МЕДИАЛИНГВИСТИКА В ЛИНГВОИМАГОЛОГИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ

Поста­нов­ка про­бле­мы. Линг­во­и­ма­го­ло­гия — новое раз­ра­ба­ты­ва­е­мое нами направ­ле­ние линг­ви­сти­ки, име­ю­щее целью ана­лиз обра­за (ими­джа) одно­го наро­да или стра­ны в гла­зах дру­го­го наро­да. Линг­во­и­ма­го­ло­гия вос­хо­дит к има­го­ло­гии — сфе­ре срав­ни­тель­но­го лите­ра­ту­ро­ве­де­ния [Оре­хов 2006; Нали­вай­ко 1998 и др.], преду­смат­ри­ва­ю­щей зер­каль­ное отоб­ра­же­ние ими­джа (отсю­да тер­мин) одно­го наро­да в гла­зах дру­го­го. Так, напри­мер, В. В. Оре­хов про­ана­ли­зи­ро­вал образ Фран­ции в созна­нии рус­ских и Рос­сии в виде­нии фран­цу­зов [Оре­хов 2006].

Под­черк­нем, что образ (имидж ) — кате­го­рия отнюдь не кон­стант­ная, он может менять­ся на про­тя­же­нии даже неболь­шо­го про­ме­жут­ка вре­ме­ни: ср. вос­при­я­тие Гер­ма­нии и нем­цев в Рос­сии XVIII (Пет­ров­ская эпо­ха), нача­ла и сере­ди­ны XX в. (Пер­вая и Вто­рая миро­вые вой­ны) и XXI в. (наши дни).

В фор­ми­ро­ва­нии обра­за той или иной стра­ны и ее наро­да замет­ная роль при­над­ле­жит сред­ствам мас­со­вой инфор­ма­ции, в част­но­сти меди­а­тек­стам. Послед­ние, с нашей точ­ки зре­ния, вклю­ча­ют в себя как пись­мен­ные, так и уст­ные; опре­де­лен­ную роль игра­ют пара­линг­ви­сти­че­ские сред­ства: фото­гра­фии и шриф­ты в газет­ных и жур­наль­ных пуб­ли­ка­ци­ях инто­на­ция, мими­ка, жесты, внеш­ний вид в теле­пе­ре­да­чах. Исхо­дя из это­го жур­на­ли­сты, веду­щие долж­ны чув­ство­вать свою ответ­ствен­ность за раз­ви­тие отно­ше­ний меж­ду стра­на­ми как на совре­мен­ном эта­пе, так и в пер­спек­ти­ве. «Кон­стру­и­руя аксио­ло­ги­че­скую реаль­ность путем транс­ля­ции цен­ност­ных доми­нант, СМИ пред­ла­га­ют ауди­то­рии опре­де­лен­ную цен­ност­ную модель, кото­рая может выпол­нять не толь­ко объ­еди­ни­тель­ную, но и разъ­еди­ни­тель­ную функ­цию, осу­ществ­ляя деструк­тив­ное вли­я­ние на цен­ност­ные ори­ен­та­ции обще­ства» (пере­вод наш. — Л. И.) [Куз­не­цо­ва 2010: 241].

Одним из источ­ни­ков ретро­спек­тив­ной инфор­ма­ции и про­гно­зи­ро­ва­ния пер­спек­тив вза­и­мо­от­но­ше­ний стран и наро­дов явля­ет­ся линг­во­и­ма­го­ло­гия. О необ­хо­ди­мо­сти спец­кур­са по линг­во­и­ма­го­ло­гии в про­цес­се под­го­тов­ки совре­мен­ных жур­на­ли­стов мы уже писа­ли; в каче­стве основ­ной про­бле­мы насто­я­щей ста­тьи обо­зна­чим роль линг­во­и­ма­го­ло­ги­че­ских дан­ных в фор­ми­ро­ва­нии объ­ек­тив­но­го обра­за наро­да или стра­ны с уче­том ретро­спек­тив­ной и пер­спек­тив­ной инфор­ма­ции. Попут­но под­черк­нем, что линг­во­и­ма­го­ло­гия дает важ­ный мате­ри­ал для адек­ват­ной меж­куль­тур­ной ком­му­ни­ка­ции, что дало нам осно­ва­ния счи­тать наше направ­ле­ние кра­е­уголь­ным кам­нем послед­ней, а так­же тео­рии коммуникации. 

Посколь­ку спе­ци­фи­ка медиа­линг­ви­сти­ки, ее основ­ные про­бле­мы доста­точ­но хоро­шо извест­ны, обра­тим­ся к спе­ци­фи­ке линг­во­и­ма­го­ло­гии на фоне медиатекста.

Послед­ний тра­ди­ци­он­но укла­ды­ва­ет­ся в рам­ки пуб­ли­ци­сти­че­ско­го сти­ля, для кото­ро­го харак­тер­но, преж­де все­го, соче­та­ние инфор­ма­тив­ной и воз­дей­ству­ю­щей функ­ций язы­ка, имен­но они опре­де­ля­ют орга­ни­за­цию язы­ко­вых средств сти­ля [Солга­ник 2003: 312–313].

Ана­лиз мате­ри­а­ла. Мате­ри­а­лом для линг­во­и­ма­го­ло­ги­че­ско­го ана­ли­за явля­ют­ся путе­вые замет­ки, пись­ма, днев­ни­ки, реже жур­наль­ные ста­тьи и худо­же­ствен­ные тек­сты. Обыч­но они пишут­ся для себя или для еди­но­мыш­лен­ни­ков, т. е. нико­го ни в чем убеж­дать не нуж­но, сооб­ща­ет­ся лишь нечто инте­рес­ное с точ­ки зре­ния авто­ра. Таким обра­зом, пре­об­ла­да­ет инфор­ма­ци­он­ная функ­ция, экс­прес­сив­ная про­яв­ля­ет­ся спорадически.

В выбо­ре важ­но­го, инте­рес­но­го репре­зен­ти­ру­ет­ся оцен­ка авто­ра, оформ­ля­е­мая раз­лич­ны­ми язы­ко­вы­ми сред­ства­ми (отсю­да — линг­во­и­ма­го­ло­гия), что опи­сы­ва­ет­ся в про­цес­се линг­во­и­ма­го­ло­ги­че­ско­го ана­ли­за. Таким обра­зом, оцен­ка сугу­бо инди­ви­ду­аль­на (к дан­но­му поло­же­нию мы вер­не­мя несколь­ко ниже). Г. Я. Солга­ник отме­ча­ет: «В отли­чие от худо­же­ствен­ной лите­ра­ту­ры автор пуб­ли­ци­сти­че­ско­го тек­ста — кон­крет­ная лич­ность, под­лин­ный, реаль­ный, „част­ный“ чело­век. Отсю­да доку­мен­таль­ность, эмо­ци­о­наль­ность, субъ­ек­тив­ность пуб­ли­ци­сти­че­ской речи. Дру­гая сто­ро­на лич­но­сти авто­ра пуб­ли­ци­сти­че­ско­го тек­ста — чело­век соци­аль­ный, что обу­слов­ли­ва­ет соци­аль­но-поли­ти­че­ский, соци­аль­но-оце­ноч­ный под­ход к явле­ни­ям дей­стви­тель­но­сти… Вза­и­мо­дей­ствие двух сто­рон кате­го­рии авто­ра пуб­ли­ци­сти­че­ско­го про­из­ве­де­ния (чело­век част­ный — чело­век соци­аль­ный) опре­де­ля­ет широ­кий спектр пуб­ли­ци­сти­че­ских про­из­ве­де­ний» [Там же: 314]. В текстах, под­вер­га­ю­щих­ся линг­во­и­ма­го­ло­ги­че­ско­му ана­ли­зу, соци­аль­ная оцен­ка либо отсут­ству­ет, либо она приглушена.

Зако­но­мер­но может воз­ник­нуть вопрос: как на осно­ва­нии инди­ви­ду­аль­но­го миро­ви­де­ния мож­но гово­рить об ими­дже стра­ны или наро­да в гла­зах дру­го­го наро­да? Отправ­ной точ­кой наших раз­мыш­ле­ний яви­лась кон­цеп­ция В. М. Солн­це­ва о соот­но­ше­нии инва­ри­ан­та и вари­ан­та [Солн­цев 1972]. Инва­ри­ант — это народ­ное вос­при­я­тие, народ­ная оцен­ка, вари­ант — виде­ние выда­ю­щим­ся пред­ста­ви­те­лем дан­но­го наро­да, вопло­тив­шим в силу свой ода­рен­но­сти и даже гени­аль­но­сти луч­шие и глав­ные чер­ты сво­е­го наро­да и сво­ей куль­ту­ры. Имен­но поэто­му мате­ри­а­лом для наше­го ана­ли­за послу­жи­ли тек­сты А. С. Пуш­ки­на, Н. В. Гого­ля, Н. М. Карам­зи­на, Д. И. Фон­ви­зи­на, Е. Р. Даш­ко­вой, Н. С. Гуми­ле­ва и др. Под­черк­нем, что, по нашим наблю­де­ни­ям, оцен­ка харак­те­ри­зу­ет не столь­ко оце­ни­ва­е­мое, сколь­ко оце­ни­ва­ю­ще­го. Толч­ком к выяв­ле­нию дан­ной зако­но­мер­но­сти послу­жил сле­ду­ю­щий факт. Во вре­мя экс­кур­сии по Араб­ским Эми­ра­там гид рас­ска­зы­ва­ет: беду­и­ны ниче­го не забы­ва­ют. Они нена­ви­дят англи­чан (понят­но, англи­чане были коло­ни­за­то­ра­ми; здесь и далее в скоб­ках при­во­жу свои суж­де­ния), ара­бов (тоже логич­но, они при­шли на зем­ли беду­и­нов), рус­ских (а нас за что? ведь ни гео­гра­фи­че­ски, ни исто­ри­че­ски мы не свя­за­ны!). Гид пояс­ня­ет: в XIX в. был заклю­чен Кучук-Кай­сац­кий мир, как-то затро­нув­ший инте­ре­сы беду­и­нов. Мой вывод: если народ нена­ви­дит столь­ко наро­дов, не луч­ше ли поис­кать при­чи­ну нена­ви­сти в себе? Почти по И. А. Кры­ло­ву: «Чем куму­шек счи­тать тру­дить­ся, не луч­ше ль на себя, кума, обо­ро­тить­ся?» Сле­до­ва­тель­но, в линг­во­и­ма­го­ло­ги­че­ском тек­сте эмо­ци­о­наль­ная и раци­о­наль­ная оцен­ки как два основ­ных вида [Баже­но­ва 2003: 140] тес­но пере­пле­та­ют­ся и не все­гда их мож­но раз­гра­ни­чить, поэто­му будем опи­рать­ся на обоб­щен­ную оцен­ку — «хоро­шо / пло­хо», а точ­нее «нра­вит­ся / не нра­вит­ся» [Арутю­но­ва 1999; Вольф 2006].

Линг­во­и­ма­го­ло­ги­че­ский ана­лиз, как пра­ви­ло, про­во­дит­ся в двух основ­ных аспек­тах: виде­ние раз­ны­ми писа­те­ля­ми одной стра­ны или наро­да (напри­мер, Фран­ции и фран­цу­зов) либо вос­при­я­тие одним писа­те­лем несколь­ких стран и наро­дов (напри­мер, Евро­пы и Афри­ки Н. С. Гумилевым).

Обра­тим­ся к обра­зу Англии и англи­чан в вос­при­я­тии рус­ских XIX в. Такой выбор обу­слов­лен дву­мя основ­ны­ми фак­то­ра­ми: 1) в послед­нее вре­мя Англия и англо­языч­ная Аме­ри­ка зани­ма­ют боль­шое место в меди­а­текстах, что свя­за­но с рядом экс­тра­линг­ви­сти­че­ских фак­то­ров; 2) англий­ский язык, став язы­ком меж­ду­на­род­но­го обще­ния, актив­но изу­ча­ет­ся в учеб­ных заве­де­ни­ях раз­лич­но­го уров­ня, он явля­ет­ся сим­во­лом пре­стиж­но­сти и респек­та­бель­но­сти. С опо­рой на мысль В. фон Гум­больд­та об отра­же­нии в язы­ке духа и миро­воз­зре­ния наро­да [Гум­больдт 2008: 41–42] сме­ем утвер­ждать, что с осво­е­ни­ем англий­ско­го язы­ка в созна­ние вно­сят­ся цен­но­сти и фраг­мен­ты миро­воз­зре­ния англи­чан и аме­ри­кан­цев. Поэто­му важ­но про­сле­дить, как фор­ми­ро­ва­лось вос­при­я­тие и оцен­ка Англии и англи­чан в рус­ском язы­ко­вом созна­нии XVIII–XIX вв. Дан­ный пери­од — золо­той век рус­ской лите­ра­ту­ры. Преж­де все­го тру­ды лите­ра­то­ров лег­ли в осно­ву наше­го ана­ли­за, и таким обра­зом мы избе­жим сию­ми­нут­но­сти медиа­про­дук­тов. Резуль­та­ты наших иссле­до­ва­ний поз­во­ля­ют более адек­ват­но оце­нить вза­и­мо­от­но­ше­ния наро­дов Рос­сии и Англии и помо­гут избе­жать как низ­ко­по­клон­ства, так и пре­вос­ход­ства одних по отно­ше­нию к дру­гим. Т. В. Куз­не­цо­ва выска­зы­ва­ет пара­док­саль­ную мысль: «Вос­при­ни­мая пози­тив­но оце­ноч­ную инфор­ма­цию про „чужих“, реци­пи­ент под­со­зна­тель­но срав­ни­ва­ет ее с реа­ли­я­ми „сво­е­го“ соци­о­куль­тур­но­го про­сто­ра, вслед­ствие чего акту­а­ли­зи­ру­ют­ся нега­тив­ные смыс­лы и появ­ля­ет­ся пара­док­саль­ная оцен­ка все­го мате­ри­а­ла» (пере­вод наш. — Л. И.) [Куз­не­цо­ва 2010: 248]. В целом же, по мне­нию авто­ра, «совре­мен­ный медиа­про­стор как систе­ма цен­ност­ной инфор­ма­ции отли­ча­ет­ся аксио­ло­ги­че­ской несба­лан­си­ро­ван­но­стью — сме­ще­ни­ем аксио­ло­ги­че­ских век­то­ров в нега­тив­ную плос­кость, что обу­слов­ле­но преж­де все­го спе­ци­фи­кой поли­ти­ко-эко­но­ми­че­ской и соци­о­куль­тур­ной сфе­ры обще­ствен­ной жиз­ни… Гло­ба­ли­за­ци­он­ные про­цес­сы и куль­тур­но-миро­воз­зрен­че­ская кон­цеп­ция пост­мо­дер­низ­ма, спо­соб­ствуя тира­жи­ро­ва­нию низ­ко­проб­ной мас­скуль­ту­ры, при­во­дят к ниве­ли­ро­ва­нию наци­о­наль­но-куль­тур­ных доми­нант, абсо­лю­ти­за­ции гедо­ни­сти­че­ских цен­но­стей, транс­фор­ма­ции тра­ди­ци­он­ных сте­рео­ти­пов» [Там же: 241].

На про­тя­же­нии дли­тель­но­го вре­ме­ни нашу стра­ну и Англию свя­зы­ва­ли раз­но­об­раз­ные отно­ше­ния. В про­ана­ли­зи­ро­ван­ных текстах об Англии и англи­ча­нах пер­вой писа­ла Е. Р. Даш­ко­ва — спо­движ­ни­ца Ека­те­ри­ны II, Пре­зи­дент Рос­сий­ской академии. 

Даш­ко­ва посе­ти­ла Шот­лан­дию и Ирлан­дию. Она демон­стри­ру­ет пре­крас­ное зна­ние исто­рии. Так, об Эдин­бур­ге путе­ше­ствен­ни­ца заме­ча­ет (мы опи­ра­ем­ся на репринт­ное изда­ние, сохра­нив­шее гра­фи­ку, орфо­гра­фию и пунк­ту­а­цию XVIII в., в целях упро­ще­ния рабо­ты с тек­стом адап­ти­ру­ем его к совре­мен­ным нор­мам): «В Эдин­бур­ге я наня­ла себе квар­ти­ру в доме Голи­год, в древ­нем двор­це шот­ланд­ских коро­лей; здесь я часто вспо­ми­на­ла исто­рию лег­ко­мыс­лен­ной и несчаст­ной Марии Стю­арт; печаль­ная судь­ба ее напе­чет­ле­ва­ет­ся на каж­дом окру­жа­ю­щем пред­ме­те» [Рос­сия… 1990: 137]. 

Рус­ская путе­ше­ствен­ни­ца дела­ет весь­ма бла­го­же­ла­тель­ное обоб­ще­ние отно­си­тель­но ирланд­ско­го харак­те­ра: «Вече­ра наши все­гда про­хо­ди­ли в умном и бла­го­вос­пи­тан­ном обще­стве, оду­шев­лен­ном сво­бо­дой мане­ры, свой­ствен­ной ирланд­ско­му харак­те­ру» [Там же: 140]. Пред­став­ле­ния ирланд­цев о рус­ских ею мяг­ко высме­и­ва­ют­ся: «Ее жела­ние было зако­ном для меня, я соста­ви­ла арию в четы­ре голо­са; после двух­не­дель­но­го при­го­тов­ле­ния она была про­пе­та в при­сут­ствии мно­го­чис­лен­но­го собра­ния, кото­рое с любо­пыт­ством при­шло послу­шать, на что спо­соб­на рус­ская мед­ве­ди­ца в музы­каль­ном искус­стве» [Там же: 141]. Асим­мет­рия вза­им­ных оце­нок пере­да­на авто­ром заме­ток с бле­стя­щей иронией.

Харак­те­ри­зуя образ пра­ви­те­лей Ирлан­дии, Даш­ко­ва исполь­зу­ет совер­шен­но неожи­дан­ный образ, сви­де­тель­ству­ю­щий о ее позна­ни­ях в есте­ствен­ных нау­ках: «Какой чуд­ной стра­ной была бы Ирлан­дия, если б пра­ви­те­ли ее не были слиш­ком даль­но­вид­ны, когда надо рас­смот­реть богат­ства, лежа­щие у них под носом и слиш­ком бли­зо­ру­ки, когда дело идет о том, что лежит от них подаль­ше… За всем тем Англия так бога­та опти­ка­ми, что кто-нибудь вер­но изоб­ре­тет сред­ство про­тив даль­но­вид­но­сти и бли­зо­ру­ко­сти, и тогда все будет хоро­шо» [Там же: 346]. Сле­до­ва­тель­но, бла­го­по­лу­чие Ирлан­дии Е. Р. Даш­ко­ва видит под покро­вом Англии. 

Отдал дань Англии в сво­их путе­вых замет­ках и Н. М. Карам­зин. Вос­при­я­тие Англии в интер­пре­та­ции Карам­зи­на про­ти­во­ре­чи­вое, что про­яв­ля­ет­ся в мик­ро­тек­сте, постро­ен­ном на анти­те­зах и оформ­лен­ном парал­лель­ны­ми слож­ны­ми син­так­си­че­ски­ми кон­струк­ци­я­ми: «Мне (рус­ско­му путе­ше­ствен­ни­ку. — Л. И.) нра­вит­ся Англия, но я не хотел бы про­ве­сти здесь всю мою жизнь. Мне нра­вит­ся вид ее вели­ко­леп­ных горо­дов и весе­лых дере­вень, ее пар­ки и лужай­ки; но мне не нра­вит­ся ее уны­лый кли­мат, ее веч­ные тума­ны, заво­ла­ки­ва­ю­щие солн­це. Мне нра­вит­ся твер­дый харак­тер англи­чан и даже их стран­но­сти, но мне не нра­вит­ся, что они угрю­мы и флег­ма­тич­ны. Мне нра­вит­ся их про­све­щен­ность и без­уко­риз­нен­ная чест­ность в делах; но мне не нра­вит­ся ни их рас­чет­ли­вая ску­пость, жела­ю­щая разо­ре­ния всех дру­гих наро­дов, ни их пре­зре­ние к бед­но­сти, что воз­му­ща­ет мое серд­це. Мне нра­вит­ся, что они гор­ды сво­ей кон­сти­ту­ци­ей, но не нра­вит­ся, что они тор­гу­ют места­ми в пар­ла­мен­те. Мне нра­вит­ся кры­ла­тое крас­но­ре­чие Шери­да­на и Фок­са, но не нра­вит­ся ни их холод­ное дей­ствие, ни одно­об­раз­ная инто­на­ция их фраз. Мне нра­вят­ся тра­ге­дии Шекс­пи­ра, но мне не нра­вит­ся, как без­вкус­но их игра­ют в Лон­доне. Нра­вит­ся мне так­же англий­ская кух­ня, но вовсе не нра­вят­ся необы­чай­но длин­ные тра­пезы, во вре­мя кото­рых изряд­но пьют и мало забав­ля­ют­ся, и, нако­нец, я боль­ше люб­лю англи­ча­нок, чем англи­чан, пото­му что они в боль­шин­стве сво­ем хоро­шо вос­пи­та­ны, роман­тич­ны и чув­стви­тель­ны, что вполне отве­ча­ет мое­му вку­су. Я и в дру­гой раз при­е­хал бы с удо­воль­стви­ем в Англию, но выеду из нее без сожа­ле­ния» [Карам­зин 1984: 98]. В этом ярком отрыв­ке мы отчет­ли­во слы­шим всю про­ти­во­ре­чи­вость отно­ше­ния писа­те­ля к Англии, англи­ча­нам и их харак­те­ру. В оцен­ке англи­ча­нок Н. М. Карам­зи­ну вто­рит Н. С. Гуми­лев: «И неж­ные задум­чи­вые леди» [Гуми­лев 1990: 158]. Об англи­ча­нине Карам­зин судит суро­во, сопо­став­ляя его с фран­цу­зом: «…смеш­ной калам­бур раду­ет его (фран­цу­за. — Л. И.) не мень­ше, чем ску­по­го англи­ча­ни­на — откры­тие ново­го ост­ро­ва, ибо англи­ча­нин рас­смат­ри­ва­ет весь свет и всех людей как объ­ект спе­ку­ля­ции на лон­дон­ской бир­же» [Там же : 97].

Харак­те­ри­сти­ка ску­пой одно­знач­но нега­тив­ная, но автор аргу­мен­ти­ру­ет ее с пози­ций геополитики.

Н. М. Карам­зин высо­ко ценит пат­ри­о­тизм англи­чан и нега­тив­но отзы­ва­ет­ся о зву­ча­нии англий­ско­го язы­ка: «Язык важен для пат­ри­о­та; и я люб­лю англи­чан за то, что они луч­ше хотят сви­стать и шипеть по-англий­ски с самы­ми неж­ны­ми любов­ни­ца­ми сво­и­ми, неже­ли гово­рить чуж­дым язы­ком, извест­ным почти вся­ко­му из них» [Там же: 229]. В дан­ном слу­чае англи­чане про­ти­во­по­став­ля­ют­ся рус­ским дво­ря­нам, прак­ти­че­ски пол­но­стью пере­шед­шим в быту на фран­цуз­ский язык.

Таким обра­зом, вос­при­я­тие Англии Карам­зи­ным амби­ва­лент­но: что-то нра­вит­ся, что-то нет, но отри­ца­тель­ные харак­те­ри­сти­ки не голо­слов­ны, а, как пра­ви­ло, аргументируются.

Сле­ду­ю­щий автор, к наблю­де­ни­ям кото­ро­го обра­ща­ем­ся, — вели­кий Пуш­кин. Если Е. Р. Даш­ко­ва и Н. М. Карам­зин быва­ли в Англии и опи­ра­лись в основ­ном на соб­ствен­ные впе­чат­ле­ния, то с А. С. Пуш­ки­ным ситу­а­ция иная. По поли­ти­че­ским при­чи­нам он ни разу не выез­жал за гра­ни­цу, поэто­му оцен­ки поэта бази­ру­ют­ся преж­де все­го на англий­ских пуб­ли­ци­сти­че­ских и лите­ра­тур­ных источ­ни­ках. Обра­тим­ся к виде­нию Пуш­ки­ным Англии и англи­чан, зафик­си­ро­ван­но­му в его эпи­сто­ля­рии и публицистике.

Англия для рус­ско­го поэта — место про­из­вод­ства и тор­гов­ли про­дук­ци­ей лег­кой про­мыш­лен­но­сти: «…тор­гу­ет Лон­дон щепе­тиль­ный» («Евге­ний Оне­гин»), одна­ко поло­же­ние рабо­чих вызы­ва­ет горя­чее сочув­ствие и одно­вре­мен­но воз­му­ще­ние : «Про­чти­те жало­бы англий­ских фаб­рич­ных работ­ни­ков: воло­сы вста­нут дыбом от ужа­са. Сколь­ко отвра­ти­тель­ных истя­за­ний, непо­нят­ных муче­ний! Какое холод­ное вар­вар­ство с одной сто­ро­ны, с дру­гой какая страш­ная бед­ность! Вы поду­ма­е­те, что дело идет о стро­е­нии фара­о­но­вых пира­мид, о евре­ях, рабо­та­ю­щих под бича­ми егип­тян. Совсем нет: дело идет о сук­нах г‑на Сми­та или об игол­ках г‑на Джак­со­на. И заметь­те, что все это есть не зло­упо­треб­ле­ния, не пре­ступ­ле­ния, но про­ис­хо­дит в стро­гих пре­де­лах зако­на. Кажет­ся, что нет в мире несчаст­нее англий­ско­го работ­ни­ка, но посмот­ри­те, что дела­ет­ся там при изоб­ре­те­нии новой маши­ны, избав­ля­ю­щей вдруг от каторж­ной рабо­ты тысяч 5 или 6 наро­ду и лиша­ю­щей их послед­не­го сред­ства к про­пи­та­нию» [Пуш­кин 1962: 395].

Мик­ро­текст рас­па­да­ет­ся на три части. Пер­вая — эмо­ци­о­наль­ная оцен­ка поло­же­ния англий­ских рабо­чих: фра­зео­ло­гизм воло­сы вста­ют дыбом от ужа­са и его кон­кре­ти­за­ция в сино­ни­ми­че­ском ряду истя­за­ния, муче­ния, вар­вар­ство с опре­де­ле­ни­я­ми отвра­ти­тель­ное, страш­ная, холод­ное. Дан­ный фак­тор соот­но­сит­ся с пре­це­дент­ным сим­во­лом жесто­ко­го под­не­воль­но­го тру­да — построй­кой пирамид.

Вто­рая часть — воз­му­ще­ние по пово­ду обыч­но­сти и даже уза­ко­нен­но­сти тако­го раб­ско­го тру­да, что про­яв­ля­ет­ся, во-пер­вых, в обоб­щен­ных номи­на­ци­ях про­мыш­лен­ной про­дук­ции сук­на, игол­ки; во-вто­рых, в самых рас­про­стра­нен­ных англий­ских фами­ли­ях Смит и Джак­сон. Инте­рес­но син­так­си­че­ское оформ­ле­ние: пер­вое пред­ло­же­ние с бес­со­юз­ной свя­зью и обоб­ща­ю­щим сло­вом нет, вто­рое пред­ло­же­ние — при­со­еди­ни­тель­ная кон­струк­ция с сою­зом и и одно­род­ны­ми чле­на­ми пред­ло­же­ния зло­упо­треб­ле­ния, пре­ступ­ле­ния, затем про­ти­ви­тель­ный союз но, утвер­жда­ю­щий закон­ность происходящего.

Тре­тья часть — горь­кое удив­ле­ние по пово­ду созда­ю­ще­го­ся про­ти­во­ре­чия: маши­ны, при­зван­ные изба­вить от «каторж­ной» рабо­ты, «лиша­ют 5 или 6 тысяч наро­да послед­не­го сред­ства к про­пи­та­нию» (об одеж­де, духов­ной пище и т. п. речь даже не идет).

А. С. Пуш­кин уде­лил мно­го вни­ма­ния как англий­ской лите­ра­ту­ре в целом, так и твор­че­ству наи­бо­лее ярких ее пред­ста­ви­те­лей — В. Шекс­пи­ру, Дж. Миль­то­ну, В. Скот­ту, Дж. Г. Бай­ро­ну. Англий­ский язык и куль­ту­ра широ­ко пред­став­ле­ны в глав­ном про­из­ве­де­нии Пуш­ки­на — романе «Евге­ний Оне­гин» — «энцик­ло­пе­дии рус­ский жиз­ни» (В. Г. Белин­ский). Так, Англия в романе репре­зен­ти­ру­ет­ся 9 име­на­ми: Бай­рон, Бен­там, Гиб­бон, Прадт, Ричард­сон, Сей, Скотт, Смит, Шекс­пир. Вар­ва­риз­мы и заим­ство­ва­ния из англий­ско­го язы­ка выпол­ня­ют сле­ду­ю­щие функ­ции: цита­ты и аллю­зии, реа­лии быта, настро­е­ние, пре­це­дент­ные име­на и пре­це­дент­ные тек­сты. Из-за огра­ни­чен­но­сти объ­е­ма пред­ста­вить дан­ный инте­рес­ней­ший мате­ри­ал не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным [Ива­но­ва 2006 ].

Обра­тим­ся к обра­зу Англии и англи­чан в твор­че­ском вос­при­я­тии Н. В. Гоголя. 

Англию рус­ский писа­тель вос­при­ни­ма­ет преж­де все­го сквозь приз­му архи­тек­ту­ры: «В Англии все новые церк­ви стро­ят в готи­че­ском вку­се. Они очень милы, очень при­ят­ны для глаз, но, увы, истин­но­го вели­чия, дыша­ще­го в вели­ких зда­ни­ях ста­ри­ны, в них нет. Они, несмот­ря на стрель­ча­тые окна и шпи­цы, не сохра­ня­ют в целом готи­че­ско­го вку­са и укло­ни­лись от образ­цов» [Гоголь 1950: 49–50].

Пояс­ним, что англий­ская архи­тек­ту­ра рас­смат­ри­ва­ет­ся на фоне древ­ней еги­пет­ской, ара­вий­ской [Ива­но­ва 2015], поэто­му она, есте­ствен­но, выгля­дит моло­дой. В целом англий­ская готи­ка оце­ни­ва­ет­ся Гого­лем отри­ца­тель­но, хотя новые церк­ви при­ят­ны для глаз, милы. Самой лек­си­кой под­чер­ки­ва­ет­ся его утвер­жде­ние об отсут­ствии истин­но­го вели­чия. Это про­ти­во­по­став­ле­ние выра­же­но с помо­щью про­ти­ви­тель­ной кон­струк­ции и меж­до­ме­тия увы.

Как и А. С. Пуш­кин, Н. В. Гоголь высо­ко оце­ни­ва­ет твор­че­ство В. Скот­та, Д. Г. Бай­ро­на, В. Шекспира.

Выво­ды. Таким обра­зом, наши сооте­че­ствен­ни­ки в XVIII — XIX вв. обра­ща­ли вни­ма­ние на осо­бен­но­сти состав­ных частей Англии (Ирлан­дия у Е. Р. Даш­ко­вой), на харак­тер ее жите­лей, их обы­чаи и при­выч­ки, кли­мат, на про­бле­мы и про­ти­во­ре­чия в раз­ви­тии про­мыш­лен­но­сти, на архитектуру.

Все про­ана­ли­зи­ро­ван­ные нами тек­сты сви­де­тель­ству­ют о вни­ма­тель­ном, не без кри­ти­ки, но все­гда доб­ро­же­ла­тель­ном отно­ше­нии рус­ских писа­те­лей к дру­гим наро­дам и стра­нам. В при­ве­ден­ных оцен­ках нет умиль­но­го любо­ва­ния, но нет и кри­ти­кан­ства. Вся­кая отри­ца­тель­ная оцен­ка, как пра­ви­ло, аргументируется.

Таким обра­зом, инфор­ма­ция, извле­чен­ная из линг­во­и­ма­го­ло­ги­че­ско­го ана­ли­за, долж­на слу­жить надеж­ным бази­сом для совре­мен­ных меди­а­тек­стов, при­зван­ных фор­ми­ро­вать обще­ствен­ное мне­ние, в част­но­сти, отно­си­тель­но Англии и англичан.