Дискредитирующий буллинг в полилогах сетевого общения (на материале лингвоэкспертной практики)

Постановка проблемы и теоретические предпосылки исследования

Про­бле­мы вли­я­ния интер­нет-тех­но­ло­гий на раз­ви­тие рус­ско­го язы­ка, про­цесс ком­му­ни­ка­ции меж­ду инди­ви­да­ми соци­у­ма, его кон­фликт­ное функ­ци­о­ни­ро­ва­ние, раз­ви­тие рече­вой, пра­во­вой куль­ту­ры интер­нет-поль­зо­ва­те­лей и мно­гие дру­гие темы в изу­че­нии поло­жи­тель­ных и отри­ца­тель­ных послед­ствий стре­ми­тель­но­го вхож­де­ния интер­не­та в наш повсе­днев­ный мир неод­но­крат­но при­вле­ка­ли вни­ма­ние раз­лич­ных направ­ле­ний совре­мен­ной нау­ки — пси­хо­ло­гии и куль­ту­ро­ло­гии [Панов, Патра­ков 2020; Гал­кин 2012; Ель­ки­на 2018; Косо­ру­ко­ва 2018; Михай­ло­ва 2019; Миши­на, Воро­бье­ва 2020; Луки­но­ва 2020], юрис­пру­ден­ции [Ники­шин 2020; Гор­ба­нев­ский, Тро­фи­мо­ва 2021], раз­лич­ных отрас­лей нау­ки о язы­ке (медиа­линг­ви­сти­ки, функ­ци­о­наль­ной сти­ли­сти­ки и сфор­ми­ро­вав­ших­ся на сты­ке язы­ка и пра­ва при­клад­ных направ­ле­ний иссле­до­ва­ний — юри­ди­че­ской линг­ви­сти­ки, линг­во­кон­флик­то­ло­гии, линг­во­экс­пер­то­ло­гии, кри­ти­ки медиа­ре­чи и др.) [Медиа­линг­ви­сти­ка 2016; Медиа­линг­ви­сти­ка 2019; Соци­аль­ные медиа, их виды и пра­ви­ла рабо­ты с ними 2017; Бегун, Сали­мов­ский 2009; Коно­ва­лен­ко 2009; Тре­тья­ко­ва 2013; Курья­но­вич 2015; 2017; 2018; Чер­ны­шо­ва 2016; Дус­ка­е­ва 2020; Голев 2021; Duskaeva 2021; Duskaeva 2022].

Фор­ми­ру­ю­ще­е­ся циф­ро­вое про­стран­ство (циф­ро­вая сре­да) как систе­ма усло­вий и воз­мож­но­стей, под­ра­зу­ме­ва­ю­щая нали­чие «инфор­ма­ци­он­но-ком­му­ни­ка­ци­он­ной инфра­струк­ту­ры и предоставляющ[ая] чело­ве­ку набор циф­ро­вых тех­но­ло­гий и ресур­сов для само­ре­а­ли­за­ции, лич­ност­но-про­фес­си­о­наль­но­го раз­ви­тия, реше­ния раз­лич­ных быто­вых и про­фес­си­о­наль­ных задач» [Дур­но­гла­зов и др. 2019: 48], спо­соб­ство­ва­ло про­цес­су циф­ро­ви­за­ции — фор­ми­ро­ва­нию циф­ро­вой куль­ту­ры в соци­у­ме. Д. В. Гал­кин, транс­ли­ру­ю­щий тех­но­кра­ти­че­ский под­ход к ана­ли­зу циф­ро­вой куль­ту­ры, обос­но­вы­ва­ет «пред­став­ле­ние о циф­ро­вой куль­ту­ре как арте­фак­тах и сим­во­ли­че­ских струк­ту­рах, осно­ван­ных на циф­ро­вом коди­ро­ва­нии и его уни­вер­саль­ной тех­ни­че­ской реа­ли­за­ции, тоталь­но вклю­чен­ных в инсти­ту­ци­о­наль­ную систе­му и спо­соб­ству­ю­щих под­дер­жа­нию опре­де­лен­ных цен­но­стей, закреп­лен­ных мен­таль­но» [Гал­кин 2012: 12]. Эту мысль, но уже с уче­том субъ­ек­та циф­ро­вой дея­тель­но­сти чело­ве­ка (эко­пси­хо­ло­ги­че­ский под­ход), раз­ви­ва­ют В. И. Панов и Э. В. Патра­ков, по мне­нию кото­рых «в каче­стве основ­ных ком­по­нен­тов циф­ро­вой куль­ту­ры мож­но счи­тать те цен­но­сти и прак­ти­ки, кото­рые нуж­ны людям», что­бы вла­деть отно­си­тель­ной сво­бо­дой «иметь и созда­вать иден­тич­ность и участ­во­вать в “жиз­нен­ной поли­ти­ке”» [Панов, Патра­ков 2020: 15–17]. В иссле­до­ва­нии Е. Е. Ель­ки­ной, ана­ли­зи­ру­ю­щей циф­ро­вую куль­ту­ру в рам­ках гума­ни­тар­но­го под­хо­да, обра­ще­но вни­ма­ние на миро­воз­зрен­че­ские и онто­ло­ги­че­ские вопро­сы в свя­зи с рас­ши­ре­ни­ем про­цес­сов диги­та­ли­за­ции в куль­ту­ре, сопро­вож­да­ю­щих­ся транс­фор­ма­ци­ей цен­но­стей, обра­зов реаль­но­сти, изме­не­ни­ем харак­те­ра ком­му­ни­ка­ций и пове­ден­че­ских моде­лей [Ель­ки­на 2018: 50]. Под­чер­ки­вая, что не все уров­ни куль­ту­ры под­ле­жат диги­та­ли­за­ции, автор отме­ча­ет, что в слу­чае «утра­ты ори­ен­ти­ра про­ис­хо­дит исчер­па­ние духов­ных потреб­но­стей и оза­бо­чен­ность повсе­днев­но­стью, стрем­ле­ние к доми­ни­ро­ва­нию и деструк­тив­но­сти», что, в свою оче­редь, «ведет к тота­ли­та­риз­му, вой­нам, кон­цу Исто­рии» [Ель­ки­на 2018: 51]. Таким обра­зом, иссле­до­ва­тель кон­ста­ти­ру­ет двой­ствен­ность резуль­та­тов воз­дей­ствия прак­тик циф­ро­вой куль­ту­ры на эво­лю­цию чело­ве­ка и обще­ства: поло­жи­тель­ная демон­стри­ру­ет «потен­ци­ал воз­мож­но­стей мно­го­мер­ной пара­диг­мы чело­ве­ка», а отри­ца­тель­ная свя­за­на с пре­вра­ще­ни­ем чело­ве­ка в ходе диги­та­ли­за­ции «в при­да­ток тех­но­ло­гий искус­ствен­но­го интел­лек­та» [Ель­ки­на 2018: 54].

Как отме­ча­ют М. В. Гор­ба­нев­ский и Г. Н. Тро­фи­мо­ва, спе­ци­фи­ка вир­ту­аль­ной рус­ско­языч­ной медиа­сфе­ры обу­слов­ле­на в первую оче­редь ее актив­ным, дея­тель­ност­ным харак­те­ром: с одной сто­ро­ны, «неогра­ни­чен­ной частот­но­стью обме­на посла­ни­я­ми, доступ­но­стью в полу­че­нии, устой­чи­вым впе­чат­ле­ни­ем про­дол­же­ния темы обо­зна­чен­но­го раз­го­во­ра» [Гор­ба­нев­ский, Тро­фи­мо­ва 2021: 127], а с дру­гой — одно­вре­мен­ной интерак­ци­ей боль­шо­го чис­ла людей, раз­ли­чи­я­ми в их куль­ту­ре, отсут­стви­ем пря­мой (живой) ком­му­ни­ка­ции, «обед­не­ни­ем эмо­ци­о­наль­но­го ком­по­нен­та обще­ния, ано­ним­но­стью и сни­же­ни­ем пси­хо­ло­ги­че­ско­го рис­ка в про­цес­се обще­ния» [Гор­ба­нев­ский, Тро­фи­мо­ва 2021: 127]. Ука­зан­ные свой­ства рус­ско­языч­но­го интер­не­та поз­во­ля­ют иссле­до­ва­те­лям выде­лить еще одно послед­ствие циф­ро­ви­за­ции, непо­сред­ствен­но свя­зан­ное как с общей и рече­вой куль­ту­рой чело­ве­ка, так и с новы­ми явле­ни­я­ми, рас­про­стра­нив­ши­ми­ся в послед­ние годы в кибер­про­стран­стве, в част­но­сти с пере­не­се­ни­ем тра­ди­ци­он­ных рече­вых кон­флик­тов, обу­слов­лен­ных как интра­линг­ви­сти­че­ски­ми, так и экс­тра­линг­ви­сти­че­ски­ми фак­то­ра­ми, в циф­ро­вую сре­ду. Речь идет о «кон­флик­то­ген­ной» [Тре­тья­ко­ва 2013; Чер­ны­шо­ва 2016; Гор­ба­нев­ский, Тро­фи­мо­ва 2021: 152–153], или так назы­ва­е­мой кри­ми­но­ген­ной, интер­нет-ком­му­ни­ка­ции [Ники­шин 2020: 80], в кото­рой реа­ли­зу­ют­ся «диф­фа­ма­ци­он­ные, экс­тре­мист­ские и иные агрес­сив­ные рече­вые дей­ствия» [Ники­шин 2020: 79], направ­лен­ные на реа­ли­за­цию самых раз­но­об­раз­ных наме­ре­ний: от фор­ми­ро­ва­ния нега­тив­но­го обще­ствен­но­го мне­ния, созда­ю­ще­го напря­же­ние в обще­стве, до рече­во­го напа­де­ния, в ситу­а­ции повы­шен­ной соци­аль­ной зна­чи­мо­сти порож­да­ю­ще­го в интер­не­те «жест­кое про­ти­во­сто­я­ние», кото­рое сопро­вож­да­ет­ся оскорб­ле­ни­я­ми и уни­же­ни­я­ми собе­сед­ни­ка любы­ми спо­со­ба­ми [Гор­ба­нев­ский, Тро­фи­мо­ва 2021: 152–153].

Объ­ек­том иссле­до­ва­ния линг­ви­стов все чаще ста­но­вят­ся рече­вые пра­во­на­ру­ше­ния в мас­сме­диа, «реа­ли­зо­ван­ные через меди­а­ка­на­лы в уст­ной или пись­мен­ной фор­ме, в кото­рых обна­ру­жи­ва­ют­ся откло­не­ния от юри­ди­че­ских тре­бо­ва­ний и запре­тов» [Дус­ка­е­ва 2018: 101.102], сфор­му­ли­ро­ван­ных в раз­лич­ных доку­мен­тах. Дан­ное направ­ле­ние кри­ти­ки медиа­ре­чи, раз­ра­ба­ты­ва­е­мое с 2016 г. кафед­рой рече­вой ком­му­ни­ка­ции инсти­ту­та «Выс­шая шко­ла жур­на­ли­сти­ки и мас­со­вых ком­му­ни­ка­ций» Санкт-Петер­бург­ско­го госу­дар­ствен­но­го уни­вер­си­те­та под руко­вод­ством Л. Р. Дус­ка­е­вой [Дус­ка­е­ва 2020: 413.414], пред­став­ле­но, в част­но­сти, в мате­ри­а­лах меж­ду­на­род­ной науч­но-прак­ти­че­ской кон­фе­рен­ции (6–9 сен­тяб­ря 2016 г., Вар­на, Бол­га­рия) в сооб­ще­ни­ях панель­ной дис­кус­сии по про­бле­мам мето­ди­че­ско­го сопро­вож­де­ния линг­ви­сти­че­ско­го ана­ли­за меди­а­тек­стов (см. тези­сы к докла­дам В. В. Васи­лье­вой, М. А. Вен­гра­но­вич, А. Н. Доб­ре­евой и В. Г. Тка­че­вой, Г. С. Ива­нен­ко, Е. С. Кара-Мур­зы, Т. В. Чер­ны­шо­вой, И. Н. Ива­но­вой и др.) [Медиа­линг­ви­сти­ка 2016]. Дан­но­му век­то­ру иссле­до­ва­ния посвя­щен спе­ци­аль­ный выпуск меж­ду­на­род­но­го науч­но­го жур­на­ла «Медиа­линг­ви­сти­ка» (2016), в кото­ром линг­во­экс­перт­ная тема­ти­ка рас­смат­ри­ва­ет­ся на мате­ри­а­ле раз­ных типов медиа­дис­кур­са: мас­сме­дий­но­го, экс­тре­мист­ско­го, линг­во­экс­перт­но­го и др. (см. об этом: [Дус­ка­е­ва 2020: 400.420]).

Объ­ек­том изу­че­ния в ста­тье явля­ет­ся кон­фликт­ное рече­вое вза­и­мо­дей­ствие поль­зо­ва­те­лей в сете­вом про­стран­стве совре­мен­ной Рос­сии в юри­слинг­ви­сти­че­ском аспек­те. Пред­ме­том — дис­кре­ди­ти­ру­ю­щий кибер­бул­линг в поли­ло­гах сете­во­го обще­ния. Цель иссле­до­ва­ния — на мате­ри­а­ле спор­ных тек­стов, став­ших объ­ек­том судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства в 2019–2021 гг., опи­сать раз­но­вид­но­сти (вари­ан­ты) фор­ми­ро­ва­ния дис­кре­ди­ти­ру­ю­ще­го кибер­бул­лин­га в сете­вом обще­нии и выявить неко­то­рые его типо­ло­ги­че­ские чер­ты в срав­не­нии с кон­фликт­ны­ми тек­ста­ми дис­кре­ди­ти­ру­ю­щей направ­лен­но­сти в мате­ри­а­лах тра­ди­ци­он­ных печат­ных массмедиа.

История вопроса

Тер­мин «бул­линг», как отме­ча­ют А. А. Боча­вер и К. Д. Хло­мов, пер­во­на­чаль­но воз­ник в иссле­до­ва­ни­ях взрос­лых кол­лек­ти­вов [Боча­вер, Хло­мов 2013], а затем стал упо­треб­лять­ся пре­иму­ще­ствен­но для обо­зна­че­ния трав­ли в юно­ше­ской сре­де. Исполь­зо­ва­ние тер­ми­на «бул­линг» в зна­че­нии трав­ля как «пред­на­ме­рен­ное систе­ма­ти­че­ски повто­ря­ю­ще­е­ся агрес­сив­ное пове­де­ние, вклю­ча­ю­щее нера­вен­ство соци­аль­ной вла­сти или физи­че­ской силы», ввел в науч­ный обо­рот нор­веж­ский пси­хо­лог Д. Оль­ве­ус в 1993 г. [Боча­вер, Хло­мов 2013: 149].

Несмот­ря на то что тер­мин «бул­линг» исполь­зу­ет­ся отно­си­тель­но недав­но, само явле­ние пси­хо­ло­ги­че­ско­го пре­сле­до­ва­ния чле­на како­го-либо кол­лек­ти­ва одним лицом или груп­пой лиц, совер­ша­ю­щих «умыш­лен­ные дей­ствия, направ­лен­ные на лише­ние… субъ­ек­та дове­рия к нему, на под­рыв его авто­ри­те­та, ими­джа» [Рай­з­берг, Лозов­ский, Ста­ро­дуб­це­ва 1999], ины­ми сло­ва­ми, на дис­кре­ди­та­цию, извест­но дав­но. По заме­ча­нию А. А. Боча­ве­ра и К. Д. Хло­мо­ва, «трав­ля раз­ви­ва­ет­ся почти в любом закры­том сооб­ще­стве, будь то армей­ское под­раз­де­ле­ние или элит­ный кол­ледж» [Боча­вер, Хло­мов 2013: 149].

Начи­ная с 1990‑х годов, в пери­од пере­строй­ки, на стра­ни­цах газет­ных изда­ний ста­ли пуб­ли­ко­вать­ся кри­ти­че­ские ста­тьи, посвя­щен­ные акту­аль­ным про­бле­мам соци­аль­но-поли­ти­че­ской жиз­ни Рос­сии, обла­да­ю­щие как соци­аль­ной [Солга­ник 2006], так и псев­до­со­ци­аль­ной оце­ноч­но­стью: «…текст, содер­жа­щий псев­до­со­ци­аль­ную оце­ноч­ность, опи­ра­ет­ся, как пра­ви­ло, на систе­му харак­те­ри­стик глав­но­го героя пуб­ли­ка­ции, зада­ча кото­рых — целе­на­прав­лен­ное сни­же­ние его обра­за как чело­ве­ка (а не как офи­ци­аль­но­го лица)» [Чер­ны­шо­ва 2013: 163]. Стра­те­гия дис­кре­ди­та­ции в меди­а­текстах с псев­до­со­ци­аль­ной оце­ноч­но­стью, мас­ки­ру­е­мая под лич­ное мне­ние авто­ра, как пра­ви­ло, не содер­жит фак­то­ло­ги­че­ской инфор­ма­ции, кон­цен­три­ро­ван­но пере­да­ет нега­тив­ную автор­скую оцен­ку опи­сы­ва­е­мо­го, не под­дер­жи­ва­е­мую в меди­а­тек­сте систе­мой дока­за­тельств (фак­тов). Такие меди­а­тек­сты вос­при­ни­ма­ют­ся чита­те­ля­ми как созна­тель­ная дис­кре­ди­та­ция лич­но­сти в соот­вет­ствии с автор­ским замыс­лом. Их типо­ло­ги­че­ские при­зна­ки [Чер­ны­шо­ва 2013], на  наш взгляд, во мно­гом соот­но­сят­ся с типо­ло­ги­че­ски­ми при­зна­ка­ми дис­кре­ди­ти­ру­ю­ще­го кибер­бул­лин­га. С линг­ви­сти­че­ско­го иссле­до­ва­ния (экс­пер­ти­зы) подоб­ных тек­стов, полу­чив­ших назва­ние «спор­ных», по сути, на осно­ве тео­ре­ти­че­ско­го осмыс­ле­ния кон­фликт­ных меди­а­тек­стов, попав­ших в сфе­ру судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства в свя­зи с граж­дан­ски­ми дела­ми о защи­те чести, досто­ин­ства и дело­вой репу­та­ции, нача­лось фор­ми­ро­ва­ние линг­во­экс­перт­ной обла­сти ново­го при­клад­но­го направ­ле­ния — юри­ди­че­ской линг­ви­сти­ки [Дус­ка­е­ва 2020: 410.412]. Пола­га­ем, что имен­но меди­а­тек­сты с псев­до­со­ци­аль­ной оце­ноч­но­стью спо­соб­ство­ва­ли рас­про­стра­не­нию в обще­стве агрес­сив­но­го рече­во­го пове­де­ния, кото­рое затем рас­про­стра­ни­лось и на сете­вое обще­ние, поро­див раз­но­об­раз­ные фор­мы агрес­сив­но­го вза­и­мо­дей­ствия ком­му­ни­кан­тов в соци­аль­ных сетях и мессенджерах.

В 1997 г. Б. Бел­си дал опре­де­ле­ние тер­ми­на «кибер­бул­линг», под кото­рым пред­ло­жил пони­мать «исполь­зо­ва­ние инфор­ма­ци­он­ных и ком­му­ни­ка­ци­он­ных тех­но­ло­гий, напри­мер элек­трон­ной почты, мобиль­но­го теле­фо­на, лич­ных интер­нет-сай­тов, для наме­рен­но­го, неод­но­крат­но­го и враж­деб­но­го пове­де­ния лица или груп­пы, направ­лен­но­го на оскорб­ле­ние дру­гих людей» (цит. по: [Сур­ко­ва, Зелен­ский, Алек­се­ев­ская 2019: 73]).

Груп­па рос­сий­ских авто­ров в 2019 г. опуб­ли­ко­ва­ла обзор зару­беж­ных иссле­до­ва­ний кибер­бул­лин­га — трав­ли при помо­щи совре­мен­ных тех­но­ло­гий и интер­не­та сре­ди под­рост­ков и моло­де­жи [Вол­ко­ва, Вол­ко­ва, Голу­бов­ская 2019: 71–81]. В обзо­ре отме­ча­ет­ся, что в зару­беж­ных стра­нах (США, Вели­ко­бри­та­нии и др.) иссле­до­ва­ния кибер­бул­лин­га как соци­аль­ной про­бле­мы при­шлись на конец 1990‑х — нача­ло 2000‑х годов. В Рос­сии науч­ные пуб­ли­ка­ции по дан­ной про­бле­ме, так­же в свя­зи с раз­ви­ти­ем интер­не­та, появ­ля­ют­ся с 2014 г., а с 2017 г. в пуб­ли­ка­ци­ях кон­ста­ти­ру­ют­ся сте­пень рас­про­стра­нен­но­сти кибер­бул­лин­га и его нега­тив­ные послед­ствия для лич­ност­но­го роста моло­дых поль­зо­ва­те­лей интер­не­та [Вол­ко­ва, Вол­ко­ва, Голу­бов­ская 2019: 72].

Авто­ры обоб­щи­ли тема­ти­ку зару­беж­ных и оте­че­ствен­ных иссле­до­ва­ний и выде­ли­ли сре­ди них в каче­стве основ­ных пси­хо­ло­ги­че­ские, пра­во­вые, юри­ди­че­ские ком­по­нен­ты [Вол­ко­ва, Вол­ко­ва, Голу­бов­ская 2019: 73–74] с явным пре­об­ла­да­ни­ем пси­хо­ло­ги­че­ских аспек­тов. Сре­ди иссле­до­ва­ний рос­сий­ских авто­ров так­же мож­но упо­мя­нуть ряд работ, опуб­ли­ко­ван­ных в тече­ние пяти послед­них лет, про­ли­ва­ю­щих свет на такие важ­ные аспек­ты изу­ча­е­мо­го явле­ния, как содер­жа­ние, виды и фор­мы кибер­бул­лин­га [Боча­вер, Хло­мов 2014; Паш­ке­вич, Меже­нов 2019; Кода­не­ва 2020; Сту­ка­ло 2020]; его пси­хо­ло­ги­че­ские и пра­во­вые аспек­ты, свя­зан­ные со свое­об­ра­зи­ем вир­ту­аль­ной сре­ды [Боча­вер, Хло­мов 2014; Шев­ко, Исха­ков 2017]; типы трав­ли и из воз­дей­ствие на лич­ность, репре­зен­та­ции форм и послед­ствий трав­ли [Сур­ко­ва, Зелен­ский, Алек­се­ев­ская 2019]; пси­хо­ло­ги­че­ские осо­бен­но­сти лич­но­сти участ­ни­ков кибер­бул­лин­га [Махов­ская, Мар­чен­ко 2018; Миши­на, Воро­бье­ва 2020].

Линг­ви­сти­че­ские аспек­ты изу­че­ния кон­фликт­ной ситу­а­ции, свя­зан­ной с кибер­бул­лин­гом, так­же в послед­нее вре­мя при­вле­ка­ют вни­ма­ние линг­ви­стов. Напри­мер, участ­ни­ки Меж­ду­на­род­ной заоч­ной науч­ной кон­фе­рен­ции «Вер­баль­ный бул­линг в соц­се­тях и ино­языч­ном медиа­дис­кур­се» в сво­их ста­тьях, опуб­ли­ко­ван­ных в одно­имен­ном элек­трон­ном сбор­ни­ке (2018), обра­ща­ют­ся к несколь­ким акту­аль­ным про­бле­мам изу­че­ния это­го явле­ния. Иссле­до­ва­те­лей-линг­ви­стов инте­ре­су­ют, в част­но­сти, фор­мы агрес­сии, исполь­зу­е­мые в про­цес­се интер­нет-трав­ли; основ­ные харак­те­ри­сти­ки вер­баль­но­го бул­лин­га в соци­аль­ных сетях, его вер­баль­ные осо­бен­но­сти в реаль­ной жиз­ни и в интер­нет-про­стран­стве и т. д. [Кли­ку­ши­на, Паль­мо­ва 2018: 23–27, 46–52, 75–78].

В 2021 г. под редак­ци­ей Н. Д. Голе­ва вышла в свет кол­лек­тив­ная моно­гра­фия в двух томах «Соци­аль­ные сети: ком­плекс­ный линг­ви­сти­че­ский ана­лиз» (2021), в кото­рой так­же затро­ну­ты аспек­ты кон­фликт­но­го вза­и­мо­дей­ствия участ­ни­ков соци­аль­ных сетей. Напри­мер, опи­сы­вая ком­му­ни­ка­цию в бло­гах, А. Б. Бушев обра­ща­ет­ся к обзо­ру ряда зару­беж­ных и оте­че­ствен­ных иссле­до­ва­ний, содер­жа­щих клас­си­фи­ка­цию вер­баль­но-агрес­сив­ных актов — от оскорб­ле­ний и враж­деб­ных заме­ча­ний до угроз и гру­бых тре­бо­ва­ний, при­нуж­да­ю­щих к выпол­не­нию како­го­ли­бо дей­ствия и реа­ли­зу­е­мых в основ­ных фор­мах кибер­бул­лин­га, к кото­рым автор отно­сит флей­минг, трол­линг, кле­ве­ту, рас­кры­тие сек­ре­тов, мошен­ни­че­ство и мно­гое др. [Голев 2021: 16]. М. Дебренн, рефе­ри­руя в сво­ем иссле­до­ва­нии линг­во­ко­гни­тив­ные и дис­кур­сив­ные аспек­ты ком­му­ни­ка­ции в соц­се­тях на мате­ри­а­ле моно­гра­фии Мари-Анн Паво «Ана­лиз циф­ро­во­го дис­кур­са» (2017), сре­ди про­че­го обра­ща­ет­ся и к кибер­бул­лин­гу. Автор, с одной сто­ро­ны, харак­те­ри­зу­ет его глав­ные осо­бен­но­сти — «ано­ним­ность, отсут­ствие очно­го кон­так­та, про­дол­жи­тель­ность и мас­со­вое рас­про­стра­не­ние», а с дру­гой — ука­зы­ва­ет, что «жерт­вы кибер­бул­лин­га могут обыг­ры­вать агрес­сию» и делать из нее «повод для гор­до­сти либо заме­ня­ют оскор­би­тель­ные сло­ва смай­ли­ка­ми, дости­гая тем самым поло­жи­тель­ных эмо­ций» [Голев 2021: 50].

Линг­во­пра­во­вой аспект кон­фликт­но­го вза­и­мо­дей­ствия участ­ни­ков сете­вой ком­му­ни­ка­ции пред­став­лен в пуб­ли­ка­ци­ях том­ско­го иссле­до­ва­те­ля А. В. Курья­но­вич [Курья­но­вич 2015; 2017; 2018]. На мате­ри­а­ле эпи­сто­ляр­но­го сете­во­го обще­ния автор выде­ля­ет типи­че­ские осо­бен­но­сти кон­фликт­но­го рече­во­го вза­и­мо­дей­ствия в Сети, дает общую харак­те­ри­сти­ку ситу­а­ции обще­ния, при­во­дя­щей к рече­во­му кон­флик­ту; опи­сы­ва­ет кон­фликт­ную язы­ко­вую лич­ность и лек­си­че­ские еди­ни­цы инвек­тив­но­го харак­те­ра, при­ме­ня­е­мые ею «в сете­вых эпи­сто­ляр­ных текстах раз­ной жан­ро­во-сти­ле­вой ори­ен­та­ции… содер­жа­щих крайне нега­тив­ную оцен­ку и/ или эмо­ци­о­наль­но-экс­прес­сив­ный ком­по­нент и исполь­зу­е­мых в целях оскорб­ле­ния или уни­же­ния адре­са­та» [Курья­но­вич 2017: 67]; фор­му­ли­ру­ет усло­вия, при кото­рых созда­ет­ся «ситу­а­ция воз­мож­ной ква­ли­фи­ка­ции пове­де­ния кон­фликт­ной язы­ко­вой лич­но­сти с пра­во­вых пози­ций [Курья­но­вич 2017: 67], а так­же пред­ла­га­ет кри­те­рии выде­ле­ния неко­то­рых видов кон­фликт­но­го рече­во­го пове­де­ния в сете­вой пере­пис­ке, сре­ди кото­рых — целе­вая уста­нов­ка авто­ра, спе­ци­фи­ка дис­кур­сив­ной ситу­а­ции, язы­ко­вые осо­бен­но­сти оформ­ле­ния автор­ских уста­но­вок и др. [Курья­но­вич 2017: 67]. В пуб­ли­ка­ци­ях иссле­до­ва­те­ля, как пред­став­ля­ет­ся, опи­сан некий инва­ри­ант рече­во­го пове­де­ния инвек­то­ра и инвек­ту­ма в кон­фликт­ном сете­вом обще­нии, охва­ты­ва­ю­щем откры­тый пере­чень раз­ных про­яв­ле­ний кон­фликт­ных рече­вых актов (спам-кор­ре­спон­ден­ция, флу­динг, офф­то­пинг, трол­линг, эль­финг, флей­минг, кибер­бул­линг, кибер­моббинг, сек­сти [Курья­но­вич 2017: 66; 2018: 130–131]).

Пола­га­ем, что на осно­ве дан­но­го инва­ри­ан­та, сфор­ми­ро­вав­ше­го­ся на осно­ве таких кри­те­ри­ев, как цель, резуль­та­ты и рис­ки (в том чис­ле пра­во­вые) его осу­ществ­ле­ния, язы­ко­вые мар­ке­ры рече­вой интерак­ции, пра­во­вая оцен­ка и др. [Курья­но­вич 2017: 66–67], могут быть опи­са­ны раз­ные вари­ан­ты реа­ли­за­ции агрес­сив­но­го рече­во­го пове­де­ния в сете­вом обще­нии, а так­же уточ­не­ны чер­ты дис­кре­ди­ти­ру­ю­ще­го кибер­бул­лин­га как раз­но­вид­но­сти агрес­сив­но­го рече­во­го пове­де­ния, направ­лен­но­го на под­рыв авто­ри­те­та, ими­джа и дове­рия к кому-либо и осу­ществ­лен­но­го через сете­вую пере­пис­ку в пуб­лич­ном и меж­лич­ност­ном обще­нии (соци­аль­ные сети, мес­сен­дже­ры, SMS-сооб­ще­ния и т. п.).

Описание методики исследования

Иссле­до­ва­ние выпол­не­но в рус­ле ком­му­ни­ка­тив­но-дис­кур­сив­ной пара­диг­мы [Сусов 1979; van Dijk 1985; Кара­сик 2000; Тичер и др. 2009; Леон­то­вич 2011], пред­по­ла­га­ю­щей изу­че­ние осо­бен­но­стей кон­фликт­но­го вза­и­мо­дей­ствия ком­му­ни­кан­тов через приз­му дис­кур­сив­но­го опи­са­ния ситу­а­ции обще­ния, усло­вий ее про­те­ка­ния и обу­слов­лен­ных ситу­а­ци­ей обще­ния харак­те­ри­стик рече­во­го пове­де­ния участ­ни­ков сете­во­го взаимодействия.

Ана­лиз агрес­сив­ных про­яв­ле­ний кон­фликт­ных рече­вых дей­ствия ком­му­ни­кан­тов с целью выде­ле­ния их типо­ло­ги­че­ских при­зна­ков про­во­дил­ся по сле­ду­ю­щей схе­ме, кото­рая объ­еди­ня­ет несколь­ко мето­ди­че­ских про­це­дур, направ­лен­ных на ком­плекс­ное опи­са­ние изу­ча­е­мо­го объ­ек­та: 1) харак­те­ри­сти­ка кон­тек­ста-ситу­а­ции (рече­вой ситу­а­ции [Леон­то­вич 2011: 110]), в рам­ках кото­ро­го про­ис­хо­дит кон­фликт­ная интерак­ция; 2) кон­ста­та­ция фак­та (рече­во­го собы­тия [Леон­то­вич 2011: 110]), послу­жив­ше­го осно­вой для оце­ноч­но­го ком­мен­та­рия; 3) харак­те­ри­сти­ка средств и спо­со­бов, реа­ли­зу­ю­щих стра­те­гию дис­кре­ди­та­ции [Чер­ны­шо­ва 2013: 167] / сни­же­ние ста­ту­са оппо­нен­та (оскорб­ле­ние) через созда­ние посред­ством выска­зы­ва­ния нега­тив­но­го обра­за субъ­ек­та кибер­бул­лин­га [Курья­но­вич 2017: 67–68].

Анализ материала

Мы ана­ли­зи­ро­ва­ли мате­ри­ал кон­фликт­ной рече­вой интерак­ции участ­ни­ков сете­во­го обще­ния — соци­аль­ных медиа как интер­нет-ресур­сов, поз­во­ля­ю­щих обмен инфор­ма­ци­ей любо­го фор­ма­та меж­ду заин­те­ре­со­ван­ны­ми поль­зо­ва­те­ля­ми. Для иссле­до­ва­ния выбран мате­ри­ал, про­шед­ший про­це­ду­ру судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства в 2019–2020 гг.: 1) част­ная SMS-пере­пис­ка двух жен­щин, пре­бы­ва­ю­щих в состо­я­нии кон­флик­та, содер­жа­щая нега­тив­но-оце­ноч­ные выска­зы­ва­ния (2021 г.); 2) чат участ­ни­ков доле­во­го стро­и­тель­ства «Доль­щи­ки»¹ в мес­сен­дже­ре WhatsApp (систе­ма обме­на мгно­вен­ны­ми сооб­ще­ни­я­ми меж­ду поль­зо­ва­те­ля­ми с помо­щью сети Интер­нет; 3) фраг­мен­ты лич­ной пере­пис­ки двух основ­ных участ­ни­ков сете­во­го кон­флик­та в том же самом мес­сен­дже­ре (2019/2020 г.), содер­жа­щие нега­тив­но-оце­ноч­ные выска­зы­ва­ния оскор­би­тель­но­го харак­те­ра в адрес «жерт­вы».

Все мате­ри­а­лы, ото­бран­ные на осно­ве типич­ных при­зна­ков ситу­а­ции дис­кре­ди­ти­ру­ю­ще­го обще­ния, выде­лен­ные ранее на мате­ри­а­ле тра­ди­ци­он­ных медиа [Чер­ны­шо­ва 2013], а так­же с уче­том уже упо­ми­нав­ших­ся ранее кри­те­ри­ев диф­фе­рен­ци­а­ции неко­то­рых видов кон­фликт­но­го рече­во­го пове­де­ния в сете­вой пере­пис­ке [Курья­но­вич 2017: 67], опре­де­ле­ны как дис­кре­ди­ти­ру­ю­щий кибер­бул­линг, цель кото­ро­го, в отли­чие от тра­ди­ци­он­но­го кибер­бул­лин­га, состо­ит не толь­ко (а в неко­то­рых раз­но­вид­но­стях кибер­бул­лин­га — не столь­ко) в агрес­сив­ной трав­ле участ­ни­ка сете­во­го вза­и­мо­дей­ствия ради самой трав­ли, но в фор­ми­ро­ва­нии у чле­нов груп­пы или слу­чай­ных поль­зо­ва­те­лей сете­во­го ресур­са, кото­рых при­влек­ла обсуж­да­е­мая тема, нуж­но­го ини­ци­а­то­рам кон­флик­та мне­ния на осно­ве дис­кре­ди­та­ции субъ­ек­та обсуж­де­ния неумест­ны­ми дей­стви­я­ми или сло­ва­ми, направ­лен­ны­ми на сни­же­ние его ста­ту­са как ком­пе­тент­но­го чле­на груп­пы, про­фес­си­о­на­ла, пред­ста­ви­те­ля опре­де­лен­но­го пола и т. д. В то же вре­мя все три при­ме­ра поз­во­ля­ют выявить не толь­ко общие при­зна­ки агрес­сив­но­го пове­де­ния в Сети, но и наме­тить раз­но­вид­но­сти (вари­ан­ты) дис­кре­ди­ти­ру­ю­ще­го кибер­бул­лин­га в зави­си­мо­сти от ряда фак­то­ров, обу­слов­лен­ных видом сете­во­го вза­и­мо­дей­ствия, харак­те­ри­сти­ка­ми участ­ни­ков интер­нет-ком­му­ни­ка­ции, осо­бен­но­стя­ми рече­во­го пове­де­ния в каж­дом из рас­смот­рен­ных примеров.

Варианты дискредитирующего кибербуллинга в сетевом общении (в сравнении с традиционным кибербуллингом): результаты исследования

Кибербуллинг в частной SMS-переписке

Харак­те­ри­сти­ка кон­тек­ста-ситу­а­ции. Ана­ли­зи­ру­е­мые мате­ри­а­лы отно­сят­ся к пер­со­наль­но­му (лич­ност­но ори­ен­ти­ро­ван­но­му) типу дис­кур­са. Пер­со­наль­ный дис­курс пред­став­ля­ет собой нефор­маль­ное обще­ние, как пра­ви­ло, лич­но зна­ко­мых ком­му­ни­кан­тов [Куша­ко­ва 2013]. Как сле­ду­ет из ана­ли­за SMS-сооб­ще­ний, ком­му­ни­кан­ты зна­ют друг дру­га по име­ни, фами­лии, им извест­ны интим­ные дета­ли лич­ной жиз­ни друг дру­га, есть общие зна­ко­мые. Основ­ны­ми при­зна­ка­ми SMS-ком­му­ни­ка­ции явля­ют­ся опо­сре­до­ван­ность мобиль­ным теле­фо­ном, диа­ло­гич­ность, при­ват­ный (интим­ный) харак­тер обще­ния, син­хрон­ность обме­на инфор­ма­ци­ей, дистант­ность, крат­кость, уст­но-пись­мен­ный харак­тер, спон­тан­ность рече­во­го акта, вза­и­мо­дей­ствие инфор­ма­тив­ных и оце­ноч­ных эле­мен­тов, пре­иму­ще­ствен­но неофи­ци­аль­ный харак­тер обще­ния [Куша­ко­ва 2013]. Как пра­ви­ло, ком­му­ни­кан­ты обла­да­ют «общей памя­тью» о тех собы­ти­ях, кото­рые обща­ю­щим­ся хоро­шо извест­ны. Сти­ли­сти­че­ские осо­бен­но­сти SMS-сооб­ще­ний — раз­го­вор­ная лек­си­ка, боль­шое коли­че­ство грам­ма­ти­че­ских оши­бок, все­воз­мож­ные фор­мы ком­прес­сии (сжа­тия речи), эллип­сы, умол­ча­ния, бес­со­ю­зие, раз­го­вор­ные вари­ан­ты моде­лей пред­ло­же­ния и т. д. [Вене­дик­то­ва 2011].

Кон­ста­та­ция фак­та (рече­вое или нере­че­вое собы­тие, послу­жив­шее осно­вой для оце­ноч­но­го обме­на оскор­би­тель­ны­ми SMS-выска­зы­ва­ни­я­ми, кото­рые ста­ли при­чи­ной судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства). На осно­ве про­ве­ден­но­го смыс­ло­во­го ана­ли­за уста­нов­ле­но, что SMS-пере­пис­ка меж­ду або­нен­та­ми двух теле­фон­ных номе­ров (далее обо­зна­чен­ных как Ж1 и Ж2) носит агрес­сив­но-кон­фликт­ный харак­тер, при­чи­ной кото­ро­го явля­ет­ся дли­тель­ная (в тече­ние трех меся­цев) кон­фрон­та­ция двух жен­щин из-за одно­го муж­чи­ны, при­вед­шая к рече­во­му кон­флик­ту и после­ду­ю­ще­му судеб­но­му раз­би­ра­тель­ству. Осо­бен­ность рече­во­го кон­флик­та состо­ит в том, что он воз­ник в про­цес­се дли­тель­ных быто­вых отно­ше­ний меж­ду ком­му­ни­кан­та­ми и лишь затем пере­шел в сете­вую сферу.

Сред­ства и спо­со­бы, реа­ли­зу­ю­щие стра­те­гию, направ­лен­ную на сни­же­ние ста­ту­са ком­му­ни­кан­та. Кон­фликт­ное SMS-обще­ние меж­ду субъ­ек­та­ми ком­му­ни­ка­ции по всем при­зна­кам явля­ет­ся кибер­бул­лин­гом в тра­ди­ци­он­ном его пони­ма­нии как «наме­рен­но­го, неод­но­крат­но­го и враж­деб­но­го» пове­де­ния лица, направ­лен­но­го на оскорб­ле­ние дру­го­го чело­ве­ка. Несмот­ря на то что обе участ­ни­цы исполь­зу­ют раз­но­об­раз­ные язы­ко­вые сред­ства воз­дей­ствия друг на дру­га, как пря­мо­го (непо­сред­ствен­но выра­жа­ю­ще­го соот­вет­ству­ю­щую илло­ку­цию, т. е. ком­му­ни­ка­тив­ную цель гово­ря­ще­го), так и кос­вен­но­го (для выра­же­ния илло­ку­тив­ной силы, не свя­зан­ной с их пря­мым язы­ко­вым зна­че­ни­ем [Гри­шеч­ко 2008]), наи­бо­лее часто к пря­мо­му воз­дей­ствию при­бе­га­ет вла­де­ли­ца номе­ра Ж1 (ини­ци­а­тор кон­флик­та и орга­ни­за­тор кибер­бул­лин­га), обла­да­ю­щая зна­чи­тель­но боль­шим воз­дей­ству­ю­щим потен­ци­а­лом. Ее SMS-сооб­ще­ния отли­ча­ют­ся зна­чи­тель­ным объ­е­мом по срав­не­нию с сооб­ще­ни­я­ми Ж2, содер­жат фор­мы пове­ли­тель­но­го накло­не­ния (вклю­чи свой мозг, моз­ги вклю­чи, шеве­ли сво­ей одной изви­ли­ной, заткнись и мычи в тря­поч­ку и др.²), мно­го­чис­лен­ные повест­во­ва­тель­ные и вопро­си­тель­ные кон­струк­ции, оце­ноч­ную лек­си­ку (Я не пере­жи­ваю)) я заме­ти­ла тоот­ко, что ты пси­хо­пат­ка с тря­су­щи­ми­ся голо­сом; О да! Я вспом­ни­ла, Аслан³ тебя еще мышью назы­ва­ет. Гово­рит: «такая мышь»)))))), бли­и­ин, а тебе под­хо­дит! Я как тебя уви­де­ла, прям в точ­ку))))))))).

Напро­тив, кос­вен­ные сред­ства рече­во­го воз­дей­ствия не выра­жа­ют откры­то наме­ре­ний субъ­ек­та, это так назы­ва­е­мые спо­со­бы скры­то­го при­нуж­де­ния лич­но­сти к опре­де­лен­но­му пове­де­нию через оцен­ку ситу­а­ции, исполь­зо­ва­ние реплик, направ­лен­ных на пони­же­ние пси­хо­фи­зи­че­ско­го состо­я­ния ком­му­ни­кан­та, повто­ры наи­бо­лее важ­ных с точ­ки зре­ния пишу­ще­го фраг­мен­тов SMS-сооб­ще­ний, опи­са­ние небла­го­при­ят­ных послед­ствий, кото­рые могут насту­пить, если адре­сат не при­мет нуж­ное реше­ние, к кото­ро­му его под­тал­ки­ва­ет гово­ря­щий. При­ме­ры подоб­ных выска­зы­ва­ний Ж1 в адрес Ж2: …я Асла­на про­шлое знаю от и до, я обща­юсь очень плот­но с его самы­ми близ­ки­ми дру­зья­ми, с кото­ры­ми тебе и не све­тит даже пооб­щать­ся)… А с тобой что — он про­сто при мне гово­рит — поте­ряй­ся. Поче­му ты, Даша, не теря­ешь­ся? Тебе нра­вит­ся эта боль, когда тебя уни­жа­ют, назы­ва­ют ране­ной лоша­дью и мышью? Ты прав­да счи­та­ешь, что ты такая? На наш взгляд, подоб­ные выска­зы­ва­ния, опи­сы­ва­ю­щие непри­гляд­ное пове­де­ние ком­му­ни­кан­та в меж­лич­ност­ном обще­нии, направ­ле­ны на то, что­бы пока­зать бес­смыс­лен­ность дей­ствий жерт­вы, сфор­ми­ро­вав у нее чув­ство сты­да за свое яко­бы осуж­да­е­мое соци­у­мом пове­де­ние (свое­об­раз­ная дис­кре­ди­та­ция жерт­вы в ее соб­ствен­ных глазах).

Все пере­чис­лен­ные осо­бен­но­сти кон­фликт­но­го SMS-вза­и­мо­дей­ствия меж­ду Ж1 и Ж2 — это мас­си­ро­ван­ное рече­вое воз­дей­ствие, цель кото­ро­го — повли­ять на пси­хи­че­ское состо­я­ние оппо­нен­та, сни­зить его соци­аль­ный ста­тус для дости­же­ния соб­ствен­ных наме­ре­ний. Все эти состав­ля­ю­щие харак­тер­ны для осо­бо­го оце­ноч­но­го рече­во­го акта — оскорбления.

При этом жест­кой нега­тив­ной оцен­ке, выра­жен­ной в гру­бо-про­сто­реч­ной, в том чис­ле и обсцен­ной, пре­не­бре­жи­тель­ной фор­ме, под­вер­га­ют­ся раз­ные сто­ро­ны лич­но­сти Ж2: ее умствен­ные и мыс­ли­тель­ные спо­соб­но­сти (я уго­раю над тво­ей тупиз­ной все­гда!); внеш­ний вид, мане­ры пове­де­ния (пер­вый раз про­сто ох**ела от тво­е­го потас­кан­но­го и кол­хоз­но­го вида; ты быд­ло курин­ное!! и др.); осо­бен­но­сти харак­те­ра, обра­за жиз­ни, опре­де­ля­ю­щие ста­тус жен­щи­ны в соци­у­ме (ты мерз­кая и кон­че­ная…).

При­е­мы пря­мо­го и кос­вен­но­го рече­во­го воз­дей­ствия в сово­куп­но­сти с мани­пу­ля­тив­ной стра­те­ги­ей на пони­же­ние, направ­лен­ной на фор­ми­ро­ва­ние отри­ца­тель­ной само­оцен­ки у жерт­вы мани­пу­ли­ро­ва­ния (Ж2) реа­ли­зу­ют­ся ини­ци­а­то­ром кибер­бул­лин­га через осо­бый отбор язы­ко­вых еди­ниц, сре­ди кото­рых исполь­зу­ет­ся лек­си­ка экс­прес­сив­но­го рус­ско­го про­сто­ре­чия, мар­ки­ро­ван­ная в сло­ва­рях инвек­тив­ной лек­си­ки поме­та­ми «вуль­гар­ное», «нецен­зур­ное», «гру­бо-про­сто­реч­ное»; лек­си­ка жар­гон­но­го про­ис­хож­де­ния, име­ю­щая соот­вет­ству­ю­щие поме­ты в сло­ва­рях рус­ско­го жар­го­на; лек­си­ка пер­вич­ной или вто­рич­ной номи­на­ции, име­ю­щая отно­ше­ние к физио­ло­ги­че­ско­му «низу» чело­ве­че­ско­го тела: «пере­док», «дыра» (в зна­че­нии «жен­ский поло­вой орган»); сни­жен­ная обще­на­род­ная лек­си­ка, име­ю­щая оце­ноч­ные поме­ты «пре­зри­тель­ное», «пре­не­бре­жи­тель­ное».

По заме­ча­нию А. В. Курья­но­вич, «адре­са­ция выска­зы­ва­ния непо­сред­ствен­но кон­крет­но­му лицу», а так­же при­сут­ствие в речи подоб­ных нега­тив­но окра­шен­ных еди­ниц для созда­ния нега­тив­но­го обра­за лица могут быть мар­ки­ро­ва­ны как ситу­а­ции, на кото­рые рас­про­стра­ня­ет­ся пра­во­вая ква­ли­фи­ка­ция в соот­вет­ствии со ста­тья­ми дей­ству­ю­ще­го зако­но­да­тель­ства [Курья­но­вич 2017: 67].

Результаты исследования чата участников долевого строительства «Дольщики» в мессенджере WhatsApp (продолжительность речевого конфликта — около 10 месяцев)

Харак­те­ри­сти­ка кон­тек­ста-ситу­а­ции. Обмен сооб­ще­ни­я­ми в мес­сен­дже­ре WhatsApp груп­пы «Доль­щи­ки» про­ис­хо­дит в интер­нет-сре­де и пред­став­ля­ет собой сете­вую пере­пис­ку двух или более лиц, сопро­вож­да­е­мую поли­ло­го­вы­ми (т. е. пред­по­ла­га­ю­щи­ми боль­шое коли­че­ство актив­ных участ­ни­ков рече­во­го акта) ком­мен­та­ри­я­ми, осу­ществ­ля­е­мы­ми интер­ак­тив­но как в вер­баль­ной (сло­вес­ной), так и в невер­баль­ной фор­ме (рисун­ки, «смай­ли­ки» и про­чие гра­фи­че­ские изоб­ра­же­ния, сопро­вож­да­ю­щие рече­вое дей­ствие). Соци­аль­ные сети и мес­сен­дже­ры не явля­ют­ся кана­ла­ми пере­да­чи офи­ци­аль­ной инфор­ма­ции [Жда­но­ва 2019], поэто­му обмен инфор­ма­ци­ей в них даже мало­зна­ко­мых лиц, состо­я­щих в дело­вых отно­ше­ни­ях (имен­но такие отно­ше­ния объ­еди­ня­ют поль­зо­ва­те­лей WhatsApp груп­пы «Доль­щи­ки»), осу­ществ­ля­ет­ся в сво­бод­ной, «неофи­ци­аль­ной» фор­ме, допус­ка­ю­щей такой же сво­бод­ный выбор язы­ко­вых еди­ниц и неязы­ко­во­го оформ­ле­ния тек­стов сооб­ще­ний. По заме­ча­нию Е. А. Жда­но­вой, «одним из важ­ных фак­то­ров, вли­я­ю­щих на язык обще­ния в интер­не­те, явля­ет­ся вза­и­мо­дей­ствие уст­ной и пись­мен­ной форм речи» [Жда­но­ва 2019: 19]: часто посла­ния ока­зы­ва­ют­ся корот­ки­ми, как репли­ки в уст­ном диа­ло­ге, вер­баль­ный ответ может быть заме­нен смай­ли­ком или изоб­ра­же­ни­ем и т. д.

К дру­гим устой­чи­вым осо­бен­но­стям сете­вой ком­му­ни­ка­ции мож­но отне­сти следующие:

— отсут­ствие дистан­ци­ро­ван­но­сти адре­са­та и адре­сан­та (во вре­мен­ном и соци­аль­ном плане): все участ­ни­ки мес­сен­дже­ра WhatsApp отно­сят­ся к одной груп­пе «Доль­щи­ки», кото­рая была созда­на «для инфор­ми­ро­ва­ния участ­ни­ков доле­во­го стро­и­тель­ства о ходе про­из­вод­ства стро­и­тель­но-мон­таж­ных работ», и по это­му кри­те­рию обла­да­ют оди­на­ко­вым ста­ту­сом, пред­по­ла­га­ю­щим обще­ние на рав­ных. Ука­зан­ные осо­бен­но­сти ком­му­ни­ка­ции в иссле­ду­е­мой груп­пе допус­ка­ют исполь­зо­ва­ние раз­но­об­раз­ной оце­ноч­ной лек­си­ки, пре­не­бре­же­ние необ­хо­ди­мы­ми при обще­нии мало­зна­ко­мых людей эти­кет­ны­ми нор­ма­ми (напри­мер, фор­ма­ми при­вет­ствия при вхож­де­нии в чат груп­пы), упро­щен­ный вари­ант обще­ния, одна­ко при этом сохра­ня­ет­ся «вы-фор­ма», согла­су­е­мая с гла­го­ла­ми в фор­ме 2‑го лица мно­же­ствен­но­го чис­ла при адрес­ном обра­ще­нии участ­ни­ков друг к дру­гу, что неха­рак­тер­но, напри­мер, для меж­лич­ност­но­го обме­на SMS-сооб­ще­ни­я­ми при кон­фликт­ном раз­вер­ты­ва­нии интеракции.

7 июня 2019 г. М1⁴ в ответ на сооб­ще­ние Ж2: Ваша как фами­лия зву­чит, тов. Ири­на? Как-то Вы сего­дня чрез­мер­но фами­льяр­ны.

Ж2: Я фами­льяр­на до той сте­пе­ни, до кото­рой сама решаю … Вы что-то попу­та­ли, тов. В. 😀 вы здесь-рядо­вой доль­щик, а не глав­но­ко­ман­ду­ю­щий.

М1: Решай­те луч­ше, зна­чит. Не вижу пово­да, что­бы Вы ко мне обра­ща­лись по фами­лии, при этом скры­ва­ли свою.

В том слу­чае, если раз­го­вор ста­но­вит­ся кон­флик­то­опас­ным, неко­то­рые участ­ни­ки при­зы­ва­ют смяг­чить нака­ля­ю­щу­ю­ся обста­нов­ку и вер­нуть­ся к более дело­вой и веж­ли­вой фор­ме общения:

7 июня 2019 г. М2: Давай­те сба­вим тон.

Ж2: Доб­рый конеч­но, поче­му бы и нет. Давай­те не будем терять чело­ве­че­ское лицо и будем общать­ся пред­мет­но и кон­струк­тив­но, а не эмо­ци­я­ми, догад­ка­ми и фан­та­зи­я­ми.

Ж3: Милей­шие буду­щие сосе­ди! Уже была не раз напи­са­на прось­ба — меж­ду­со­бой­чи­ки и лич­ные раз­бор­ки устра­и­вать в лич­ной переписке! 

Ж4: ооооо! щас нач­нет­ся… проснул­ся Народ, давай­те не будем пере­хо­дить на лич­но­сти Кому то инте­рес­но гово­рить не о стро­и­тель­стве дома, а обсуж­дать болячки; 

— ано­ним­ность: несмот­ря на то что все участ­ни­ки груп­пы явля­ют­ся доль­щи­ка­ми одно­го стро­и­тель­но­го объ­ек­та, их общее чис­ло (более 100 чело­век) не поз­во­ля­ет им лич­но знать друг дру­га, а в Сети мно­гие из них заре­ги­стри­ро­ва­ны под вымыш­лен­ны­ми име­на­ми, не рас­кры­ва­ю­щи­ми перед дру­ги­ми реаль­ную лич­ность, что явля­ет­ся обы­ден­ной прак­ти­кой для участ­ни­ков, обща­ю­щих­ся в соци­аль­ных сетях или мес­сен­дже­рах. Отсут­ствие физи­че­ско­го кон­так­ти­ро­ва­ния меж­ду ком­му­ни­кан­та­ми на фоне потен­ци­аль­но­го обез­ли­чи­ва­ния каж­до­го из них в сете­вой ком­му­ни­ка­ции сни­ма­ет ряд эти­че­ских и рече­вых барье­ров, что в ряде слу­ча­ев при­во­дит к демон­стра­ции деструк­тив­но­го пове­де­ния, часто агрес­сив­но­го по сво­ей сути [Курья­но­вич 2017].

Кон­ста­та­ция фак­та (рече­вое собы­тие, послу­жив­шее осно­вой для оце­ноч­но­го ком­мен­та­рия и при­вед­шее к обостре­нию соци­аль­ных отно­ше­ний в груп­пе). Как пока­зал ана­лиз реплик-сооб­ще­ний участ­ни­ков кон­фликт­ной интерак­ции, обмен сооб­ще­ни­я­ми меж­ду тре­мя ком­му­ни­кан­та­ми (М1, Ж1 и М2) раз­вер­ты­ва­ет­ся на фоне кон­фликт­ной рече­вой ситу­а­ции, воз­ник­шей из-за раз­но­гла­сий меж­ду участ­ни­ка­ми груп­пы «Доль­щи­ки» по вопро­су сро­ков завер­ше­ния стро­и­тель­ства жило­го дома. Кри­ти­че­ское отно­ше­ние к ходу работ по завер­ше­нию стро­и­тель­ства дома выра­же­но в сооб­ще­нии поль­зо­ва­те­ля, обо­зна­чен­но­го как М1: На лич­но­сти и инди­ви­ду­аль­ные сро­ки пере­хо­дить не реко­мен­дую. За понуж­де­ние мое­го про­дав­ца отка­зать­ся от пра­ва тре­бо­ва­ния в отно­ше­нии сро­ков пере­да­чи объ­ек­та доле­во­го стро­и­тель­ства будет отдель­ный раз­го­вор. Это про­ти­во­за­кон­но (сооб­щаю на вся­кий слу­чай). Вы здесь пози­цию застрой­щи­ка обо­зна­ча­е­те (?) Зна­чит, нуж­но отве­чать за весь пери­од неспешн[ого] стро­и­тель­ства, т. е. с 2014 г. Вот, выяс­ня­ет­ся, что заяв­ку совсем недав­но по электроснабжени[ю] пода­ли и еще немно­го паль­цем о палец уда­ри­ли — непло­хо. Но это­го недо­ста­точ­но. Потом вы еще тех. усло­вия буде­те неиз­вест­но сколь­ко выпол­нять. У застрой­щи­ка, кста­ти, готов офи­ци­аль­ный ответ на запрос? Про­ти­во­по­лож­ная (кон­траст­ная) пози­ция пред­став­ле­на в сооб­ще­ни­ях двух поль­зо­ва­те­лей — М2 и Ж1: она сфо­ку­си­ро­ва­на не на обсто­я­тель­ном обсуж­де­нии создав­шей­ся ситу­а­ции, а на том, что­бы отвлечь доль­щи­ков от реаль­но суще­ству­ю­щих про­блем и пере­клю­чить их на лич­ность участ­ни­ка М1, о чем сви­де­тель­ству­ет нали­чие в репли­ках-сооб­ще­ни­ях М2 и Ж1 исклю­чи­тель­но оце­ноч­ных выска­зы­ва­ний, каса­ю­щих­ся лич­ност­ных и про­фес­си­о­наль­ных качеств М1.

Сред­ства и спо­со­бы, реа­ли­зу­ю­щие стра­те­гию дис­кре­ди­та­ции в выска­зы­ва­ни­ях ини­ци­а­то­ров кибер­бул­лин­га. Основ­ной стра­те­ги­ей рече­вых дей­ствий Ж1 явля­ет­ся дис­кре­ди­та­ция М1 как актив­но­го доль­щи­ка перед дру­ги­ми доль­щи­ка­ми с целью сокры­тия истин­но­го поло­же­ния дел на стро­и­тель­стве жило­го дома.

По заме­ча­нию иссле­до­ва­те­лей, в наи­бо­лее общем виде «ком­му­ни­ка­тив­ная стра­те­гия свя­зы­ва­ет­ся с моти­ва­ми, интен­ци­ей, неко­то­рой общей целью гово­ря­ще­го и выбо­ром наи­бо­лее адек­ват­ных спо­со­бов ее дости­же­ния» [Кар­пов, Море­ва 2010]. Реше­нию этих задач спо­соб­ству­ют ком­му­ни­ка­тив­ные (рече­вые) так­ти­ки, реа­ли­зу­ю­щие стра­те­гию. Под рече­вой так­ти­кой пони­ма­ет­ся такое рече­вое дей­ствие, кото­рое соот­вет­ству­ет тому или ино­му эта­пу реа­ли­за­ции ком­му­ни­ка­тив­но­го зада­ния авто­ра и цели ком­му­ни­ка­тив­но­го воз­дей­ствия [Кар­пов, Море­ва 2010].

Про­ил­лю­стри­ру­ем рече­вое пове­де­ние участ­ни­ков груп­пы на при­ме­ре ана­ли­зи­ру­е­мо­го рече­во­го кон­флик­та. Как сле­ду­ет из ана­ли­за выде­лен­ных реплик сооб­ще­ний М1 и Ж1, с само­го нача­ла участ­ни­ца сете­во­го обще­ния Ж1 не была настро­е­на на кон­струк­тив­ное дело­вое обсуж­де­ние инте­ре­су­ю­щих доль­щи­ков вопро­сов: все дело­вые ком­мен­та­рии и вопро­сы, содер­жа­щи­е­ся в репли­ках-сооб­ще­ни­ях поль­зо­ва­те­ля М1, обес­це­ни­ва­лись и обес­смыс­ли­ва­лись в ком­мен­та­ри­ях Ж1 через нега­тив­ную харак­те­ри­сти­ку М1, а сам он пози­ци­о­ни­ро­вал­ся как неум­ный, непро­фес­си­о­наль­ный, пло­хо осве­дом­лен­ный субъ­ект: Он-про­во­ка­тор; про­фес­си­о­наль­ный потре­би­тель­ский тер­ро­рист!!!; Вы точ­но не в сво­ем уме!!; А вы явля­е­тесь дее­спо­соб­ным граж­да­ни­ном???? а справ­ка есть???; В., вы осёл!!!; …в вашем кро­ли­чьем моз­гу задерж­ка???; Недо­уч­ка; и др. Бла­го­да­ря исполь­зо­ва­нию нега­тив­но-оце­ноч­ной лек­си­ки созда­вал­ся нега­тив­ный образ лица с целью его после­ду­ю­щей дис­кре­ди­та­ции перед дру­ги­ми участ­ни­ка­ми, что дости­га­лось при помо­щи сле­ду­ю­щих ком­му­ни­ка­тив­ных ходов: 

— пуб­лич­ное выра­же­ние отри­ца­тель­ной оцен­ки теку­щих рече­вых дей­ствий поль­зо­ва­те­ля М1: Вы что-то попу­та­ли, тов. В. вы здесь-рядо­вой доль­щик, а не глав­но­ко­ман­ду­ю­щий; вы очень пло­хо осве­дом­ле­ны;

— пони­же­ние их цен­но­сти за счет сни­жа­ю­щих дей­ствия М1 номи­на­ций: так что успо­кой­тесь и пре­кра­ти­те нако­нец сло­вес­ную диа­рею…; так что пре­кра­ти­те цирк;

— показ­ная забо­та о доль­щи­ках и пози­ци­о­ни­ро­ва­ние М1 как бала­му­та, обман­щи­ка и кло­у­на: Ну хотел чел баб­ла сру­бить по лег­ко­му… с кем не быва­ет…; и не бала­муть­те народ…; пре­кра­ти­те моро­чить людям голо­ву…; Тут кло­ун есть, с ним пого­во­ри­те. Он пове­се­лить любит народ;

— пря­мые оскорб­ле­ния через игру слов на осно­ве срав­не­ния: в адрес М1, напри­мер: О, В., как крас­ная тряп­ка Про­сто-как тряп­ка; Кста­ти, кло­ун вы наш и неуч; Вывод — В., вы осёл;

— откро­вен­ная издев­ка, демон­стра­ция фами­льяр­но­го пове­де­ния в адрес М1: успо­кой­тесь уже и иди­те пасти гусей!!; Я бы вас на х@й напра­ви­ла!!!! Да что там-иди­те!!!

В ином клю­че оформ­ле­на трав­ля-дис­кре­ди­та­ция в репли­ках М2 в адрес М1. Как пока­зал сопо­ста­ви­тель­ный ана­лиз, обмен репли­ка­ми меж­ду М1 и М2 пона­ча­лу содер­жит види­мые при­зна­ки дело­во­го диа­ло­га, одна­ко уже в после­ду­ю­щих репли­ках-сооб­ще­ни­ях М2 исполь­зу­ет так­ти­ку запу­ги­ва­ния оппо­нен­та, ука­зы­вая на неже­ла­тель­ность актив­ных дей­ствий со сто­ро­ны М1, кото­рые могут вызвать недо­воль­ство доль­щи­ков: Нач­нё­те пытать­ся бло­ки­ро­вать рабо­ту застрой­щи­ка — люди спа­си­бо не ска­жут. Затем тональ­ность сооб­ще­ний со сто­ро­ны М2 в адрес М1 меня­ет­ся, тон ста­но­вит­ся насмеш­ли­во-фами­льяр­ным — основ­ная так­ти­ка воз­дей­ствия на собе­сед­ни­ка состо­ит в при­пи­сы­ва­нии М1 поль­зо­ва­те­лем М2 неких дей­ствий и эмо­ций, кото­рые он яко­бы испы­ты­ва­ет: Я прям вижу как с зала­мы­ва­ни­ем рук, исте­ри­кой и болью в гла­зах, вы на собра­ни­ях в апре­ле, будучи купив квар­ти­ру в апре­ле, начи­на­е­те гово­рить в над­ры­вом как жесто­ко вам кину­ли и обма­ну­ли ))))) с про­то­ко­лом в руках )))). В отли­чие от реплик Ж1, для кото­рых харак­тер­на гру­бо-фами­льяр­ная оцен­ка лич­ност­ных и дело­вых качеств оппо­нен­та, М2 обле­ка­ет оце­ноч­ный текст в насмеш­ли­вую иро­ни­че­скую фор­му, обыг­ры­ва­ю­щую жанр воен­но­го при­ка­за: Това­рищ В. отста­вить сло­вес­ную диа­рею!!! Нако­нец, в репли­ке-сооб­ще­нии М2 в ответ на сооб­ще­ние М1, при­зы­ва­ю­ще­го доль­щи­ков позна­ко­мить­ся с резуль­та­та­ми рабо­ты ини­ци­а­тив­ной груп­пы, оцен­ка рече­вых дей­ствий оппо­нен­та со сто­ро­ны М2 окон­ча­тель­но при­об­ре­та­ет раз­го­вор­но-пре­не­бре­жи­тель­ную окрас­ку, направ­лен­ную на сни­же­ние эффек­та от рече­вых дей­ствий М1: Бала­бол­ка проснул­ся, с бро­не­вич­ка удоб­ней вещать), — где суще­стви­тель­ное «бала­бол­ка» име­ет зна­че­ние: «1. муж. и жен. Пусто­ме­ля, бол­тун или бол­туш­ка (раз­го­вор­ное, пре­не­бре­жи­тель­ное)» [Сло­ва­ри и энциклопедии…].

Илло­ку­тив­ная сила дис­кре­ди­ти­ру­ю­щих рече­вых выска­зы­ва­ний М2 и Ж1 в адрес М1 уси­ли­ва­ет­ся за счет гар­мо­нич­но­го вза­и­мо­дей­ствия участ­ни­ков М2 и Ж1. Их выска­зы­ва­ния оформ­ле­ны в близ­ком по сти­ле­вой направ­лен­но­сти реги­стре (с одной сто­ро­ны, гру­бо изде­ва­тель­ски-насмеш­ли­вом, а с дру­гой — тоже насмеш­ли­во-изде­ва­тель­ском, но в более мяг­кой иро­нич­ной фор­ме). Выбор реги­стра направ­лен на фор­ми­ро­ва­ние отри­ца­тель­но­го обра­за М1 с целью сни­же­ния его ста­ту­са в гла­зах участ­ни­ков груп­пы и отвле­че­ния их вни­ма­ния от про­блем, свя­зан­ных с задерж­кой стро­и­тель­ства жило­го зна­ния, доль­щи­ка­ми кото­ро­го они являются.

Таким обра­зом, дис­кре­ди­ти­ру­ю­щий бул­линг здесь моти­ви­ро­ван жела­ни­ем его орга­ни­за­то­ров изба­вить­ся от актив­но­го чле­на груп­пы доль­щи­ков стро­и­тель­ства, зада­ю­ще­го слиш­ком мно­го «неудоб­ных» вопросов.

Личная переписка в мессенджере WhatsApp

Поми­мо пуб­лич­но­го сете­во­го обще­ния, кибер­бул­линг пред­став­лен и в лич­ной пере­пис­ке меж­ду М1 и Ж1. Основ­ная сти­ле­вая направ­лен­ность этих сооб­ще­ний — крайне нега­тив­но-оце­ноч­ная: они содер­жат пря­мое обра­ще­ние к адре­са­ту с исполь­зо­ва­ни­ем отри­ца­тель­но окра­шен­ной, сни­жен­ной, вуль­гар­ной и раз­го­вор­ной лек­си­ки, при­зван­ной про­де­мон­стри­ро­вать лич­ное нега­тив­ное отно­ше­ние Ж1 к лич­ност­ным и дело­вым каче­ствам М1. Отсут­ствие иных участ­ни­ков, кро­ме непо­сред­ствен­ных адре­сан­та и адре­са­та, в меж­лич­ност­ной пере­пис­ке сни­ма­ет послед­ние эти­че­ские и рече­вые огра­ни­че­ния, и обще­ние из дис­кре­ди­ти­ру­ю­ще­го транс­фор­ми­ру­ет­ся в клас­си­че­ский кибер­бул­линг, цель кото­ро­го — в откры­той фор­ме выра­зить нега­тив­ное отно­ше­ние к М1 через исполь­зо­ва­ние рече­во­го акта оскорб­ле­ния. Ж1, напри­мер, для харак­те­ри­сти­ки лич­ност­ных качеств М1 исполь­зу­ет такие оце­ноч­ные язы­ко­вые еди­ни­цы, как Тупое жывот­ное!!; Неуч тупо­ры­лый и др. Суще­стви­тель­ное «жывот­ное» при­ме­ни­тель­но к чело­ве­ку упо­треб­ля­ет­ся в тех слу­ча­ях, когда пишу­щий хочет под­черк­нуть такие каче­ства чело­ве­ка, как гру­бость, нали­чие низ­мен­ных инстинк­тов: «Живот­ное. 2. Раз­го­вор­но-сни­жен­ное. О чело­ве­ке гру­бом, с низ­мен­ны­ми инстинк­та­ми» [Сло­ва­ри и энцик­ло­пе­дии…]. Исполь­зо­ва­ние сло­ва с нару­ше­ни­ем орфо­гра­фии («жы» вме­сто «жи») может быть осо­бен­но­стью так назы­ва­е­мо­го сти­ля «падон­каф», появив­ше­го­ся в Рос­сии одно­вре­мен­но с раз­ви­ти­ем интер­нет-тех­но­ло­гий. Сло­во­со­че­та­ние неуч тупо­ры­лый содер­жит имя суще­стви­тель­ное «неуч», исполь­зо­ван­ное в зна­че­нии «необ­ра­зо­ван­ный, неве­же­ствен­ный чело­век» [Сло­ва­ри и энцик­ло­пе­дии…], сопро­вож­да­е­мое поме­та­ми «раз­го­вор­ное, пре­не­бре­жи­тель­ное». Сло­во «неуч» уси­ле­но эпи­те­том «тупо­ры­лый» — про­сто­реч­ным сло­вом в зна­че­нии: «пре­зри­тель­ное, бран­ное. С тру­дом сооб­ра­жа­ю­щий, умствен­но огра­ни­чен­ный, тупой чело­век» [Химик 2004: 622].

В пред­став­лен­ных сооб­ще­ни­ях содер­жат­ся так­же два изоб­ра­же­ния в виде смай­ли­ков (от англ. smile — «улыб­ка»), сопро­вож­да­ю­щих и уси­ли­ва­ю­щих оце­ноч­ный потен­ци­ал тек­сто­вых сообщений.

Неуч тупо­ры­лый 💩. Пред­став­лен­ное изоб­ра­же­ние обо­зна­ча­ет навоз­ную кучу и исполь­зу­ет­ся как заме­на руга­тель­ству. Выпол­ня­ет две функ­ции: с одной сто­ро­ны, уси­ли­ва­ет нега­тив­ный потен­ци­ал выска­зы­ва­ния, а с дру­гой — при­да­ет ему коми­че­ский несе­рьез­ный харак­тер, воз­мож­но выра­жа­ет насмешку.

🚑 вам в помощь!! Изоб­ра­же­ние ско­рой помо­щи, воз­мож­но, содер­жит намек на име­ю­щи­е­ся у адре­са­та про­бле­мы с голо­вой (см. интер­пре­та­цию соче­та­ния «неуч тупорылый»). 

Выводы

Иссле­до­ва­ние, про­ве­ден­ное на мате­ри­а­ле трех раз­но­вид­но­стей агрес­сив­но­го рече­во­го пове­де­ния ком­му­ни­кан­тов сете­во­го обще­ния — SMS-пере­пис­ка, чат участ­ни­ков в мес­сен­дже­ре WhatsApp и лич­ная пере­пис­ка в том же мес­сен­дже­ре, поз­во­ли­ло уточ­нить неко­то­рые типо­ло­ги­че­ские при­зна­ки раз­но­вид­но­стей кибер­бул­лин­га как отчет­ли­вой соци­аль­ной про­бле­мы, тре­бу­ю­щей обсуж­де­ния и поис­ка мето­дов реше­ния, стре­ми­тель­но рас­про­стра­ня­ю­щей­ся и за рубе­жом, и в Рос­сии в фор­ме трав­ли, исполь­зу­ю­щей воз­мож­но­сти интер­не­та с целью агрес­сив­но­го пре­сле­до­ва­ния чело­ве­ка [Боча­вер, Хло­мов 2014: 179].

Сопо­ста­ви­тель­ный ана­лиз пуб­лич­ных агрес­сив­ных рече­вых дей­ствий, свя­зан­ных с попыт­кой дис­кре­ди­ти­ро­вать оппо­нен­та в тра­ди­ци­он­ных медиа (СМИ) и соци­аль­ных мес­сен­дже­рах, поз­во­лил выявить их общие и раз­ли­ча­ю­щи­е­ся признаки.

Пред­по­ла­га­ем, что к общим при­зна­кам, кото­рые объ­еди­не­ны стра­те­ги­ей и так­ти­ка­ми, реа­ли­зу­ю­щи­ми дис­кре­ди­ти­ру­ю­щие интен­ции ини­ци­а­то­ра рече­во­го кон­флик­та и направ­лен­ны­ми на нега­тив­ную транс­фор­ма­цию ими­джа субъ­ек­та в соци­у­ме, отно­сят­ся целе­на­прав­лен­ный и зара­нее спла­ни­ро­ван­ный выбор жерт­вы, обу­слов­лен­ный ситу­а­ци­ей обще­ния и целя­ми дис­кре­ди­ти­ру­ю­щих или оскор­би­тель­ных дей­ствий, и кон­вен­ци­о­наль­но или зако­но­да­тель­но закреп­лен­ные пра­ви­ла рече­во­го пове­де­ния в пуб­лич­ном и част­ном рече­вом общении.

Раз­ли­чия, на наш взгляд, обу­слов­ле­ны преж­де все­го типом дис­кур­са (инсти­ту­ци­о­наль­ный, меж­пер­со­наль­ный или сме­шан­ный), фор­мой про­яв­ле­ния язы­ка как сред­ства обще­ния (письменная/печатная, уст­ная, элек­трон­ная); фак­то­ром адре­са­та (чис­лом участ­ни­ков, втя­ну­тых в рече­вой кон­фликт или наблю­да­ю­щих его); сово­куп­но­стью ото­бран­ных для осу­ществ­ле­ния кибер­бул­лин­га язы­ко­вых и неязы­ко­вых средств.

Пола­га­ем, что совре­мен­ные мас­сме­диа во мно­гом опре­де­ля­ют харак­тер рече­во­го пове­де­ния сво­ей целе­вой ауди­то­рии в соци­у­ме, рам­ки агрес­сив­но­го (деструк­тив­но­го) или кон­струк­тив­но­го пове­де­ния поль­зо­ва­те­лей соци­аль­ных сетей и мес­сен­дже­ров и слу­жат свое­об­раз­ным эта­ло­ном отбо­ра рече­вых средств ком­му­ни­ка­ции не толь­ко в «реаль­ном», но и в совре­мен­ном вир­ту­аль­ном меж­лич­ност­ном и полу­офи­ци­аль­ном общении.