Употребление буквы Ѣ в периодических изданиях XVIII–XIX вв.: узус и кодификация

Постановка проблемы

Исполь­зо­ва­ние бук­вы «ять» с само­го нача­ла рус­ской пись­мен­но­сти опре­де­ля­лось не толь­ко книж­ной тра­ди­ци­ей и вли­я­ни­ем живо­го про­из­но­ше­ния, но и осо­бы­ми зако­но­мер­но­стя­ми. Осо­бый инте­рес пред­став­ля­ет узу­аль­ная нор­ма пра­во­пи­са­ния Ѣ, выяв­ля­е­мая на осно­ва­нии ана­ли­за тек­стов «Ведо­мо­стей» эпо­хи Пет­ра I, «Санкт-Петер­бург­ских ведо­мо­стей» и «Мос­ков­ских ведо­мо­стей» XVIII–XIX вв., кото­рая уста­нав­ли­ва­ет­ся рань­ше, чем про­ис­хо­дит коди­фи­ка­ция дан­ной орфо­грам­мы в грам­ма­ти­че­ских сочинениях.

История вопроса

Ста­биль­ность упо­треб­ле­ния Ѣ в пись­мен­ной прак­ти­ке неко­то­рых обра­зо­ван­ных людей XVIII сто­ле­тия иссле­до­ва­те­ли объ­яс­ня­ют суще­ство­ва­ни­ем осо­бо­го «типа речи, в кото­ром раз­ли­ча­лись фоне­ти­че­ские сущ­но­сти, обо­зна­ча­е­мые бук­вой Ѣ и бук­вой е» [Панов 2002: 345]. В дока­за­тель­ство неред­ко при­во­дят «при­вер­жен­ность Пет­ра I к Ѣ», сви­де­тель­ству­ю­щую о том, что «для это­го высо­ко­го инфор­ман­та Ѣ и е фоне­ти­че­ски были не одно и то же» [Панов 2002: 339]. В такой ситу­а­ции орфо­гра­фия фик­си­ро­ва­ла не факт диа­лект­ной систе­мы, «а осо­бен­ность про­из­но­ше­ния, харак­тер­но­го для Моск­вы как ново­го поли­ти­че­ско­го и куль­тур­но­го цен­тра, где в опре­де­лен­ных усло­ви­ях раз­ли­че­ние <ê> и <е>, не под­дер­жан­ное мест­ной диа­лект­ной систе­мой, мог­ло сохра­нять­ся в силу тра­ди­ции на поло­же­нии про­из­но­си­тель­ной нор­мы» [Горш­ко­ва, Хабур­га­ев 1997: 100]. Такая осо­бен­ность про­ти­во­по­став­ля­ла лите­ра­тур­ное про­из­но­ше­ние XVIII в. ста­ро­мос­ков­ско­му про­сто­ре­чию, в фоно­ло­ги­че­ской систе­ме кото­ро­го «не было усло­вий для функ­ци­о­ни­ро­ва­ния осо­бой фоне­мы <ê>, про­ти­во­по­став­лен­ной <е>» [Горш­ко­ва, Хабур­га­ев 1997: 99–100].

Описание методики исследования

В ста­тье на мате­ри­а­ле «Ведо­мо­стей» эпо­хи Пет­ра I, «Санкт-Петер­бург­ских ведо­мо­стей» и «Мос­ков­ских ведо­мо­стей» XVIII–XIX вв. про­сле­жи­ва­ет­ся ста­нов­ле­ние узу­са упо­треб­ле­ния бук­вы Ѣ. Уста­нов­лен­ный узус сопо­став­ля­ет­ся с реко­мен­да­ци­я­ми грам­ма­ти­че­ских сочи­не­ний XVIII–XIX вв. Эти зада­чи реша­ют­ся с помо­щью совре­мен­ных обще­на­уч­ных мето­дов фило­ло­ги­че­ско­го иссле­до­ва­ния: наблю­де­ние, опи­са­ние, коли­че­ствен­но-ста­ти­сти­че­ский ана­лиз, срав­ни­тель­но-сопо­ста­ви­тель­ный ана­лиз. Кро­ме того, мы исполь­зо­ва­ли обще­фи­ло­ло­ги­че­ские мето­ды иссле­до­ва­ния: струк­тур­ный, семи­о­ти­че­ский, дис­три­бу­тив­ный, контекстологический.

Анализ материала

Ори­ен­ти­ро­ван­ная на книж­ную нор­му печать «Ведо­мо­стей» отра­жа­ет то, что «в типо­граф­ской прак­ти­ке XVIII в. бук­ва Ѣ вос­ста­нав­ли­ва­ет­ся во всех поло­же­ни­ях в сло­ве» [Копо­сов 2000: 192]. Бук­ва Ѣ пишет­ся очень ста­биль­но в соот­вет­ствии с цер­ков­но­сла­вян­ской нор­мой в номе­рах как цер­ков­но­го, так и граж­дан­ско­го шриф­та, хотя стар­шие и совре­мен­ные им грам­ма­ти­че­ские сочи­не­ния не пред­ла­га­ют ни так назы­ва­е­мо­го «яте­во­го» спис­ка, ни переч­ня пра­вил, регу­ли­ру­ю­щих пра­во­пи­са­ние дан­ной буквы.

Наи­бо­лее устой­чи­во упо­треб­ле­ние Ѣ в исхо­де наре­чий и слу­жеб­ных слов: вездѣ, внѣ, воз­лѣ, гдѣ, доколѣ, доселѣ, дотолѣ, кро­мѣ, нынѣ, под­лѣ, развѣ, вда­лекѣ, вдвой­нѣ, вмѣстѣ, — и про­из­ве­ден­ных от них при­ла­га­тель­ных: внѣш­нiй, здѣш­нiй, нынѣш­нiй, а так­же срав­ни­тель­ной и пре­вос­ход­ной сте­пе­ни: глав­нѣй­шiе 1715.2¹, сiл­няѣ, наiскорѣе, 1719.2 и др. Кро­ме того, Ѣ регу­ляр­но пишет­ся в при­став­ке нѣ неопре­де­лен­ных место­име­ний и наре­чий: нѣскол­ко 1708.9, нѣсколь­ко, нѣскол­ко 1713.1, нѣкто, нѣко­то­рое 1710.14, нѣко­то­рые, нѣко­гда 1713.4 и т. п.

Незна­чи­тель­ную вари­а­тив­ность в упо­треб­ле­нии Ѣ демон­стри­ру­ют окон­ча­ния Д. п. и М. п. ед.ч. суще­стви­тель­ных в ран­них номе­рах «Ведо­мо­стей». Пол­ный пере­чень слу­ча­ев напи­са­ния е вме­сто флек­тив­но­го Ѣ: въ Гон­за­ге, в’ городѣ вин­ни­це 1703.1, въ аван­гар­де, въ обо­зе 1703.2, в караб­ле 1703.4, в далц­бур­ге, в кре­моне, в’ пол­ше 1703.5, при лотине, к кросне 1703.6, въ рекѣ родон­де­ле, на рекѣ родон­де­ле 1703.2, в страз­бур­хе городѣ 1703.7, в’ вели­кой пол­ше 1703.8, 1703.38, в мастрих­те 1703.9, вод­ной миле, нуж­ды въ пище неимѣ­ли, въ сей­ме 1703.10, въ iаро­сла­ве на рус­скомъ рубе­же, nnвъ тѣле­ге 1703.37, при Мебр­ба­хе 1703.38 — иллю­стри­ру­ет идею о том, что такие ошиб­ки встре­ча­ют­ся, как пра­ви­ло, в сло­вах ино­языч­но­го про­ис­хож­де­ния, обыч­но топо­ни­мах, что, на наш взгляд, отра­жа­ет опре­де­лен­ный этап осво­е­ния заим­ство­ва­ний. Номе­ра дру­гих годов, в том чис­ле граж­дан­ской печа­ти, поз­во­ля­ют мно­жить подоб­ные при­ме­ры: при гол­с­те­те 1704.25, въ мани­це 1704.18, въ пари­же 1704.11, въ гре­нобле 1704.35, при гибрал­та­ре 1705.7, въ страз­бур­хе 1705.8, Въ ман­тuе 1706.14, в лун­дене 1710.4, въ квалi­те­те 1719.3, прiн­цес­се 1719.3 и др. Види­мо, орфо­гра­фия таких слов опре­де­ля­лась живым про­из­но­ше­ни­ем. О закреп­лен­но­сти подоб­ных напи­са­ний за ино­язы­чи­я­ми сви­де­тель­ству­ют слу­чаи, когда рядом упо­треб­ля­ет­ся рус­ское и заим­ство­ван­ное сло­во в оди­на­ко­вой фор­ме, но с раз­ны­ми окон­ча­ни­я­ми — Ѣ в рус­ском, а е в заим­ство­ва­нии: в’ городѣ вин­ни­це 1703.1, въ рекѣ родон­де­ле, на рекѣ родон­де­ле 1703.2, в страз­бур­хе городѣ 1703.7, въ гре­нобле, и в’ май­ланд­скомъ уѣздѣ 1704.35 и др. Неслу­чай­ность таких соче­та­ний под­твер­жда­ют ана­ло­гич­ные при­ме­ры из вестей-куран­тов: По рекѣ по Элве; На рекѣ на Лиме; на рекѣ на Маsе; на рекѣ на Элбе [Демья­нов 2001: 215]. В «Ведо­мо­стях» чис­ло таких оши­бок сокра­ща­ет­ся от номе­ра к номе­ру, уже в 1704 г. они еди­нич­ны, а позд­нее и вовсе уни­каль­ны. Грам­ма­ти­че­ские сочи­не­ния Л. Зиза­ния и М. Смот­риц­ко­го не пред­по­ла­га­ют вари­а­тив­но­сти Ѣ — е в окон­ча­ни­ях Д. п. и М. п. ед.ч. и не ком­мен­ти­ру­ют напи­са­ния с конеч­ной е [Кузь­ми­но­ва 2007: 533, 559].

Замет­но отли­ча­ют­ся «Ведо­мо­сти» от ско­ро­пис­ных вестей-куран­тов и печат­но­го Уло­же­ния так­же орфо­гра­фи­ей форм М. п. мн. ч. суще­стви­тель­ных. В про­ти­во­вес древ­не­рус­ской нор­ме, в рам­ках кото­рой флек­сии -Ѣхъ и -ехъ «счи­та­ли не грам­ма­ти­че­ски­ми вари­ан­та­ми, а флек­си­я­ми-алло­мор­фа­ми» [Глин­ки­на 1998: 37], и вопре­ки реко­мен­да­ци­ям изда­ний грам­ма­ти­ки Смот­риц­ко­го 1619 г., коди­фи­ци­ро­вав­шим назван­ные вари­ан­ты едва ли не как рав­но­прав­ные [Кузь­ми­но­ва 2007: 533, 570–572], «Ведо­мо­сти» почти не допус­ка­ют вари­а­тив­но­сти этих окон­ча­ний, где в основ­ном нахо­дим -Ѣхъ: при дворѣхъ 1704.25, въ домѣхъ 1704.27, во мно­гихъ дѣлѣхъ 1704.30, на походѣхъ 1705.28, на воро­тѣхъ 1706.10, въ числѣхъ 1706.24, во городѣхъ, в числѣхъ 1708.7, числѣхъ 1708.8, числѣ^х 1708.9, въ тѣхъ часѣхъ 1708.10, въ пол­кѣхъ 1709.2, въ иныхъ мѣстѣхъ, во мно­гихъ мѣстѣх 1709.6, при дворѣхъ, въ трехъ часѣхъ, во всѣхъ городѣхъ, въ волuн­терѣхъ, о при­ходѣхъ, о дѣлѣхъ, въ числѣхъ (2 раза), въ уѣздѣхъ, при дворѣхъ, городѣ^х 1710.2, въ гене­ралѣхъ 1710.4, въ городѣхъ 1710.18, всѣхъ чiслѣхъ 1711.7, во всѣхъ дѣлѣхъ 1713.1, 4, въ городѣхъ, въ числѣхъ 1714.1, при дворѣхъ 1716.2, о 3 хъ часѣхъ, на шта­пе­лѣхъ 1719.14 и др.

Отдель­ные слу­чаи упо­треб­ле­ния е в дан­ной флек­сии после основ на мяг­кий соглас­ный: на обѣихъ кра­ехъ 1704.27, о кораб­лехъ (2 раза) 1710.2, въ конехъ 1710.5 — опи­ра­ют­ся ско­рее на пра­ви­ло, сфор­му­ли­ро­ван­ное М. Смот­риц­ким в пер­вом изда­нии 1619 г., чем на изме­нен­ное в сто­ро­ну «рас­ши­ре­ния функ­ци­о­ни­ро­ва­ния флек­сии -ѣхъ» пра­ви­ло изда­ния 1648 г. [Кузь­ми­но­ва 2007: 571] и мало отли­ча­ю­ще­е­ся от него пра­ви­ло пере­из­да­ния Поли­кар­по­ва 1721 г. [Живов 2004: 359].

Одна­ко уже в ран­них номе­рах «Ведо­мо­стей» начи­на­ет про­яв­лять­ся «а‑экспансия в кос­вен­ных паде­жах суще­стви­тель­но­го во мн. чис­ле» [Живов 2004: 267] в вари­а­тив­ных напи­са­ни­ях типа при дворѣхъ — на рuбе­жах, на мѣстах, въ шквад­ро­нахъ и баталiо­нахъ 1704.25, въ иныхъ мѣстѣхъ, во мно­гихъ мѣстѣх — въ роз­ныхъ мѣстахъ 1709.6. Коли­че­ство новых флек­сий посте­пен­но воз­рас­та­ет: на рuбе­жах, на мѣстах, въ шквад­ро­нахъ и баталiо­нахъ 1704.25, на доро­гахъ 1705.28, на рuбе­жахъ 1705.33, въ роз­ныхъ мѣстахъ 1709.6, на гранi­цахъ 1710.4, в чело­вѣ­кахъ 1710.5, на квар­те­рахъ 1713.4, въ баталiо­нахъ 1716.10, о дѣiствахъ 1719.19, въ язы­кахъ 1723.12, въ тѣхъ мѣстахъ, о дѣлахъ, въ раз­ныхъ мѣстахъ 1725.1, о дѣлахъ (2 раза), на фун­да­мен­тахъ, во мно­гiхъ иныхъ, мѣстахъ, въ раз­ныхъ мѣстахъ 1725.12, — вслед за быто­вы­ми и дело­вы­ми памят­ни­ка­ми пред­ше­ству­ю­ще­го сто­ле­тия, вклю­ча­ю­щи­ми вести-куран­ты и печат­ное Уло­же­ние [Живов 2004: 288–296].

Таким обра­зом, варьи­ро­ва­ние Ѣ и е в соста­ве флек­сий пре­кра­ща­ет­ся уже на эта­пе пет­ров­ских «Ведо­мо­стей», и позд­ней­шие изда­ния газет оно не затра­ги­ва­ет. И это про­ис­хо­дит в ситу­а­ции, когда коди­фи­ка­ция орфо­грам­мы толь­ко начинается.

В самых общих чер­тах опи­са­на про­бле­ма упо­треб­ле­ния Ѣ в грам­ма­ти­че­ском сочи­не­нии В. Е. Адо­ду­ро­ва. Язы­ко­вед фик­си­ру­ет ситу­а­цию, когда зву­ко­вое зна­че­ние Ѣ «уга­са­ет» [Панов 2002: 359]: «Упо­треб­ленiе лiте­ры ѣ дѣла­етъ не ток­мо чуже­стран­нымъ и наше­му язы­ку учит­ся еще начи­на­ю­щимъ но и самимъ при­род­нымъ рус­скимъ людямъ нема­лое затруд­ненïе» (цит. по: [Успен­ский 1975: 107]). Отсю­да и ошиб­ки на пись­ме: «Часто пишутъ сïю лiт: тутъ гдѣ ея писать весь­ма не над­ле­житъ, часто все то зарав­но при­ни­ма­ютъ хотя бы гдѣ ѣ или е было напи­са­но и отъ сего лож­на­го мнѣнiя многiе оную почи­та­ютъ или за ров­ную лiтерѣ е или и весма за излиш­ную» (цит. по: [Успен­ский 1975: 107]). Тем не менее Адо­ду­ров опи­сы­ва­ет при­ро­ду зву­ка, обо­зна­ча­е­мо­го бук­вой «ять», как дифтон­га [ie], отли­ча­ю­ще­го­ся от зву­ка, обо­зна­ча­е­мо­го бук­вой «е». Сов­па­де­ние их Адо­ду­ров отме­ча­ет толь­ко в нача­ле сло­ва, в осталь­ных же слу­ча­ях они раз­ли­ча­ют­ся, поэто­му иссле­до­ва­тель высту­па­ет про­тив исклю­че­ния Ѣ. Спис­ка слов, пишу­щих­ся с бук­вой Ѣ, и пра­вил ее упо­треб­ле­ния автор не пред­ла­га­ет, а лишь рас­суж­да­ет о пра­во­пи­са­нии Ѣ в кор­нях непо­сред­ствен­но в тек­сте кни­ги. При этом несо­мнен­ным досто­ин­ством рабо­ты явля­ет­ся мысль о том, что бук­ва «ять» пишет­ся в кор­нях не толь­ко «основ­ных», но и «про­из­вод­ных» слов. Гово­ря о пра­во­пи­са­нии е и Ѣ, Адо­ду­ров ука­зы­ва­ет, что в опре­де­лен­ных слу­ча­ях это зави­сит не от «фоне­ти­ки» (он наста­и­ва­ет на зву­ко­вом раз­ли­че­нии ука­зан­ных букв), а от «мор­фо­ло­гии»: «ѣ упо­треб­ля­ет­ся въ таких ток­мо слу­ча­яхъ, когда предъ сло­вомъ пола­га­ет­ся какой нибудь пред­логъ или части­ца <…> так еже­ли при сло­вѣ рѣка будутъ нахо­дить­ся части­цы на, при, по, въ, долж­но писать на рекѣ, пре рекѣ, по рекѣ, въ рекѣ» (цит. по: [Успен­ский 1975: 109]).

Ран­ний Тре­ди­а­ков­ский, будучи, подоб­но Адо­ду­ро­ву, сто­рон­ни­ком пись­ма «по зво­нам», вме­сте с тем не раз­де­ля­ет его уве­рен­но­сти в необ­хо­ди­мо­сти сохра­не­ния бук­вы Ѣ, посколь­ку, по его мне­нию, в мос­ков­ском гово­ре «ять» уже почти нераз­ли­чи­ма с «е». Стре­мясь к устра­не­нию «лиш­ней» бук­вы, он вво­дит знак е вме­сто Ѣ в поло­же­нии не после соглас­ных, моти­ви­руя это фоне­ти­че­ски­ми осно­ва­ни­я­ми. После соглас­ных же рефор­ма­тор остав­ля­ет бук­ву Ѣ, хотя неод­но­крат­но под­чер­ки­ва­ет оди­на­ко­вое зву­ко­вое зна­че­ние обе­их букв [Панов 2002: 353–354]. Зада­ва­ясь вопро­сом о том, поче­му бы не писать вез­де е, В. К. Тре­ди­а­ков­ский вдруг с край­ней непо­сле­до­ва­тель­но­стью начи­на­ет защи­щать «ять»: «Для того, что гiбель учiнiт­ся въ пре­мно­гiхъ сло­вахъ чiсто­му выго­во­ру, Еже­ли она выклю­чит­ся. Чтожь можетъ быть важ­нѣе i нуж­няе чiс­та­го выго­во­ра в язы­ке?» Тре­ди­а­ков­ский остав­ля­ет Ѣ «почи­тай… за нѣко­то­рый родъ намѣст­ни­цы бук­вы Е» [Тре­ди­а­ков­ский 1748: 131], пото­му как «пре­велiкiй i осно­ва­тель­ный страхъ не допус­ка­етъ вывесть iзъ Азбукi бук­вы (ѣ)» [Тре­ди­а­ков­ский 1748: 130].

Про­ти­во­ре­чи­вость пози­ции Тре­ди­а­ков­ско­го про­яв­ля­ет­ся не толь­ко в рас­суж­де­ни­ях, но и в прак­ти­ке пись­ма, кото­рое у него не соот­вет­ству­ет ни тра­ди­ции, ни его соб­ствен­ным тео­ре­ти­че­ским постро­е­ни­ям. В сво­ем же грам­ма­ти­че­ском сочи­не­нии он пишет «мѣлочь» (хотя сле­ду­ет писать «мелочь») [Тре­ди­а­ков­ский 1748: 121], «цела­го» (хотя сле­ду­ет писать «цѣла­го») [Тре­ди­а­ков­ский 1748: 123], «вмѣстѣ» (пра­виль­но: «вме­стѣ») [Тре­ди­а­ков­ский 1748: 137], «важ­нѣе i нуж­няе» [Тре­ди­а­ков­ский 1748: 132].

В отли­чие от Тре­ди­а­ков­ско­го, М. В. Ломо­но­сов не сомне­ва­ет­ся в необ­хо­ди­мо­сти Ѣ и в орфо­гра­фии сво­их сочи­не­ний ста­ра­ет­ся не откло­нять­ся от пра­вил, ори­ен­ти­ру­ясь на суще­ству­ю­щую орфо­гра­фи­че­скую нор­му и тра­ди­ции книж­но­го про­из­но­ше­ния. Уче­ный счи­тал, что звук, обо­зна­ча­е­мый бук­вой Ѣ, отли­ча­ет­ся от того, кото­рый пере­да­ет бук­ва е, и пото­му пер­вый нуж­да­ет­ся в спе­ци­аль­ной бук­ве. В «Рос­сий­ской грам­ма­ти­ке» он утвер­жда­ет: «…бук­вы Е и Ѣ въ про­сто­речiи едва имѣ­ютъ чув­стви­тель­ную раз­ность, кото­рую въ чтенiи весь­ма явствен­но слухъ раздѣ­ля­етъ, и тре­бу­етъ <…> Е въ дебе­ло­сти, Ѣ въ тон­ко­сти» [Ломо­но­сов 1755: 49]. «Дебе­лость» и «тон­кость» у Ломо­но­со­ва (и у мно­гих после­до­вав­ших за ним грам­ма­ти­стов) — это харак­те­ри­сти­ки пози­ци­он­ных вари­ан­тов одно­го глас­но­го зву­ка. То есть, по Ломо­но­со­ву, при чте­нии книг «е» про­из­но­сит­ся после твер­дых, а «ять» после мяг­ких соглас­ных. Такую пози­цию под­дер­жи­ва­ют и совре­мен­ные линг­ви­сты [Успен­ский 2002: 163]. Б. А. Успен­ский отме­ча­ет, что на вели­ко­рус­ской тер­ри­то­рии книж­ное про­из­но­ше­ние «ять» было про­ти­во­по­став­ле­но живо­му. Раз­ли­че­ние зву­ков «ять» и «е» про­ис­хо­ди­ло по твер­до­сти-мяг­ко­сти пред­ше­ству­ю­ще­го соглас­но­го зву­ка и сохра­ня­лось в цер­ков­ном чте­нии по край­ней мере до нача­ла XIX в. Ука­зан­ный прин­цип раз­ли­че­ния «ять» и «е» усва­и­вал­ся при обу­че­нии не толь­ко цер­ков­но­сла­вян­ско­му, но и рус­ско­му язы­ку, кото­рое так­же осу­ществ­ля­лось путем чте­ния по скла­дам. Соот­вет­ствен­но книж­ные сло­ва в рус­ском язы­ке про­из­но­си­лись с твер­дым соглас­ным перед «е» и с мяг­ким перед «ять», в живом же про­из­но­ше­нии звук [ě] харак­те­ри­зо­вал­ся как дифтонг [ie] или как «э‑закрытое» [ê] (см. так­же: [Панов 2002: 345–346]).

Без­ого­во­роч­но под­дер­жи­вая сохра­не­ние на пись­ме бук­вы Ѣ, Ломо­но­сов в сво­ей грам­ма­ти­ке не оста­нав­ли­ва­ет­ся подроб­но на ее упо­треб­ле­нии, пере­чис­ля­ет лишь «неко­то­рыя пра­ви­ла» исполь­зо­ва­ния бук­вы в мор­фо­ло­ги­че­ских пози­ци­ях, а пра­во­пи­са­ние Ѣ в «скла­дахъ, пере­мѣ­намъ непод­вер­жен­ныхъ» вооб­ще исклю­ча­ет из сво­е­го поля зре­ния, посколь­ку ника­ких зако­но­мер­но­стей в этом слу­чае выявить не может. Что­бы осво­ить рус­скую гра­мо­ту, Ломо­но­сов сове­ту­ет при­леж­но учить­ся и мно­го читать. В про­ти­во­вес тем, кто пытал­ся устра­нить бук­ву Ѣ из азбу­ки, он при­во­дит сле­ду­ю­щий довод: «…еже­ли безъ бyк­вы Ѣ начать писать, а особ­ли­во печа­тать, то и тѣмъ, кото­рыя раздѣ­лять Е от Ѣ yме­ютъ не ток­мо пока­жет­ся стран­но, но и въ чтенiи пре­пят­ство­вать ста­нетъ» [Ломо­но­сов 1755: 53].

О труд­но­стях в раз­ли­че­нии зву­ков, обо­зна­ча­е­мых бук­ва­ми е и Ѣ, пишет и В. П. Све­тов в рабо­те «Опыт ново­го рос­сий­ско­го пра­во­пи­са­ния» 1773 г.: «Подоб­но какъ мало­рос­сiяне въ раз­ли­ченiи бyквъ Ы отъ И часто и лег­ко оши­ба­ют­ся, такъ вели­ко­рос­сiяне вели­кyю трyд­ность нахо­дятъ въ рас­по­зна­ванiи бyк­вы Ѣ отъ Е» [Све­тов 1773: 6]. Одна­ко глав­ная цен­ность его рабо­ты состо­ит в том, что здесь впер­вые сфор­му­ли­ро­ва­но пра­ви­ло пра­во­пи­са­ния бук­вы Ѣ. В семи пунк­тах пра­ви­ла опи­са­ны мор­фо­ло­ги­че­ские зако­но­мер­но­сти упо­треб­ле­ния Ѣ (пози­ции в датель­ном и пред­лож­ном паде­жах, в сте­пе­нях срав­не­ния при­ла­га­тель­ных, в гла­голь­ных суф­фик­сах), отме­че­но отсут­ствие Ѣ в нача­ле слов (кро­ме «ѣмъ», «ѣдy» и их про­из­вод­ных), а так­же ука­за­но, что бук­ва Ѣ содер­жит­ся во мно­гих сло­вах, пра­во­пи­са­ние кото­рых нель­зя объ­яс­нить ника­ки­ми пра­ви­ла­ми. Спис­ка слов при этом Све­тов не пред­став­ля­ет, заме­чая, что «сверхъ все­го требyет­ся къ раз­ли­ченiю бyквъ Е и Ѣ твер­дое yченiе грам­матѣ и при­лѣж­ное чтенiе исправ­ной печа­ти книгъ. Ибо на язы­кѣ рос­сiй­скомъ нѣтъ еще исправ­на­го и пол­на­го сло­ва­ря, гдѣ бъ мож­но было о пра­во­пи­санiи словъ справ­лять­ся» [Све­тов 1773: 8]. Таким обра­зом, автор лишь пере­чис­ля­ет про­бле­мы упо­ря­до­че­ния и коди­фи­ка­ции пись­ма, кото­рые еще пред­сто­ит решить с помо­щью опи­са­ния пра­вил орфо­гра­фии и состав­ле­ния сло­ва­рей раз­лич­ных типов (преж­де все­го орфографического).

А. А. Бар­сов в «Рос­сий­ской грам­ма­ти­ке» 1783–1788 гг. фик­си­ру­ет ситу­а­цию, когда «ять», каза­лось бы, уже не име­ет соб­ствен­но­го зву­ко­во­го зна­че­ния и сов­па­да­ет с «е», о чем сви­де­тель­ству­ет фраг­мент пред­ло­жен­ной в грам­ма­ти­ке азбу­ки [Бар­сов 1981: 40]. Одна­ко если верить таб­ли­це, при­ве­ден­ной для иллю­стра­ции оглу­ше­ния звон­ких соглас­ных, то про­из­но­ше­ние зву­ков, обо­зна­ча­е­мых бук­ва­ми е и Ѣ, раз­ли­ча­ет­ся [Бар­сов 1981: 59]. Пока­за­тель­но так­же, что поло­же­ние о еди­но­об­раз­ной пере­да­че кор­ней род­ствен­ных слов Бар­сов иллю­стри­ру­ет на при­ме­ре кор­ня с бук­вой Ѣ: «Поне­же корень вѣкъ имѣетъ въ себѣ бук­ву ѣ: то и всѣ про­ис­хо­дя­щiя отъ него сло­ва, т. е. про­из­вод­ныя и ихъ слож­ныя и измѣ­нен­ныя, оную удер­жи­ва­ютъ, какъ то вѣко­вой, вѣч­ный, вѣч­ность, превѣч­ный, предвѣч­ный, извѣч­ный» [Бар­сов 1981: 83] В ком­мен­та­ри­ях о про­из­но­ше­нии зву­ков отме­че­но, что в поло­же­нии нача­ла сло­ва, когда е и Ѣ обо­зна­ча­ют зву­ки «полу­от­вер­стые», они мало раз­ли­ча­ют­ся, тогда как «въ рас­тво­рен­номъ про­из­но­шенiи, то есть послѣ соглас­ныхъ, сiи бук­вы одна отъ дру­гой раз­ли­че­ству­ютъ, особ­ли­во въ поря­доч­номъ чтенiи, а у Мало­рос­сiянъ и въ про­сторѣчiи, такъ что напи­сан­ныя сими бук­ва­ми, сход­ныя впро­чемъ сло­ва, не для глазъ толь­ко раз­ли­ча­ют­ся, но и для слу­ха выго­ва­ри­ва­ют­ся раз­но, на пр. пеню и пѣню, пенье и пѣнье, пленъ и плѣнъ и проч.» [Бар­сов 1981: 47]. Вме­сте с тем в тек­сто­ло­ги­че­ских при­ме­ча­ни­ях зафик­си­ро­ва­но, что в послед­нем при­ме­ре «ѣ исправ­ле­но из е» [Бар­сов 1981: 245]. У Бар­со­ва нет чет­ко­го спис­ка пра­вил упо­треб­ле­ния «ять» во всех грам­ма­ти­че­ских пози­ци­ях. Лишь при опи­са­нии упо­треб­ле­ния глас­ных в окон­ча­ни­ях суще­стви­тель­ных он меж­ду про­чим заме­ча­ет, что «въ слу­чаѣ сомнѣнiя меж­ду е и Ѣ над­ле­житъ писать Ѣ: 1) Когда мож­но спро­сить кому или чему? <…> 2) когда спро­сить мож­но о комъ и о чемъ?» [Бар­сов 1981: 89], т. е. ука­зы­ва­ет все­го две грам­ма­ти­че­ские пози­ции упо­треб­ле­ния Ѣ в окон­ча­ни­ях суще­стви­тель­ных — в датель­ном и пред­лож­ном паде­жах, не гово­ря о место­име­ни­ях, при­ла­га­тель­ных и про­чих случаях.

Грам­ма­ти­че­ские сочи­не­ния XIX в. ско­рее фик­си­ру­ют нор­му, сло­жив­шу­ю­ся в узу­се, чем пред­пи­сы­ва­ют упо­треб­ле­ние Ѣ во флек­си­ях и суф­фик­сах частей речи. Во всех грам­ма­ти­ках содер­жит­ся при­бли­зи­тель­но оди­на­ко­вая инфор­ма­ция о том, в каких пози­ци­ях пишет­ся Ѣ: в падеж­ных окон­ча­ни­ях суще­стви­тель­ных, в раз­лич­ных раз­ря­дах место­име­ний, чис­ли­тель­ном «обѣ», в при­ла­га­тель­ных, гла­го­лах, наре­чи­ях. При­мер тако­го пра­ви­ла мы извлек­ли из «Прак­ти­че­ской рус­ской грам­ма­ти­ки» Н. И. Гре­ча 1834 г. При­ве­дем пра­ви­ло с сокращениями:

«3. Въ измѣ­неніи словъ встрѣ­ча­ет­ся бук­ва ѣ:

а. Въ пред­лож­номъ паде­жѣ един­ствен­на­го чис­ла всѣхъ скло­неній именъ суще­стви­тель­ныхъ; напри­мѣръ: на столѣ, въ сараѣ, о героѣ; въ зер­калѣ, на полѣ, на голо­вѣ, въ пулѣ, и въ датель­номъ паде­жѣ тре­тья­го скло­ненія, напри­мѣръ: къ огра­дѣ, no дынѣ. Изъ сего исклю­ча­ют­ся име­на, кон­ча­щіяс на мя (о вре­ме­ни, въ име­ни), так­же на ь (къ ново­сти, о кисти), на ій, іе и ія (о геніи, въ имѣніи, на линіи). <…>

б. Въ скло­неніи поло­жи­тель­ной сте­пе­ни именъ при­ла­га­тель­ныхъ, нѣтъ бук­вы ѣ: слѣд­ствен­но не долж­но писать: по край­нѣй мѣрѣ, вм. по край­ней мѣрѣ, и т. п. Толь­ко при­ла­га­тель­ное весь скло­ня­ет­ся какъ мѣсто­именіе тотъ… <…> Срав­ни­тель­ная сте­пень, пра­виль­ная, въ усѣ­чен­номъ окон­чаніи имѣетъ ѣе; напри­мѣръ: бѣлѣе, милѣе, синѣе; въ укло­ня­ю­щих­ся же, одно е въ кон­цѣ; напри­мѣръ: дешев­ле, коро­че, уже, про­ще. Въ пол­номъ окон­чаній: ѣйшій.

в. Въ име­нахъ чис­ли­тель­ныхъ жен­ска­го рода: однѣ, двѣ, обѣ. Сіе же окон­чаніе пере­шло въ слож­ныя обща­го рода: двѣ­на­дцать, двѣ­сти.

г. Въ мѣсто­именіяхъ: въ датель­номъ и пред­лож­номъ паде­жахъ мѣсто­именій лич­ныхъ и воз­врат­ныхъ мнѣ, обо мнѣ, тебѣ, о тебѣ, себѣ, о себѣ. Въ тво­ри­тель­номь паде­жѣ един­ствен­на­го чис­ла, муже­ска­го и сред­ня­го рода, и во всѣхъ паде­жахь мно­же­ствен­на­го чис­ла мѣсто­именія тотъ (подъ тѣмъ домомъ, тѣ сли­вы, изъ тѣхъ странъ); въ тво­ри­тель­номъ паде­жѣ мѣсто­именій кто и что (напри­мѣръ: съ кѣмъ ты зна­ешь­ся; надъ кѣмъ ты смѣешь­ся)» [Греч 1834: 475–476].

Кро­ме того, Греч дает пра­ви­ло упо­треб­ле­ния Ѣ в суф­фик­сах наре­чий: «Бук­ва ѣ упо­треб­ля­ет­ся въ обра­зо­ваніи сле­ду­ю­щихъ нарѣчій: вездѣ, гдѣ, здѣсь (здѣ), горѣ, доб­рѣ, индѣ, кро­мѣ, нынѣ; и слож­ныхъ съ пред­ло­га­ми: внѣ, воз­лѣ, доколѣ, дотолѣ, доселѣ, извнѣ, отселѣ, отколѣ, оттолѣ, под­лѣ, послѣ, развѣ, вдвой­нѣ, вку­пѣ, вмѣстѣ, втай­нѣ, вскорѣ, пои­стинѣ, вкрат­цѣ» [Греч 1834: 474].

Подоб­но аффик­саль­ным, кор­не­вые мор­фе­мы в пет­ров­ских «Ведо­мо­стях» так­же отли­ча­ют­ся доста­точ­но ста­биль­ной орфо­гра­фи­ей. Несмот­ря на отсут­ствие в грам­ма­ти­ках XVIII вв. «яте­вых» спис­ков, бук­ва Ѣ регу­ляр­но пишет­ся в кор­нях сле­ду­ю­щих слов: ѣздить, вѣдать, вѣкъ, вѣра, вѣтъ, вѣшать, обѣ­щать, вѣять, вѣтръ, сѣверъ, сѣсть, сѣку, сѣно, сѣра, сѣть, сѣто­вать, посѣтить, мѣдь, мѣна, мѣра, мѣсто, мѣсяцъ, мѣтить, мѣшать, мѣш­кать, мѣшокъ, рѣд­кiй, рѣзать, рѣз­вый, рѣять, рѣка, обрѣту, рѣчь, лѣвый, лѣзу, лѣнь, лѣпить, лѣсъ, лѣто, цѣлый, цѣло­вать, цѣна, цѣпь, тѣло, тѣнь, тѣс­ный, тѣшить, затѣять, пѣна, пѣть, пѣший, бѣгать, бѣда, бѣлый, бѣсъ, дѣлать, дѣти, дѣва, дѣдъ, дѣлить, нѣмой, нѣтъ, зѣвъ, зѣло, зѣни­ца, блѣд­ный, плѣнъ, слѣдъ, слѣ­пой, хлѣбъ, гнѣвъ, гнѣ­дой, гнѣтить, гнѣз­до, снѣгъ, спѣхъ, грѣхъ, крѣп­кiй, звѣрь, свѣ­жiй, свѣтъ, цвѣтъ, смѣхъ, стѣ­на, стрѣ­ла, желѣзо, калѣка, телѣ­га, орѣхъ, сви­рѣ­пый, невѣ­ста, бесѣ­да, колѣ­но. В целом орфо­гра­фия пере­чис­лен­ных слов и одно­ко­рен­ных с ними очень устой­чи­ва, а слу­чаи упо­треб­ле­ния е вме­сто Ѣ в кор­нях еди­нич­ны: въ рекѣ 1703.2, телегъ 1703.3, тѣле­ге, пехотъ 1703.37, въ местеч­кѣ 1709.5, пере­беж­чи­кwвъ 1709.6, пере­ме­нил­ся 1710.2, меш­ковъ (2 раза) 1710.19, меш­ковъ 1716.8, 9, стре­ля­ни­емъ 1719.34, обе­щалъ 1719.39, теле­ги 1722.12, неделѣ 1724.3 и под. И наобо­рот, бук­ва Ѣ может упо­треб­лять­ся на месте е или и в сло­вах: cѣделъ 1709.3, сѣдя­щiй, вѣсе­ли­цы 1710.2, немѣд­лен­но 1717.1, обна­дѣ­жi­ва­ютъ 1719.2, 8, 17, обна­дѣ­женъ 1719.20, подъ пѣнею (штра­фа) 1719.8, мѣл­ницъ 1719.12, 15 (2 раза), 38, обна­дѣ­жi­ла 1719.34, обна­дѣ­жи­ва­емъ 1719.36, отвѣ­де­ной 1721.1, цѣрквеи 1724.3, лѣжа­щiе 1725.12 и др.

Такие ошиб­ки, как cѣделъ 1709.3, сѣдя­щiй 1710.2, лѣжа­щiе 1725.12, обна­дѣ­женъ 1719.20, оче­вид­но, свя­за­ны с вли­я­ни­ем чере­ду­ю­щих­ся кор­ней: сидѣть — сѣсть, лежа­ти — лѣга­ти, надеж­да — надѣять­ся и др. На такое чере­до­ва­ние, отме­чен­ное еще в ста­ро­сла­вян­ских памят­ни­ках, обра­ща­ет осо­бое вни­ма­ние А. Х. Восто­ков в при­ме­ча­ни­ях к сво­е­му «яте­во­му» спис­ку: «одѣ­вать, одѣнy (но одеж­да имѣетъ е)… надѣять­ся (но надеж­да имѣетъ е)» [Восто­ков 1835: 356], его объ­яс­ня­ет Я. К. Грот в сво­ем иссле­до­ва­нии «Спор­ные вопро­сы…» древним «зако­ном уси­ле­ния глас­ной» [Грот 1876: 310]. Дру­гое тол­ко­ва­ние дает А. М. Буд­рин: «Про­из­вод­ныя реченiя удер­жи­ва­ютъ ѣ, кро­мѣ двухъ: одеж­да отъ одѣ­ваю, надеж­да — отъ надѣ­юсь, на томъ осно­ванiи, что про­стой народъ гово­ритъ — надё­жа, одё­жа, но это осно­ва­ние не твер­до» [Буд­рин 1849: 17]. Про­ти­во­по­став­ле­ние чере­ду­ю­щих­ся кор­ней зафик­си­ро­ва­но Сло­ва­рем Ака­де­мии Рос­сий­ской 1789–1794 гг., а затем и Ака­де­ми­че­ским сло­ва­рем 1847 г.: надеж­да, наде­жа, надеж­ность, надеж­ный [Сло­варь Ака­де­мии Рос­сий­ской 2004: 467–468; Сло­варь цер­ков­но-сла­вян­ска­го и рус­ска­го язы­ка 1847а: 361], обна­де­жить, обна­де­жи­вать, обна­де­женіе [Сло­варь Ака­де­мии Рос­сий­ской 2004: 467–469; Сло­варь цер­ков­но-сла­вян­ска­го и рус­ска­го язы­ка 1847б: 22–23]. Но: надѣять­ся, надѣян­ность, надѣяніе [Сло­варь Ака­де­мии Рос­сий­ской 2004: 467–469; Сло­варь цер­ков­но-сла­вян­ска­го и рус­ска­го язы­ка 1847а: 367].

Вли­я­ние омо­ни­мич­ных или очень дале­ких по про­ис­хож­де­нию кор­ней, веро­ят­но, объ­яс­ня­ет и неста­биль­ность орфо­гра­фии слов «мель», «мел­кий». В основ­ном кор­пу­се тек­стов ста­биль­но соблю­да­ет­ся цер­ков­но­сла­вян­ская [Фасмер 1986: 596] нор­ма: мѣл­кимъ, мѣл­ка­го 1704.27, мѣл­кихъ 1705.31, 35, помѣл­че 1705.35, мѣл­кой 1706.27, мѣл­ки^х 1710.19, (сѣлъ) на мѣль 1714.1, мѣль 1710.20, 1714.8, мѣл­кiхъ, мѣл­ко­го 1715.10, въ мѣль 1715.11, на мѣль 1716.1, мѣл­кiмъ 1716.10, мѣл­кiмъ, мѣль 1720.8. Одна­ко в позд­них номе­рах «Ведо­мо­стей», а затем в «Санкт-Петер­бург­ских ведо­мо­стях» появ­ля­ет­ся неболь­шая вари­а­тив­ность (мѣль — на мель 1725.12; обмелѣла­го, обмелѣлыхъ 1729.39 СПб² — мель 1758.3 СПб и др.), кото­рая раз­ре­ша­ет­ся в поль­зу тра­ди­ци­он­но­го напи­са­ния через Ѣ: мѣл­кой, мѣл­ка­го 1770.51 СПб, мѣлоч­ной 1771.102 СПб, мѣл­кой 1801.13 СПб, мѣло­чахъ 1803.6 СПб, мѣл­кихъ 1758.52, 1804.49, 1816.50 Мск³, мѣл­ка­го, мѣлоч­ныхъ 1769.2, 1799.3 Мск, мѣлоч­ныя 1728.2, мѣляхъ 1817.14 Мск и др. Имен­но в таком виде этот корень вхо­дит в «яте­вый» спи­сок Ака­де­ми­че­ской грам­ма­ти­ки [Рос­сiй­ская грам­ма­ти­ка 1802: 22], а вслед за ними и в неко­то­рые учеб­ные посо­бия пер­во­го два­дца­ти­ле­тия XIX в. Напро­тив, дру­гое ака­де­ми­че­ское изда­ние — Сло­варь Ака­де­мии Рос­сий­ской 1789–1794 гг. — коди­фи­ци­ру­ет дан­ные сло­ва с напи­са­ни­ем через е: мел­кiй и все одно­ко­рен­ные [Сло­варь Ака­де­мии Рос­сий­ской 2004: 84–86].

Пер­вым из грам­ма­ти­стов обра­тил вни­ма­ние на эту зону вари­а­тив­но­сти А. Х. Восто­ков: «Мѣл­кiй (пишyтъ так­же мел­кiй)» [Восто­ков 1835: 356], что к тому вре­ме­ни ста­но­вит­ся уже не акту­аль­ным для ведо­мо­стей, где к 30‑м годам XIX сто­ле­тия уста­нав­ли­ва­ет­ся напи­са­ние дан­но­го кор­ня через е: мел­ка­го 1830.82, 84 СПб, мел­кой, мел­ка­го, мелоч­ная, мел­кимъ 1834.13 СПб, мел­ка­го 1834.26 СПб, мел­кихъ 1840.73, 1850.147 СПб, мел­кимъ 1840.48 СПб, мел­кую 1843.18 СПб, мелоч­ную, мело­чи 1843.18 СПб, мел­кая 1843.53 Мск, мел­кiе 1843.79 и др. (исклю­че­ния еди­нич­ны: мѣл­кой 1843.53 Мск). В прак­ти­ке кни­го­пе­ча­та­ния так­же ста­биль­но упо­треб­ля­ет­ся е: мелоч­номъ, мелокъ, мелоч­ныхъ, мел­кiя [Рос­сия XVIII сто­ле­тия 1990: 20, 115, 207, 380]. И в Ака­де­ми­че­ском сло­ва­ре 1847 г. вопре­ки книж­ной тра­ди­ции закреп­ля­ет­ся такое напи­са­ние: мель, мелочь [Сло­варь цер­ков­но-сла­вян­ска­го и рус­ска­го язы­ка 1847б: 297], мел­кій [Сло­варь цер­ков­но-сла­вян­ска­го и рус­ска­го язы­ка 1847а: 296]. Спра­вед­ли­во­сти ради надо ска­зать, что в боль­шин­стве «яте­вых» спис­ков это сло­во отсут­ство­ва­ло начи­ная с 1810‑х годов [Орна­тов­ский 1810; Греч 1834; Давы­дов 1849; Буд­рин 1849; Бусла­ев 1959], его нет так­же в «Рус­ском пра­во­пи­са­нии» Я. К. Гро­та [Грот 1885: 56]. И это не слу­чай­но, ведь осно­ван­ный на рабо­тах Гро­та «Учеб­никъ рус­ской грам­ма­ти­ки для млад­шихъ клас­совъ сред­нихъ учеб­ныхъ заве­денiй» П. В. Смир­нов­ско­го пря­мо ука­зы­ва­ет: «мѣл‑ъ (камень, не путать с мел­кiй, мелочь, мель­ни­ца)» [Смир­нов­ский 1916: 74], а сам Я. К. Грот в «Спор­ных вопро­сах…» коди­фи­ци­ру­ет напи­са­ние ука­зан­но­го кор­ня через е: «Мел­кiй… Мелочь… Мелюз­га. Мель, мелѣть» [Грот 1876: 438] — и ком­мен­ти­ру­ет это так: «…дол­го писа­ли: “…мѣл­кiй, мѣль­ни­ца…”; потом ста­ли писать по эти­мо­ло­гии: «… мел­кiй, мель­ни­ца…» [Грот 1876: 245–246]. Инте­рес­но рас­суж­де­ние на сей счет Н. И. Гре­ча: «Бук­ва ѣ не можетъ замѣ­нить дру­гой бук­вы въ глав­номъ кор­нѣ сло­ва, т. е. вездѣ, гдѣ какая либо глас­ная бук­ва глав­на­го кор­ня измѣ­ня­ет­ся въ е, а не ѣ, напри­мѣръ: молоть, мель­ни­ца; малый, мел­кiй и т. д.» [Греч 1834: 472]. На чере­до­ва­ние в корне обра­ща­ет вни­ма­ние и И. Давы­дов в Ака­де­ми­че­ской грам­ма­ти­ке: «Глас­ные е и о замѣ­ня­ютъ одна дру­гую, какъ бук­вы вспо­мо­га­тель­ныя при сло­во­про­из­вод­ствѣ и сло­во­со­став­ленiи: гла­голъ мелю въ про­шед. имѣетъ мололъ, отгла­голь­ное имя молоть; въ про­из­вод­ныхъ пишет­ся тоже е: мел­кiй, мель­ни­ца» [Давы­дов 1849: 249].

Неста­биль­ность демон­стри­ру­ет орфо­гра­фия сло­ва «лекарь» и его про­из­вод­ных, где вопре­ки цер­ков­но­сла­вян­ской нор­ме в боль­шин­стве слу­ча­ев нахо­дим е: лека­рей 1704.22, 1709.12, лекарь 1704.14, 1708.5,10,15, 1709.12, лекар­скихъ 1709.12, лека­реи 1710.15, лекарь 1712.2,4,8; 1714.8, лека­ревъ, лекарь (2 раза), лека­реи (2 раза), лекар­скiхъ 1713.6, лека­реи (2 раза) 1713.7, лечатъ 1719.2, лекар­ство 1722.8, лекар­ствен­ны­ми, лекар­ства 1724.9, лекар­ство 1726.3 и др. Через е пишет­ся это сло­во и в Лек­си­коне тре­языч­ном (1704 г.) Ф. Поли­кар­по­ва [Яку­бо­вич 1958: 48]. Такая орфо­гра­фия сло­ва «лекарь», воз­мож­но, свя­за­на с вли­я­ни­ем соот­вет­ству­ю­ще­го поло­низ­ма [Фасмер 1986: 477], тем более что «с XV в. нака­ты­ва­ет­ся новая вол­на заим­ство­ва­ний на -ар(ь)… из поль­ско­го, немец­ко­го» [Демья­нов 2001: 279]. Напи­са­ния через Ѣ появ­ля­ют­ся в «Ведо­мо­стях» начи­ная с 1709 г., при­чем в № 12 за этот год нахо­дим оба вари­ан­та: сна­ча­ла лекарь, лекар­скихъ, затем лѣка­рей и сно­ва лекарь. Впо­след­ствии они пол­но­стью вытес­нят преж­ние: лѣка­рей 1720.1, лѣкар­ства 1921.1, лѣка­ри, лѣка­рямъ, лѣкар­ства­ми 1726.1, лѣчил­ся 1728.105, лѣкар­ство 1732.100, 1830.20 Мск, лѣка­ри 1758.94 СПб, лѣка­рей 1761.5, 64 СПб, лѣкар­ства 1761.64, 1780.72 СПб, лѣка­ря 1765.103, 1780.72 СПб, лѣчат­ся 1769.23 СПб, лѣкарь 1770.51, 1771.52 СПб, лѣкар­скiе 1771.74 СПб, лѣчеб­никъ 1775.4 СПб, под­лѣка­рю 1775.26 СПб, Штабъ-Лѣка­ря, Штабъ-Лѣка­рей 1806.49 Мск, лѣчеб­на­го, лѣчеб­ныхъ 1817.2 СПб и др. Исклю­че­ния еди­нич­ны: лекар­ство 1729.6. При­чи­ну оши­боч­ных напи­са­ний дан­но­го сло­ва Я. К. Грот видит в непо­ни­ма­нии его эти­мо­ло­гии: «Шим­ке­вичъ спра­вед­ли­во замѣтилъ, что про­из­воль­ная замѣ­на ѣ бук­вою е въ этомъ сло­вѣ про­изо­шла отъ непра­виль­на­го тол­ко­ванiя его: по мнѣнiю однихъ (Гре­ча) оно про­ис­хо­дитъ от при­лаг. лег­кiй (лег­чить!), а по дру­гим, оно заим­ство­ва­но у Шве­довъ (läkare). Корень это­го име­ни встрѣ­ча­ет­ся и въ дру­гихъ гер­ман­скихъ язы­кахъ: гот. l.keis — врачъ и т. д.» [Грот 1876: 436–437]. Об этом же пишет А. Х. Восто­ков: «Лѣчить, лѣкарь (пишутъ так­же лечить, лекарь, про­из­во­дя от лег­чить)» [Восто­ков 1835: 356]. Веро­ят­но, имен­но невер­ное истол­ко­ва­ние сло­ва при­ве­ло к тому, что Н. И. Греч едва ли не един­ствен­ный из авто­ри­тет­ных созда­те­лей грам­ма­тик не упо­мя­нул дан­ный корень в сво­ем «яте­вом» спис­ке [Греч 1835: 473].

В боль­шин­стве же грам­ма­ти­че­ских сочи­не­ний гла­гол «лечить» и его про­из­вод­ные вклю­че­ны в переч­ни слов, пишу­щих­ся через Ѣ: Лѣчить, лѣкарь [Рос­сiй­ская грам­ма­ти­ка 1802: 22; Орна­тов­ский 1811: 295; Восто­ков 1835: 356; Буд­рин 1849: 17; Бусла­ев 1959: 45; Грот 1885: 57]. С напи­са­ни­ем через Ѣ коди­фи­ци­ру­ют эти сло­ва Сло­варь Ака­де­мии Рос­сий­ской 1789–1794 гг.: лѣчу и все одно­ко­рен­ные [Сло­варь Ака­де­мии Рос­сий­ской 2002: 1370–1372] и Ака­де­ми­че­ский сло­варь 1847 г.: лѣкарь [Сло­варь цер­ков­но-сла­вян­ска­го и рус­ска­го язы­ка 1847а: 271]. И. Давы­дов в Ака­де­ми­че­ской грам­ма­ти­ке 1849 г. объ­яс­ня­ет это напи­са­ние так: «Лѣчить, лѣкарь (от liek, злакъ)» [Давы­дов 1849: 251].

Еще одно неустой­чи­вое напи­са­ние, воз­мож­но, объ­яс­ня­ет­ся заим­ство­ва­ни­ем из поль­ско­го: «меща­нин, мн. мещане, уже у Голо­ви­на, 1700 г. … Из польск. mieszczanin “горо­жа­нин”» [Фасмер 1986: 616]. В текстах «Ведо­мо­стей» наблю­да­ет­ся коле­ба­ние в орфо­гра­фии это­го сло­ва: мѣщанъ 1704.22, мещан­ское 1705.24, мещанъ 1710.15, меща­нямъ, мещан­ство 1719.2, мѣщан­скiхъ 1719.9 (кор­рек­тур­ный и бело­вой экз.), мѣща­ня 1713.4, 5, 1719.17, мѣща­н­инъ 1713.4, мѣщан­ство 1719.34. Одна­ко пре­об­ла­да­ет напи­са­ние через Ѣ, оче­вид­но под­дер­жан­ное ста­биль­ной орфо­гра­фи­ей сло­ва мѣсто в текстах «Ведо­мо­стей». В «Санкт­пе­тер­бург­ских ведо­мо­стях» после неко­то­рых коле­ба­ний (мещан­скихъ 1728.104 — мѣщан­ска­го 1730.25) уста­нав­ли­ва­ет­ся узус в соот­вет­ствии с эти­мо­ло­ги­ей: мѣщане, мѣща­на­ми 1734.68, мѣщан­ство 1734.97, 1748.99, мѣщан­ства 1734.97, 1746.70, 1770.26, мѣщан­ской 1761.100, 1801.13, Мѣщан­ской 1765.11, 1769.46, 1770.2, 1775.26, мѣща­ни­ну 1780.72, 1801.13, мѣща­н­инъ 1801.21 и мн. др. «Мос­ков­ские ведо­мо­сти» коле­ба­ний уже не отра­жа­ют, здесь пишет­ся толь­ко ѣ: мѣщане 1756.69, Мѣщан­ской 1771.40, 1796.54, мѣща­н­инъ 1796.104, мѣща­ни­на 1804.20 и др.

Грам­ма­ти­сты не вклю­ча­ют это сло­во в «яте­вые» спис­ки, что, оче­вид­но объ­яс­ня­ет­ся вос­при­я­ти­ем его как про­из­вод­но­го от «мѣсто». «Мѣща­н­инъ (отъ мѣсто, польск. miasto = городъ)» — такое тол­ко­ва­ние дает сло­ву Я. К. Грот в иссле­до­ва­нии «Спор­ные вопро­сы…» [Грот 1876: 439] В Сло­ва­ре Ака­де­мии Рос­сий­ской 1789–1794 гг. и Ака­де­ми­че­ском сло­ва­ре 1847 г. сло­во мѣща­н­инъ фик­си­ру­ет­ся в соот­вет­ствии с узу­сом, под­дер­жан­ным эти­мо­ло­ги­ей и ста­биль­ной орфо­гра­фи­ей сло­ва «мѣсто» [Сло­варь Ака­де­мии Рос­сий­ской 2004: 418; Сло­варь цер­ков­но-сла­вян­ска­го и рус­ска­го язы­ка 1847а: 342].

В сло­ве «теле­га» бук­вы е и Ѣ могут быть поме­ня­ны места­ми (тѣле­ге 1703.37, тѣле­га^х 1705.31, тѣлегъ 1708.10, тѣле­жекъ 1761.100 СПб, тѣле­ги 1756.24 Мск): пишу­щий знал, что здесь есть бук­ва Ѣ, но ошиб­ся в ее место­по­ло­же­нии. В напи­са­ни­ях телегъ 1703.3, теле­ги 1722.12 мож­но усмот­реть вли­я­ние сосед­не­го сло­га с е. Такое напи­са­ние коди­фи­ци­ро­ва­но Сло­ва­рем Ака­де­мии Рос­сий­ской 1789–1794 гг.: теле­га и все одно­ко­рен­ные сло­ва [Сло­варь Ака­де­мии Рос­сий­ской 2006: 90]. Воз­мож­но, вари­а­тив­ность здесь объ­яс­ня­ет­ся, как и в двух преды­ду­щих слу­ча­ях, ино­языч­ным про­ис­хож­де­ни­ем сло­ва [Грот 1876: 455; Фасмер 1987: 37–38].

Впро­чем, в текстах газет его обыч­но пишут пра­виль­но: телѣгъ 1708.10, 1709.5, телѣгъ 1712.10, 1716.8, въ телѣ­гѣ 1713.1, 4, телѣж­ныхъ, телѣгъ 1713.6, телѣ­ги (2 раза) 1720.2, 1761.100 СПб, 1796.54 Мск и др. Боль­шин­ство грам­ма­тик вклю­ча­ет дан­ное сло­во в «яте­вые» спис­ки [Рос­сiй­ская грам­ма­ти­ка 1802: 24; Орна­тов­ский 1810: 297; Греч 1834: 478; Давы­дов 1849: 252; Бусла­ев 1959: 45; Грот 1876: 131; Грот 1885: 58], Ака­де­ми­че­ский сло­варь фик­си­ру­ет напи­са­ние телѣ­га [Сло­варь цер­ков­но-сла­вян­ска­го и рус­ска­го язы­ка 1847в: 274].

Результаты исследования

Итак, пред­став­лен­ный ана­лиз упо­треб­ле­ния Ѣ в кор­нях слов на мате­ри­а­ле «Ведо­мо­стей» эпо­хи Пет­ра I, «Санкт-Петер­бург­ских ведо­мо­стей» и «Мос­ков­ских ведо­мо­стей» XVIII–XIX вв. пока­зал суще­ство­ва­ние очень устой­чи­во­го узу­са, кото­рый регу­ли­ру­ет орфо­гра­фию газет с само­го пер­во­го выпус­ка, за исклю­че­ни­ем неко­то­рых лек­сем, в основ­ном ино­языч­но­го про­ис­хож­де­ния, пра­во­пи­са­ние кото­рых упо­ря­до­чи­ва­ет­ся к сере­дине XVIII сто­ле­тия, задол­го до появ­ле­ния так назы­ва­е­мых «яте­вых» спис­ков в грам­ма­ти­ках. Коле­ба­ния в орфо­гра­фии слов апрель, армея, гале­ра, инже­неръ, канц­леръ, каре­та, лакей, муш­кетъ, офи­церъ, папеж­ство, папежъ, писто­летъ, про­ектъ подроб­но рас­смот­ре­ны в нашей ста­тье «Неко­то­рые осо­бен­но­сти орфо­гра­фи­че­ской адап­та­ции заим­ство­ва­ний в XVIII–XIX вв.: упо­треб­ле­ние бук­вы Ѣ» [Каве­ри­на 2018: 227–243].

Выводы

Под­ве­дем ито­ги. В отли­чие от дру­гих букв-дуб­ле­тов, исполь­зо­ва­ние Ѣ опре­де­ля­лось не толь­ко цер­ков­но­сла­вян­ской пись­мен­ной тра­ди­ци­ей и искус­ствен­ны­ми пра­ви­ла­ми раз­гра­ни­че­ния омо­ни­мов, но и осо­бы­ми зако­но­мер­но­стя­ми живо­го и книж­но­го произношения.

Ори­ен­ти­ро­ван­ная на книж­ную нор­му цер­ков­ная и даже граж­дан­ская печать «Ведо­мо­стей» не отра­жа­ла дей­ство­вав­шей в ско­ро­пи­си тен­ден­ции к устра­не­нию Ѣ. В пет­ров­ских «Ведо­мо­стях» бук­ва Ѣ упо­треб­ля­лась очень ста­биль­но в соот­вет­ствии с древ­ней тра­ди­ци­ей в номе­рах как цер­ков­но­го, так и граж­дан­ско­го шриф­та, хотя стар­шие и совре­мен­ные им грам­ма­ти­че­ские сочи­не­ния не пред­ла­га­ли ни так назы­ва­е­мо­го «яте­во­го» спис­ка, ни переч­ня пра­вил, регу­ли­ру­ю­щих пра­во­пи­са­ние дан­ной буквы.

Узус «Ведо­мо­стей», «Санкт-Петер­бург­ских ведо­мо­стей» и «Мос­ков­ских ведо­мо­стей» демон­стри­ро­вал боль­шую устой­чи­вость в упо­треб­ле­нии Ѣ, в первую оче­редь в исхо­де наре­чий, слу­жеб­ных слов, срав­ни­тель­ной и пре­вос­ход­ной сте­пе­ней при­ла­га­тель­ных, а так­же в при­став­ке нѣ неопре­де­лен­ных место­име­ний и наре­чий. Незна­чи­тель­ная вари­а­тив­ность, отме­чен­ная в орфо­гра­фии флек­сий, исчез­ла к 20‑м годам XVIII столетия. 

Наи­ме­нее регу­ляр­ным было упо­треб­ле­ние «ять» в кор­нях слов, но и здесь узус ведо­мо­стей отли­чал­ся боль­шей упо­ря­до­чен­но­стью, чем «яте­вые» спис­ки грам­ма­тик. За сто­ле­тие до появ­ле­ния пер­во­го тако­го спис­ка в Ака­де­ми­че­ской грам­ма­ти­ке 1802 г. в пет­ров­ских «Ведо­мо­стях» сло­жил­ся основ­ной кор­пус слов, систе­ма­ти­че­ски пишу­щих­ся через Ѣ в корне, впо­след­ствии зафик­си­ро­ван­ный в пол­ном объ­е­ме толь­ко в «Рус­ском пра­во­пи­са­нии» Я. К. Гро­та 1885 г. Варьи­ро­ва­ние кор­не­вых глас­ных в газе­тах, отме­чен­ное в основ­ном в ино­языч­ных сло­вах, пре­кра­ти­лось задол­го до коди­фи­ка­ции дан­ных слов в грам­ма­ти­ках и словарях.