на основе художественных текстов, тезаурус рассматривается как языковая система знания о мире, представленная в конкретных текстах: принципы существования структурных единиц языковой системы знания в текстах, организация данных единиц внутри системы, функционирование системы в целом. Из наблюдений Осокиной важным для нас представляется то, что необходимым условием становления, развития и формирования тезауруса является коммуникативное взаимодействие его различных субъектов на уровне словесных знаков, которое представляет собой процесс обмена информацией на уровне текстов, ибо тексты и есть среда объективного существования знания.

Для наших задач воспользуемся понятием, именуемым в терминах информатики микротезаурусом: «Микротезаурус — специализированный информационно-поисковый тезаурус небольшого объема, составленный на основе развития выборки из более полного информационно-поискового тезауруса и дополнительно включающий конкретные узкие понятия определенной тематики» [Федотов] с тем уточнением, что в нашем материале «более полным информационно-поисковым тезаурусом» является массив текстов о «белмайдане» «СБ» (выход газеты пять дней в неделю, т. е. 235 номеров, в среднем не менее пяти статей в каждом номере, что за указанный выше период составляет более 1180 текстов), а тезаурусом, «дополнительно включающим конкретные узкие понятия определенной тематики», — только те сатирические тексты о «белмайдане», в которых характеризуется протестная часть белорусского социума (из расчета две таких статьи на номер, т. е. 470 текстов). Если в информатике тезаурус составляется как функция движения от денотата к знаку, то в нашем случае тезаурус формируется в обратном направлении — от знака в медиатексте к денотату в действительности, точнее, референту.

Принимая в качестве посыла идеи авторов рассмотренных работ о получении знания о мире на основе теории референции и теории тезауруса в развитие этих теорий отметим, что тезаурусный подход можно применить и при исследовании медиаречи, но с учетом иных задач, иных текстов, иных единиц, иных субъектов тезауруса, иного контекста действительности. Уточним эту «иность» по перечисленным параметрам.

Начнем с последнего в перечисленном списке. Тезаурус «белмайдана» порожден реальным контекстом белорусской действительности, специфика которого была представлена выше в начале статьи. Столь же иные и субъекты этого тезауруса: а) газета «СБ» как адресант, ее статус (республиканское государственное СМИ) и как канал передачи информации (печатная версия текстов); б) журналисты как множественные субъекты речи, адресанты (перечислены выше); в) массовая аудитория — граждане Беларуси (прежде всего) как реципиенты тезауруса, множественные адресанты и адресаты речи, меняющиеся местами; г) противоборствующая сторона (майдан и его участники) — предмет речи издания и журналистов и отраженно тоже адресант и адресат речи.

Особенно специфичны единицы тезауруса. В исследовании С. А. Осокиной единицами анализа стали устойчивые сочетания в их расширительном понимании с ядром фразеологизмов, т. е. воспроизводимые, а значит, уже включенные в языковую систему знаки, которые сами по себе, вне текстов, системны хотя бы своей идеографичностью. Тезаурус же «белмайдана» представляет собой спонтанный, разноуровневый в языковом отношении массив слов и выражений, объединенный только одним макрособытием, причем только одной из его противоборствующих сторон.

Иначе говоря, если тезаурус устойчивых единиц денотативен (с нулевой или маркированной аксиологичностью), то тезаурус «белмайдана» референтен, каждая его единица — индивидуальное имя вроде имени собственного, соотносится с конкретным референтом или референтами, причем один и тот же референт имеет в тезаурусе несколько вариантов наименований, не меняющих своего референта или присоединяющих к нему других референтов, сходных по какому-нибудь признаку, вследствие чего собственное имя приобретает форму множественного числа. Именно этим свойством обусловлен пейоративный эффект форм множественного числа имен собственных, например в тезаурусе «белмайдана»: чалые, федуты, макары, путилы и т. п. Причем количество вариантов наименований референтов и частота их употребления усиливают воздействие на сознание. (На такое свойство информации, как меры частотности передаваемых сообщений, обратил внимание в свое время К. Шеннон.)

Таким образом, в публицистическом тезаурусе одного и того же события соотнесенность тезаурусных единиц с денотатом и референтом асимметрична: с одним и тем же референтом могут коррелировать несколько словесных знаков, имеющих разные денотативные значения. В силу привязки медиатекстов к одному и тому же макрособытию наш анализ ориентируется на корреляцию единиц с референтами и предполагает лингвистические характеристики единиц тезауруса.

И последний параметр тезауруса — тексты. Специфика медийного текста состоит в том, что он, в отличие от других разновидностей дискурса, «привязан в своем существовании к конкретным координатам социального пространства-времени» [Коньков 2020: 71], причем в этом же пространстве находится и сам автор текста (в том числе коллективный). Более того, медийные тексты «неизбежно должны иметь в своем содержании в большей или в меньшей степени выраженную перформативную составляющую» [Коньков 2020: 71], которая способствует пополнению тезауруса новыми наименованиями референтов, поскольку в медиаречи «любое сообщение в последующем уточняется, дополняется, комментируется, интерпретируется, осмысляется, оценивается — на него реагируют, его оспаривают, опровергают, с ним соглашаются или не соглашаются» [Дускаева 2020: 224]).

Тезаурус «белмайдана» имеет бицентричную структуру. Эта бицентричность — в поляризации центров «мы» и «они», когда слова и словосочетания, даже целые фразы, приобретают смыслы только в коммуникации, обнаруживающей, кто «мы» и кто «они» (в силу диалогичности медиаречи «они» и «вы» в тексте могут быть кореферентны). При этом в зависимости от субъекта тезауруса и фокуса его зрения «мы» и «они» меняются местами, не теряя своей привязки к реалиям, меняется лишь их интенциональный вектор. Естественно, сами языковые единицы, номинирующие референтов противоборствующих сторон, различаются как в плане содержания, так в плане выражения (фрагмент дискурса о различиях между «элитой» и «чернью» в наименованиях приводился выше). Бицентричную структуру тезаурус «майдана» обнаруживает только в тексте — интеллектуальном продукте субъектов тезауруса: участников события, с одной стороны, и тех, кто это событие освещает и оценивает, — с другой.

Анализ материала

Тезаурус «белмайдана» бицентричен, но в статье мы рассматриваем лишь одну его часть, представляющую в сатирических материалах «СБ» инициаторов и участников майдана с позиций издания, — они-тезаурус. В референтном отношении они-тезаурус «белмайдана» организован в следующие группировки наименований (представленных полными списками и повторяющихся в разных контекстах): 1) наименования самого протестного движения; 2) протестантов как недискретного множества; 3) экс-кандидата в президенты Светланы Тихановской; 4) других конкретных организаторов и руководителей майдана; 5) третьих сил, влияющих на майданные события в Беларуси.

1. Событийное содержание «белмайдана» получило варианты номинаций в виде словосочетаний, преимущественно в кавычках, но с незначительной степенью пейоративности и в силу неопределенности и множества форм границ самого события с претензией на его номинацию: протесты, акции, марши, «гулянья», «чаепития», «мирный протест», «Блицкриг», «майданное счастье», «правозащитные» инициативы, «молодежные» инициативы, «просветительские» инициативы, грантовые болезни, майданные проявления, белорусский бунт, уличная «демократия», протестное шарлатанство, революционные накаты на Беларусь, белорусский сценарий «цветной» революции, бчбанутость. Новообразование с негативной окраской протестунство: Протестунство как образ мыслей (превратившийся уже год назад для некоторых в образ жизни) — оно не только, как установлено, снижает IQ. Оно еще подвергает коррозии моральные ценности, присущие обществу в целом (А. Муковозчик. 14.04.2021).

2. Наименования протестантов составляют самую обширную часть тезауруса. В словообразовательном отношении это прежде всего деривационное гнездо с аббревиатурой бчб: а) композиты-субстантивы: бчб-интеллигент, бчб-образованцы, бчб-колонны, бчб-невеста, бчб-музыки (рус. музыканты), бчб-женщины, бчб-соратники, бчб-дочь, бчб-тусовка, бчб-змагареныш; б) субстантивированные прилагательные в качестве первого компонента: бчб-истеричные, бчб-инфицированные, бчб-разумные; в) субстантивированные адъективы суффиксального образования: бчб-шный, бчб-нутые / бчбнутые; г) субстантивы суффиксального образования: бчб-шники / бцбешники; д) сочетания с транспозицией бчб: бчб на голову (= больной на голову); просто субстантив со значением лица: вы / сограждане, которые бчб; бчб устраивали в интернете травлю и др.

Другие новообразования, образованные аналогичными словообразовательными способами:

— субстантивы-композиты: фейкометчики / фейкометки; «национал-предапатриоты», «творцы-уцекачы-змагары-актывісты»;

— транспонированные субстантивы: ходоки, перебежчики, змагары, уцекачы, беглые;

— суффиксальные образования субстантивов с суффиксами -ун-: ходуны, протестуны, борцуны, звездуны; ‑еныш-: змагареныш);

— суффиксальные образования адъективов с последующей субстантивацией: с суффиксами -нут- (майданутые); -н- (фейсбучные);

— субстантивированные прилагательные и причастия с предшествующей адъективацией (в кавычках и без них, но с одинаково негативным смыслом): невероятные, «мирные»; гуляющие, переобутые, «митингующие»;

— сложные субстантивированные прилагательные: светлолицые;

— субстантивы с префиксом недо-: недоСМИ, недосайты, недоэкономист, недобизнесмен, недогосударство, недопортал, недозвезды, недожурналисты, провальная недооппозиция, в том числе образования от имен собственных: недогапон, недосавинков: А какой-нибудь Романчук и вовсе назвал бы таких «недобизнесменами». Ну, вокруг него же — «недогосударство», в котором он, понятно, «недоэкономист» (А. Муковозчик. 12.12.2020).

Тот же акцент на недо- и в прилагательных: Посмотрите на большинство этих «известных активистов»: недостигшие. Недоработавшие. Недотянувшие. Недонагражденные и недоплаченные. Недолюбленные и недоделанные (А. Муковозчик. 14.05.2021).

Особенно употребителен эпитет М. Колесниковой, бросившей в протестную толпу: «Вы — невероятные!» Приобретя противоположный смысл, он стал обыгрываться и ризоматически разрастаться в референтном отношении. Примеры из статей А. Муковозчика: Сказочной нездешней дудочкой прозвучало: «Вы — невероятные!» И они с готовностью, с радостью, с удовольствием, переходящим в оргазм, поверили: да, мы — такие (14.05.2021).

Им ведь, нашим бчб-образованцам, вбросили очень точную наживку: «Вы невероятные”. А вас “эта страна”, “ябатьки”, “чернь”, “лагерные вертухаи” — в общем, это быдло — не ценит. Недодает. Так возьмите сами! А мы поможем… вот деньги… вот лозунги… вот плакаты… долбите, дятлы вы наши» (22.04.2021 г.).

О поэте о В. Мартиновиче: Попросту говоря, «доцент ЕГУ» в нем все же взял верх над «инженером человеческих душ». Ничего удивительного: ради невероятности приходится поступаться уровнем IQ, не он первый, не он и последний. К счастью, непосредственное агрессивное вмешательство осталось лишь в пусть вполне вероятных, но — планах (05.02.2021).

О писателе А. Жвалевском: …очень уж хочется войти в историю, стать духовным лидером, невероятным и неприкасаемым (21.04.2021).

О музыканте К. Горячем, заявлявшем, что выходил на марши «не только в выходные, но в воскресенье»: И вот тут у него обломилось невероятно! Он же не барабанщик. И даже не горнист. А с синтезатором спереди, колонками по бокам и генератором сзади это получается какая-то Марыля Родович: «Деревянные качели, расписные карусели» (22.04.2021).

Невероятному указали на дверь (заголовок заметки об украинском депутате, которому не дали превратить трибуну ПАСЕ в место для политического флешмоба и выпроводили из зала заседания. Примечательно, что в заметке процитировано восклицание председателя ПАСЕ Хендрика Дамса: Это просто невероятно! Отключите у него микрофон» (М. Осипов. 22.04.2021). Солист Владимир Котляров — фанат Навального и «прекрасной России будущего» (ничего не напоминает?), т. е. идейный собрат наших родных сневероятившихся (А. Муковозчик. 12.04.2021).

В качестве словообразующей базы для наименований используются:

— сращения-хештеги без «решетки» или их имитация, порой с «трасяночной» орфографией: низабудуникада, низабудунипращу / низабудунипрастившие, нимагумалчаць, гулялаибудугулять. Их списки надо вывесить на деревьях. Чтобы вся страна знала: вот этот или эта… активно просит мир о санкциях против собственного народа. Не говоря уже о признанных экстремистах. Террористах, «активных маршей» и прочих «гулялаибудугулять» (А. Муковозчик. 07.04.2021);

— названия оппозиционных СМИ, каналов и их организаторов: композиты нехтомотольки (канал «Nexta» + фамилия блогера А. Мотолько), макаропутилы (И. Макар + С. Путило), вечорко-путилы; «Наша ніва» — «нашыя ніўцы», нашнивцы (нейтральное нашаніўцы); суффиксальные образования тутбайцы, простотутбайцы, просто тутбайки, проститутбай, тутбайка, тутки, тутовские (портал tut.by); «телеграммеры».

Многочисленны перифрастические наименования участников протеста: светлые лица; прекраснодушные дураки; девочки в белых платьицах; ребята с «коктейлями Молотова»; зачинщики беспорядков / противоправных акций; светлолицые протестуны; нарушители законности, выбравшие путь невероятности; сторонники перемен; клоуны новоявленной рады; «строители новой Беларуси»; оппозиционный зоопарк; радикалы-террористы. В контекстах: На горбу девочек в белых платьицах пожелают въехать в свой рай ребята с «коктейлями Молотова» (Р. Рудь.04.02.2021).

3. Немало наименований появилось и для Светланы Тихановской. Особенный акцент ставится на домашние занятия экс-кандидата в президенты для снижения ее социального статуса: домохозяйка, кухарка, миссис-котлета, перифразы котлетная королева, королева котлет, повелительница котлет, говорящая голова Светы; кружок по бчб-макраме. В контексте: Но две дамы продолжают (не под котлеты ли?) рассуждать, как государство вести (А. Муковозчик. 04.02.2021). Использование уменьшительного имени также снижает статус политического лица: Света, Паша и их челядь. На пенном гребне белорусского бунта плавают деревяшки. Грубо вытесанные кем-то «королева и ее ферзь», Света и Павлик (Павел Латушко. — М. К.) (А. Муковозчик. 18.12.2020).

Второй акцент по отношению к С. Тихановской сконцентрирован на прецедентном имени Гуайдо — оппозиционного экс-кандидата в президенты Венесуэлы, активно поддерживаемого Западом: …того Гуайдо, который для ЕС больше «не временный президент Венесуэлы», а всего лишь «видный деятель оппозиции». «Видный» — это плавный вербальный переход к последующим «заметный», «бывший» и «кто это» (А. Муковозчик. 11.01.2021). Применительно к Тихановской сформировалось даже небольшое деривационное гнездо: некая локация гуайда (с маленькой буквы) и лицо по отношению к ней: гуайдиха, гуайдихи, гуайдихина. В контекстах: Новости из гуайды: «У нас есть 200 новых причин стоять до победы. Перечислю их все: 1) моя гуайдихина зарплата, 2) мои долги, 4) на меня оформили кредиты, 3) а я еще влезла в ипотеку, так получилось… 200) и котлетный фарш тут… (А. Муковозчик. 27.01.2021).

Свою Конституцию мы уж как-нибудь сумеем обсудить и без цепкальных гуайдих и лохушистых вячорак (А. Муковозчик. 11.01.2021). А гуайдиха ездит и долбит всех про следующий пакет санкций (А. Муковозчик. 10.02.2021).

Аллюзия к Гуайдо видится и в перифразе: При этом официальный «кандидат протеста» просто пропала до утра из информационного поля, поскольку стала уже и не нужна (А. Беляев. 11.08.2020).

4. Отдельную группу единиц тезауруса составляют наименования известных организаторов, руководителей и участников «белмайдана», отдельных публичных фигур. В основном это фамилии организаторов протеста, активных участников, владельцев каналов, журналистов коммерческих СМИ, употребленные как нарицательные имена и в форме множественного числа с собирательным значением, а также их контаминации: латушки, шпараги, вячорки, кацманы, лосики, федуты, тихановские, гуайдихи; белоцепкальные, нехтомотольки, гуайдихи-тихановские, тихушки-лохановские. См. концентрацию наименований в следующем фрагменте: Мы точно знаем, не только от чего, но и от кого наших детей надо защищать. Поющих детей надо защищать от радаевых и левчучек. А музыкальных — от флейтисток, особливо ежели оне из Штутгарта (о М. Колесниковой). Спортивных — от левченок и герасимень. Склонных к наукам — от ученых астапень. Гуманитариев — от чернявских и алексиевичей. Художественных — от слабых цеслеров и нервных никовсандрос. Интересующихся историей — от дроздов с кузнецовыми (А. Муковозчик. 02.06.2021).

Язвительные и агрессивные перифразы намекают на прошлые высказывания или действия персоны, с прозрачными намеками искажаются имена и фамилии, обыгрывается внешность и другие признаки референтов: упал упалыч / павлиныч / варшавский дипломат из багажника (о П. П. Латушко); бодипозитивный литературовед, корпулентный филолог (об А. Федуте); рекламные дивы, модели со светлыми лицами (о «Мисс Беларусь» прошлых лет О. Хижинковой); нобелевские деньги уроженки «страны полицаев» (о лауреате Нобелевской премии С. Алексиевич).

5. Периферию тезауруса составляют слова и выражения, называющие референтов, имеющих прямое или косвенное отношение к событиям в Беларуси. Это перифразы, аллюзии, ассоциации, метафоры с указанием на известных политиков и другие силы: семена Болотной, так называемый берлинский пациент, канцлерин всея Европы, зарубежные кукловоды, закордонные штабы марионеток, архитекторы бунтов, субстантивы варшавские, вильнюсские, пражские, киевские; панове, ясновельможные. Но отдельные граждане Беларуси, выдавая себя непонятно за кого, пытаются из «литовского фарша» на «польском масле» в «американской сковороде» пожарить котлеты и обещают одной сковородкой накормить всех наших граждан, все трудовые коллективы (А. Маркевич. 27.08.2020).

Проблема Беларуси в том, что мы слишком долго не обращали внимания на «семена Болотной» (А. Муковозчик. 04.02.2021).

Они — которые вильнюсские, варшавские, киевские и пражские, — хотят с нами сделать именно так: окончательно решить вопрос «памяркоўных» белорусов. Для этого — санкции, списки, трибуналы, люстрации, отключения и все то, чем они занимаются непрерывно и ежечасно (А. Муковозчик. 17.02.2021).

Результаты исследования

Единицами тезауруса являются словесные знаки, образованные в полном соответствии с закономерностями подсистем естественного языка — лексики, словообразования, морфологии. Объединенные образами референтов, знаки в тезаурусе группируются в синонимические группы, структура которых в тезаурусе отличается от структуры синонимических рядов в словаре.

Они-тезаурус «белмайдана» целостен как ментально-речевое образование и представляет собой объективное знание о фрагменте реального мира в силу своей коммуникативной природы, референтной направленности и привязки к контексту действительности.

Будучи интеллектуальным продуктом коллективного автора, тезаурус обнаруживает свою интенциональность, которая проявляется в медиаречи только на межтекстовом уровне в тесной связи с контекстом образа действительности и имеет аксиологически одинаковый пейоративный характер.

Выводы

Тезаурус «белмайдана» представляет собой определенную систему, которая а) существует в одной координате социального времени и пространства, б) обеспечивает точность образов референтов, в) способна к ризоматическому расширению, г) имеет свою структуру и формы выражения, д) обладает внутренними (системно-языковыми) и внешними (референционными) связями.

Тезаурусный анализ медиаречи имеет объяснительную силу в представлении объективного знания, с одной стороны, и выразительных возможностей языка — с другой.

ЛИТЕРАТУРА

REFERENCES