ЯЗЬІКОВАЯ ИГРА И ЕЕ ИЗУЧЕНИЕ – Журнал «Медиалингвистика»

by Л. М. Цонева (Велико-Тырново, Болгария)

Аннотация

Abstract

Об авторе

About the author

Для цитирования

For citation

Индексы

Аннотация

Abstract

Об авторе

About the author

Для цитирования

For citation

Индексы

Языковая игра — это тема, актуальная для различных областей современной гуманитарной науки. Доказательством возрастающего интереса к этой теме можно считать появление множества трудов, в которых она исследуется с разных точек зрения, а также с разной степенью глубины. Об этом Т. А. Гридина, известный исследователь игрового дискурса, пишет: «Современная лингвистика „с головой“ окунулась в изучение языковой игры. Если еще лет десять назад лингвистические работы, посвященные ЯИ, можно было перечесть по пальцам (имеются в виду работы концептуального характера), то в настоящее время, пожалуй, только „ленивый“ не пишет о ЯИ» [Гридина 2012: 18].

Существуют и мнения о неоправданной экспансии игрового и расширении значения термина «игра». Показательны в этом плане слова философа С. Гурина: «В последние годы наблюдается экспансия игровой методологии на различные сферы человеческой деятельности, и даже возникла угроза абсолютизации игровой парадигмы. Пожалуй, уже достигнут предел распространения понятия игры и сейчас уточняются границы его применимости» [Гурин 2001: 33].

Определяя подобные утверждения как слишком категорические, подчеркнем бесспорную значимость игры в качестве уникального феномена культуры, имеющего исключительно широкие практические приложения в играх языковых, детских, военных, политических, психологических, гендерных, экономических, торговых и т. д.

Бесспорна и необходимость в дальнейшем освещении понятий игры и языковой игры, причем с выходом за пределы чисто языкового в иные научные области — теорию речевой деятельности, теорию языковой личности, психолингвистику, культурологию.

В настоящей работе обратим внимание на некоторые особенности языковой игры и ее изучения в современной русской лингвистике. Эти рассуждения не лишены определенного субъективизма, связанного как с нашим пониманием игрового, так и с важным фактом, что даже в «эпоху интернета» новая научная литература не всегда известна и доступна ученым, тем более за пределами России.

Интерес к языковой игре в современной лингвистике, особенно в начале XXI века, необычайно возрос. После выхода в свет монографий «Языковая игра: стереотип и творчество» Т. А. Гридиной [Гридина 1996] и «Русский язык в зеркале языковой игры» В. З. Санникова [Санников 1999], которые сегодня можно определить как классику теории языковой игры, появилось множество монографий, диссертаций, статей, где эта теория развивается и углубляется. Разумеется, о языковой игре пишется и в трудах, посвященным смежным или более общим темам.

В то же время необходимо заметить, что в описании языковой игры есть немало дискуссионного и неясного, «узких мест» и т. д.

Отметим в первую очередь отсутствие общепринятого определения основного понятия данной научной области — самого понятия языковой игры. Нетрудно убедиться, что в дефинициях понятия языковой игры у разных авторов, в том числе авторитетных, можно найти довольно серьезные различия и даже противоречия. Впрочем, не лишены противоречий и многие критические комментарии существующих определений понятия языковой игры.

Добавим здесь, что своеобразной «модой» при определении сущности языковой игры стало обязательное упоминание теории игры Л. Витгенштейна, а также факта, что именно он ввел в научное обращение термин языковая игра. По мнению А. П. Сковородникова, ссылки на «изобретателя» этого термина стали «ритуальными» [Сковородников 2010: 50].

См. об этом: «Таким образом, Витгенштейн ввел означающее знака (словосочетание „языковая игра“), не дав четкого определения его означаемому. Так философ дал старт актуальной ныне исследовательской области, введя в научный обиход словосочетание, обладающее громадным ассоциативным потенциалом и не получившее до сих пор однозначной интерпретации» [Бернацкая 2010: 35].

С другой стороны, дефиницию языковой игры, отражающую максимально точно и полно (при этом — в сжатой форме) важнейшие характеристики такого сложного явления, едва ли можно предложить. Приведем в связи с этим мнение Т. А. Гридиной: «Многоаспектность существующих подходов к описанию языковой игры порождает мысль о невозможности дать ей однозначное определение. <…> Но нужна ли такая однозначность в объяснении сложных феноменов?» [Гридина 2012: 3–4].

Из-за невозможности прокомментировать различные толкования языковой игры, отметим некоторые ее признаки, выделяемые (нередко — понимаемые неоднозначно) многими авторами.

Внимания заслуживает, например, понимание языковой игры как нарушения нормы (языка или речи), как отклонения от нормы (разные термины, которыми обозначается нарушение нормы, даются у А. П. Сковородникова [Сковородников 2010: 52]).

По мнению А. А. Бернацкой, следует говорить не о языковой, а о речевой норме: «Нарушение системных отношений порождает не ЯИ, а ошибки, которые проистекают из недостаточного владения языком. ЯИ в самом широком смысле строится не на нарушении „норм языка“, а на снятии врéменных ограничений, накладываемых действующими нормами на употребление тех или иных системно оправданных форм, конструкций в их соотнесенности с планом содержания» [Бернацкая 2010: 40].

Другие авторы, возражая против терминов отклонение или нарушение нормы, говорят о «варьировании»: «На настоящий момент уже совершенно ясно, что языковая игра не является злокачественным нарушением языковых и речевых норм. Она — результат их оригинального, нестандартного варьирования на базе креативной компетенции коммуникантов в определенном эмотивном дискурсе» [Шаховский 2008: 367]. (Обратим внимание на словосочетание злокачественное нарушение и отнесем его к проявлениям языковой игры в научном дискурсе, в который, по мнению Т. А. Гридиной, «вторгается свежая струя игрового словотворчества (чаще всего как проявление идиостиля ученого)» [Гридина 2012: 15].

На наш взгляд, о языковой игре можно говорить как об отклонении от речевой нормы, причем обязательно о преднамеренном, сознательном, продуманном отклонении — оно отличается от неосознанных отклонений, которые правомернее было бы отнести к ошибкам, например, в речи иностранцев, в детской речи и т. д.

Это отличие выделяется и в стилистическом словаре: «В отличие от речевых ошибок ЯИ строится благодаря знанию системных языковых связей и владению стилистическими закономерностями употребления единиц языка, а также учету жанровой специфики речепроизводства» [Стилистический словарь 2006: 657–658].

Особого внимания требует вопрос о целях или функциях языковой игры, в частности, о функции создания комического эффекта, которая считается самой важной, например, у В. З. Санникова, Б. Ю. Нормана и др. Так, в книге «Игра на гранях языка», перечисляя целый ряд приемов для достижения юмористического эффекта, Б. Ю. Норман отмечает, что у языковой игры могут быть и более «возвышенные» цели, но в основном она нацелена на то, чтобы «позабавить собеседника, развеселить, рассмешить его» [Норман 2006: 8].

Пожалуй, именно связи языковой игры и комического/смешного — территория самых интересных и сложных рассуждений, которые редко приводят к каким-либо категорическим выводам, а, скорее всего, к новым вопросам. См., например, рассуждения А. П. Сковородникова о самом слове игра и его ассоциациях, о разновидностях комического, об остроумии и т. д. [Сковородников 2010: 59].

Преобладающей сегодня можно считать точку зрения, согласно которой комический эффект — один из возможных, но далеко не единственный эффект игровой деятельности говорящей личности. См. об этом у Т. А. Гридиной: «Языковая игра, таким образом, — это одновременно и когнитивный, и психологический, и лингвокультурный, и эстетический феномен, функциональная сущность которого не исчерпывается традиционно выделяемой сферой комического воздействия и уж никак не вписывается в рамки расхожего определения „игра слов“» [Гридина 2012: 4].

Это утверждение можно отнести к игре в различных функциональных стилях. Например, в разговорном стиле, где очень часто проявляется стремление говорящего развлечь себя и собеседника, разрядить обстановку и т. д., могут быть и другие цели. В дискурсе СМИ достижение комического эффекта тоже далеко не всегда является целью языковой игры, несмотря на характерную тенденцию к иронизированию, осмеиванию, в т. ч. для дискредитации политических реалий и субъектов.

Языковую игру почти всегда связывают с творческими (креативными) возможностями языковой личности, определяя ее как возможность свободного, нетрадиционного использования языковых средств, как творческий акт, демонстрирующий индивидуальный стиль языковой личности.

Именно о креативе, креативности, как и о лингвистике креатива говорится в работах Т. А. Гридиной и ее последователей, анализирущих проявления творческой речевой деятельности в различных типах дискурса, в том числе и в детской речи [Лингвистика 2009; 2012]. В указанных работах много интересного, в том числе и не совсем бесспорного, вызывающего множество вопросов.

Один из таких вопросов — все ли языковые личности креативны и насколько. Так, А. А. Бернацкая отмечает: «Для исполнителя ЯИ необходимы чувство юмора, врожденное чувство языка и специфические, так сказать, „инженерно-конструкторские“ умения, чтобы производить „реконструкцию“ формальной стороны высказывания. Неслучайно создателями искусственных языков оказывались математики, физики, химики, „технари“» [Бернацкая 2010: 39].

Это, на наш взгляд, противоречит ее же мысли, что языковая игра «доступна и в той или иной степени присуща каждой языковой личности» [Бернацкая 2010: 38] — ведь далеко не у всех есть чувство юмора, чувство языка и тем более «инженерно-конструкторские» умения.

По-разному можно относиться и к пониманию детской речи как творчества. Не лишены оснований, на наш взгляд, рассуждения о детской речи И. Н. Горелова и К. Ф. Седова в книге „Основы психолингвистики“: «Когда ребенок говорит „намакаронился“, „эти бабочки одинаковее, чем другие“, „копатка“ (лопатка), „мама поставила пирог в печку и он там большится“ (увеличивается в размерах), то это очень интересно, мило, достойно восхищения (надо ведь найти подходящие морфемы — по смыслу и по форме, причем почти мгновенно!). Но творчество ли это?» [Горелов, Седов 2010: 187]. (Это, конечно, не означает, что в детской речи нет никаких проявлений осознанного языкового творчества).

Языковая игра проявляется по-разному в разных сферах и ситуациях речи, свою специфику имеют функции игры, частотность и особенности использования конкретных форм игры и т. д. Поэтому внимание ученых нередко направлено на особенности игры в определенных функциональных стилях.

Традиционным можно считать интерес к игре в художественном стиле, где она является естественной и в какой-то мере обязательной — игра разрушает «шаблоны», привлекает внимание к необычному, порой даже парадоксальному, создает дополнительные окказиональные значения.

Особенности игры в этом стиле рассматривают авторы множества работ. Отметим здесь книгу Т. А. Гридиной «Языковая игра в художественном тексте», в которой представлены принципы игры как формы лингвокреативной деятельности [Гридина 2012].

Многочисленны работы, прежде всего диссертации, предметом которых является игра в конкретных произведениях или у конкретных авторов.

Активизируется и интерес к разнообразным проявлениям игры в разговорном стиле. Характерная особенность исследований последних лет – расширение ареала исследуемых типов дискурса (современная городская речь, молодежный жаргон, интернет-язык и т. д.).

Одна из значимых работ, вышедших недавно, — монография Ю. О. Коноваловой «Языковая игра в современной русской разговорной речи», в которой анализируются приемы и функции языковой игры в повседневном общении, роль социальных, психологических и других факторов речевой ситуации и т. д. [Коновалова 2008].

Все активнее изучается игровое в публицистическом стиле, что связано в первую очередь с ролью игры в нем. Игра — одно из важных средств для создания экспрессивности, определяющей облик коммуникативной стратегии новой публицистики. Особо следует отметить активизацию игрового в серьезных аналитических жанрах, ранее «непроницаемых» для проявлений подобного типа.

Вряд ли возможен даже беглый обзор работ, изучающих разнообразные проявления языковой игры в медиатекстах. Отметим среди них монографии С. И. Сметаниной «Медиа-текст в системе культуры. Динамические процессы в языке и стиле журналистики конца ХХ века» [Сметанина 2002] и С. В Ильясовой и Л. П. Амири «Языковая игра в коммуникативном пространстве СМИ и рекламы» [Ильясова, Амири 2009].

С медиадискурсом связаны и наши изыскания в области языковой игры. Они отражены в монографии «Езиковата игра в съвременната публицистика» [Цонева 2000], написанной на материале русского и болгарского языков, а также в ряде статей, опубликованных в научных журналах и сборниках.

Опираясь на наши наблюдения, как и на наблюдения других авторов, назовем некоторые особенности игры в современных СМИ, являющиеся предметом активного изучения.

Проявления игры можно найти на всех уровнях языка, хотя во многих случаях отнесение конкретной игровой формы к определенному языковому уровню оказывается условным. Как мы не раз подчеркивали, в языке можно обыгрывать если не все, то почти все, и медиатекст активно пользуется этим.

В медиатексте можно найти множество примеров, нередко довольно ярких и интересных, окказиональных слов и словосочетаний, каламбуров, метафор, трансформаций прецедентных текстов и фразеологизмов, иноязычных и иностилевых „вкраплений“ и т. д. Некоторые из них являются темой многочисленных работ, другие, на наш взгляд, изучаются реже.

Интерес исследователей языка СМИ неизменно привлекают окказиональные слова — яркое проявление креативности говорящего.

В фокусе исследовательского внимания находится и описание очень частотной в медиатексте формы языковой игры, обозначаемой по-разному — как интертекстуальные включения, цитаты, прецедентные тексты, логоэпистемы.

Более активного исследования заслуживает окказиональная сочетаемость — нарушение, игнорирование синтаксических и/или семантических ограничений при соединении слов.

Внимания ученых требует и графическая игра, активная прежде всего в печатных СМИ, что связано с рядом экстралингвистических факторов. Специально отметим метафору как форму игры, которая, на наш взгляд, обделена вниманием со стороны исследователей медиатекста именно в таком понимании.

Основания считать метафору проявлением языковой игры кроются в самой ее сущности — в ней есть нетрадиционное, нестереотипное употребление языкового знака, творческий характер семантической трансформации. Метафора, как считает Н. Д. Арутюнова, — один из семантических типов отклонения от нормы; это «интерпретируемая аномалия», своеобразная семантическая «неправильность», возникающая в результате специального нарушения закономерностей смыслового объединения слов [Арутюнова 1999: 346].

Рассмотренный нами обширный материал из русских и болгарских медиатекстов позволяет утверждать, что их облик определяют не конвенциональные, лексикализованные метафоры; в них много живых, креативных метафор, в которых ярко проявляется одна из важнейших черт этой семантической трансформации — творческий характер переноса значения.

Очень важно и то, что метафора как элемент текста и дискурса связана интересными, иногда довольно сложными отношениями с другими формами языковой игры. Любопытные примеры связей метафоры с окказиональными словами, каламбуром, трансформациями фразеологизмов и прецедентных текстов можно найти в нашей монографии «Българската политическа метафора» [Цонева 2012]. Анализируя особенности метафор в плане игровом, мы отмечаем также, что они как бы «ведут за собой» другие игровые формы, проявляются ярче на их фоне или вместе с ними, усиливая экспрессивность текста; более того, многие из интересных игровых единиц в современных медиатекстах просто не могли бы появиться без метафоры-источника [Цонева 2012б].

Сказанное о метафоре дает основания в очередной раз отметить необходимость не самостоятельного, изолированного изучения отдельных форм игры, а в их переплетении и взаимодействии в тексте и дискурсе.

Одна из важных особенностей публицистики — стремление к актуальности и злободневности содержания — находит выражение и в активности единиц, вовлекаемых в игру в рамках определенного периода, иногда довольно короткого. К единицам, которые обыгрываются особенно активно, относятся ключевые слова — названия понятий, актуальных для общества в целом, находящихся в центре общественного сознания. Важнейшие признаки таких слов — их частотность, прежде всего в заглавии текста, их словообразовательная активность, а также их частотность в качестве «материала» для обыгрывания, темы для анекдотов и т. д. Пример тому — «самое ключевое» слово наших дней — слово кризис, объект активного обыгрывания в медиатекстах. В нашей монографии «Думата криза в медийния дискурс (българско-руски паралели)» даются примеры употребления слова кризис (в болгарском — криза) как основы окказиональных производных, как компонента окказиональных словосочетаний, трансформированных фразеологизмов и прецедентных текстов и т. д. [Цонева 2012а].

Особый интерес в этом смысле представляют и ключевые имена — имена ведущих политиков, известных экономистов и бизнесменов, деятелей культуры, спортсменов и т. д., иначе говоря — имена «героев нашего времени» (нередко — и «антигероев») [Цонева 2007]. Именно они особенно активно становятся предметом обыгрывания, часто — с целью дискредитации референта [Цонева 2010, 2010а].

Упомянутые вопросы, а также целый ряд проблем, связанных со спецификой игрового в современных СМИ, — актуальная тема для будущих исследований.

Актуальным остается и сопоставление общих и специфических особенностей языковой игры в разных стилях и разных типах дискурса, а также в разных языках. Именно исследования сопоставительного характера могли бы приблизить нас к постижению сущности языковой игры и ее конкретных проявлений, к выявлению универсального и национального в них.

ЛИТЕРАТУРА

REFERENCES

ЛИТЕРАТУРА

REFERENCES

LANGUAGE GAME AND ITS STUDY