В статье раскрываются механизмы идеологической борьбы в западных СМИ, рассматриваются вопросы конструирования новой действительности и мифологизации политического медиадискурса США и Великобритании. Современное дискурсивное пространство заполнено мифами разного рода, которые отражают стандартизированные упрощенные представления о действительности, событиях или людях. В американских и британских СМИ миф выступает как средство воздействия на массовое сознание и инструмент формирования негативного образа России. Зарубежные СМИ пытаются развенчать мифы, созданные, по их мнению, в России. В результате происходит переписывание российских «мифов» и создание новых западных мифов о России. В зарубежной прессе важное значение придается дегероизации центрального героя мнимых, с их точки зрения, российских мифов, которым является глава государства В. В. Путин. Особое внимание в статье уделяется модели создания западного мифа путем развенчания российского мифа, а также различным языковым средствам, которые нацелены на разграничение мифологической и реальной действительности и продвижение своего собственного взгляда на существующую ситуацию. Разнообразные способы развенчания мифов (эксплицитные и имплицитные) отражают существование непрерывной борьбы за информационное пространство и стремление к формированию определенных ценностных и смысловых ориентиров общества.
LIFE OF MYTH IN MODERN POLITICAL MEDIA DISCOURSE OF THE US AND GREAT BRITAIN
The article deals with the mechanisms of ideological struggle in the Western media, problems of shaping a new reality and mythologization of political media discourse of the US and UK Contemporary discourse is full of different myths that reflect a standardized simplified image of the reality, events and people. In American and British media, the myth acts as a means of influencing collective conscience and an instrument of creating a negative image of Russia. The foreign media are trying to debunk myths created, in their opinion, in Russia. As a result, there is a process of rewriting Russian “myths” and creating Western myths about Russia. The foreign press attaches utmost importance to deglorification of the main character of the supposed Russian myths, the head of the state V. Putin. The focus is on the model of creating a Western myth by demolishing the Russian one, as well as linguistic means aimed at debunking myths and promoting one’s own view on the existing situation. Different means of myth dispelling (explicit and implicit) reflect the existence of a continuous struggle for the media landscape and the desire to create certain values and semantic cues of the society.
Татьяна Валериевна Харламова, кандидат филологических наук, зав. кафедрой романо-германской филологии и переводоведения Саратовского национального исследовательского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского
E-mail: kharlamovatv@yandex.ru
Tatyana Valerievna Kharlamova, Doctor of Philology, Head of the Chair of Romance-Germanic Philology and Translation Studies, Saratov National Research State University named after N. G. Chernyshevsky
E-mail: kharlamovatv@yandex.ru
Харламова Т. В. Жизнь мифа в современном политическом медиадискурсе США и Великобритании // Медиалингвистика. 2016. № 4 (14). С. 25–35. URL: https://medialing.ru/zhizn-mifa-v-sovremennom-politicheskom-mediadiskurse-ssha-i-velikobritanii/ (дата обращения: 20.09.2024).
Kharlamova T. V. Life of myth in modern political discourse of the US and Great Britain. Media Linguistics, 2016, No. 4 (14), pp. 25–35. Available at: https://medialing.ru/zhizn-mifa-v-sovremennom-politicheskom-mediadiskurse-ssha-i-velikobritanii/ (accessed: 20.09.2024). (In Russian)
УДК 811.111
ББК 81.2Англ
ГРНТИ 16.41.21, 19.01
КОД ВАК 10.02.19
Постановка проблемы. Современный политический медиадискурс является обширным пространством для формирования определенного восприятия действительности. В связи с активными общественно-политическими процессами происходит переформатирование общественного сознания, обновляется концептуальный мир носителя языка, создаются новые ценностные установки и ориентиры. Все эти явления непосредственно связаны с языковыми процессами и представляют огромный интерес для медиалингвистики. Как известно, язык обладает способностью не только отражать действительность, но и значительно влиять на существующую реальность, а «сама политика — это изначально словесное, языковое поле; создается она в языке, действует посредством языка и даже политическая борьба ведется прежде всего в языковом поле — борьба за право объявить истинным свой вариант символического структурирования реальности» [Литовченко 2001].
По мнению А. М. Цуладзе, стремительные перемены, которые происходят в обществе, способствуют мифологизации сознания современного человека, «поскольку миф является устойчивой структурой и позволяет внести какую-то упорядоченность в хаотичную „картину мира“. Миф оказывается той самой „реальностью“, в которую человек искренне верит» [Цуладзе 2003: 23].
Мифологизации политического сознания способствует идеология, которая является неотъемлемой составляющей любого типа государства. С помощью средств массовых коммуникаций идеология создает необходимые для государства политические мифы, а также систему манипулятивных средств, воздействующих на сознание масс [Чернышева 2007]. Современное дискурсивное пространство заполнено мифами разного рода, которые отражают стандартизированные упрощенные представления о действительности, событиях или людях.
Следует отметить особую роль средств массовой информации: «СМИ являются важным общественным инструментом информирования общества и воздействия на него» [Викторова 2015: 181]. М. А. Кормилицына и О. Б. Сиротинина полагают, что в современных СМИ интерпретационный компонент иногда выражен сильнее информативного, часто даже в ущерб последнему: для журналиста «главное — заявить и доказать свое мнение, отразить свой взгляд на излагаемые факты» [Кормилицына, Сиротинина 2015: 57]. Кроме того, СМИ часто привносят свое видение в интерпретацию событий, что порой приводит к подмене объективной политической реальности медийной, виртуальной реальностью [Вражнова 2015; Кириллова 2014].
Зарубежные СМИ пытаются развенчать мифы, созданные, по их мнению, в России. В результате происходит переписывание российских «мифов» и создание новых западных мифов о России. Целью данного исследования является рассмотрение мифов о России, которые создаются в британских и американских средствах массовой информации, описание модели создания западного мифа через развенчание мнимых российских мифов и выявление языковых средств, которые участвуют в реализации этой задачи в зарубежной прессе.
История вопроса. Помимо классических работ Р. Барта, Э. Кассирера, К. Леви-Стросса, А. Ф. Лосева, Ю. Лотмана, Д. Ниммо, Дж. Комбса, А. Потебни, М. Элиаде, Э. Фромма появился целый ряд исследований, посвященных функционированию мифа в политическом дискурсе. В литературе существуют различные подходы к их интерпретации и изучению: определения данного понятия существенно различаются у представителей различных наук и направлений. Большинство разногласий касается формы: некоторые исследователи определяют миф как нарратив [Wydra 2008; Gill 2011], другие исключают повествование из определения политического мифа и делают акцент на стереотипах, или стереотипных представлениях, и отмечают его дискурсивную природу [Барт 2008; Шестов 2003; Edelman 1975].
По мнению О. Ю. Малиновой, миф — это парадоксальная категория, которая используется, с одной стороны, как инструмент «демифологизации». «С другой стороны, сообщение, которое действительно работает как миф, не осознается в качестве продукта конструирования — оно воспринимается как констатация „естественного порядка вещей“. В современной символической политике „миф“ выступает в обоих качествах — в виде устоявшихся представлений, определяющих восприятие одних социальных групп, и в роли инструмента разрушения таких представлений (ради их замены собственными мифами) в руках других групп» [Малинова 2015: 19].
Показательным для современного медиапространства является процесс трансформации мифов, сотворенных одной идеологией, и образования новых с учетом ценностных ориентиров другой.
Вербальной реализацией мифа является мифологема — основополагающий знак политического дискурса, в семантике которого содержится господствующая в обществе система ценностей. Особенностью политического дискурса является идеологизация мифологем и превращение их в идеологемы, а именно средства идеологической ориентации и инструменты укрепления политической власти [Вепрева, Шадрина 2006].
Описанные выше положения и понятия используются в данном исследовании в качестве основы для проведения анализа американской и британской прессы.
Описание методики исследования. Материалом для исследования послужили электронные версии американских и британских газет: “The New York Times” (NYT), “The Washington Post” (WP), “New York Magazine” (NYM) и “The Guardian”, “The Telegraph”, “The Times” за период 2014–2015 гг. (всего 540 статей). Для анализа были отобраны статьи из указанных изданий по гиперссылке myth / Russia / Putin. Далее использовались статьи только общественно-политического характера о России, которые посвящены проблемам ее внутренней и внешней политики и создаваемым в них мифам.
В ходе исследования применялся метод дискурсивного анализа, который позволяет значительно расширить представление о тексте и коммуникации, а также сконцентрироваться не только на формальных показателях текста, но и на его экстралингвистической составляющей. Особое внимание уделяется тому, как структуры дискурса влияют на восприятие конструируемой действительности и способы ее формирования. Данный метод позволил выявить существующие мифологемы о России, которыми оперируют в американском и британском обществах.
Кроме того, в работе использовался метод стилистического анализа, целью которого является выявление стилистических приемов и средств, а также их роли в реализации общей коммуникативной направленности текста.
Анализ материала. Проведенное исследование показало, что одной из задач современных американских и британских СМИ является попытка развенчать мифы, которые, по их мнению, создаются в России на внутри- и внешнеполитической арене. В результате такого процесса «демифилогизации» российский «миф» трансформируется и превращается в новый, западный, миф о России.
Исследователи указывают на то, что миф является двухполюсной системой: в каждом из них присутствует «свой центральный герой, наделенный определенными положительными качествами, и враг, олицетворение ужаса и тьмы» [Садуов 2008: 96], которые должны постоянно противостоять друг другу [Кириллова 2014].
Проведенный анализ показал, что, по мнению американской и британской прессы, главным героем российских мифов является В. В. Путин, который борется с терроризмом и олигархами, противостоит западным санкциям, коррупции и западному влиянию. Так, в американской и британской прессе появился ряд публикаций о выставке, проведенной в России ко дню рождения Путина, где лидер государства предстает в образе Геракла, совершающего двенадцать подвигов: For his birthday, President Obama only got a photo essay of the past year’s events posted to the White House website. Russian president Vladimir Putin, on the other hand, got a whole exhibition comparing him to the Greek mythical hero Heracles (known further west as Hercules). No joke — it’s called “The 12 Labors of Putin” (NYM. 2014. 6 Oct.) (На свой день рождения президент Обама получил лишь фоторепортаж о событиях последнего года, отраженных на сайте Белого Дома. Российский президент Владимир Путин, напротив, получил целую выставку, где он сравнивается с греческим мифологическим героем Гераклом (ближе к западу известный как Геркулес). Это не шутка — выставка называется «12 подвигов Путина». — Здесь и далее перевод с английского мой — Т. Х.).
По законам мифологии миф строится на образах, что и обеспечивает ему запоминаемость и узнаваемость. В политическом мифе центральной фигурой является супергерой, который «должен совершать исключительные поступки — подвиги во имя какой-то благородной цели. Он избран для совершения подвига, который не по силам другим» [Цуладзе 2003]. В данном случае таким героем становится глава российского государства, который предстает в создаваемом российскими СМИ мифе в образе мужественного защитника природы и обездоленных на основе тиражируемых фотофактов (Путин за рулем автомобиля в многодневной инспекции дороги, в истребителе, на дельтаплане в качестве вожака журавлей и т. д.).
В зарубежной же прессе происходит активный процесс дегероизации образа В. Путина. Как правило, основным средством в данном случае служит ирония. Следует отметить, что ирония является одним из самых распространенных способов дегероизации и в британских, и в американских СМИ. Так, в сильной позиции текста (в начале или в конце) статей о выставке ко дню рождения В. В. Путина появляются ироничные комментарии, которые выполняют именно эту функцию: Next year’s exhibit: “Genesis 1 Through Putin’s Eyes.” In the beginning, Putin created the heavens and the Earth … (Ibid.) (Выставка следующего года: «Книга Бытия 1 глазами Путина». В начале сотворил Путин небо и землю…)
Ирония используется в политическом медиадискурсе «как троп, как стилистический прием, как одно из языковых средств, наряду с другими возможностями языка служащее реализации и репрезентации авторского ироничного мировосприятия в тексте» [Печенкина, Васильева 2014: 172], при этом при помощи иронии «ведется скрытая полемика в основном с обобщенным субъектом или с всеобщим мнением о жизни общества (скорее, с той оценкой, которая внушается людям)» [Кормилицына 2011: 307]: в данном случае высмеивается идея обожествления главы государства и наделения его сверхъестественной силой.
В зарубежной прессе происходит формирование негативного отношения к российскому президенту, образ которого строится в данном случае на реальности, далекой от истинной, и на протяжении исследуемого в работе периода постоянно обрастает новыми отрицательными характеристиками. При конструировании образа (фактически нового западного мифа) зарубежные СМИ приводят результаты специальных исследований личности Путина, представленных различными организациями и университетами, высказывания ведущих политиков и общественно-политических деятелей, литературные и исторические аллюзии. Негативное восприятие формируется также путем использования прецедентных имен российской или мировой истории: After 15 years, no one in Washington still thinks of Mr. Putin as a partner. “He goes to bed at night thinking of Peter the Great and he wakes up thinking of Stalin”, Representative Mike Rogers, the Republican chairman of the House intelligence committee, said on “Meet the Press” on NBC on Sunday (NYT. 2014. 23 March) (Спустя 15 лет, до сих пор никто в Вашингтоне не воспринимает г‑на Путина как партнера. «Он ложится спать, думая о Петре Великом, и просыпается, думая о Сталине», — заявил Майк Роджерс, представитель от республиканской партии, председатель комитета по разведке Палаты представителей, в программе NBC «Встреча с прессой» в воскресенье).
Для развенчания «героического мифа» при описании деятельности и поведения В. Путина особый акцент делается на таких приписываемых ему чертах характера, как непредсказуемость, агрессивность, тщеславие и др. Путин предстает как жесткий политик, который руководствуется исключительно своими личными интересами. Особый акцент делается на его профессиональном прошлом в системе госбезопасности, отсылка к которому вызывает негативный ассоциативный ряд у западной аудитории: Indeed, recent analysis of the way the Russian president walks suggests that he might be readier than we realised. According to a study published in the British Medical Journal, his strange way of keeping his right arm still while swinging his left could well be a vestige of his KGB training in gun concealment, as recorded in a manual found by researchers (The Guardian. 2015. 16 Dec.) (Действительно, проведенный анализ походки российского президента показал, что он лучше готов, чем нам кажется. В соответствии с исследованием, опубликованным в «Британском медицинском журнале», его странная манера держать правую руку неподвижно, при этом раскачивая левой, может являться свидетельством его подготовки в КГБ прятать оружие, как записано в инструкции, обнаруженной исследователями).
Как отмечают многие исследователи, действие мифа затрагивает чувственную сторону и основывается на эмоциональном воздействии [Барт 2008; Элиаде 2010; Кассирер 1990]. Для получения данного эффекта широко используются образные стилистические средства (метафоры, сравнения, эпитеты), с помощью которых создается определенное эмоциональное восприятие: Vladimir Putin deliberately confronts the European Union with a different, older and worse European way of doing politics. Might is right. Black is white. War is back on the high road and law limps to the ditch like a wounded refugee (The Guardian. 2015. 16 Febr.) (Владимир Путин сознательно предъявляет Европейскому союзу другой, более старый и грязный европейский путь ведения политики. Сильный всегда прав. Черный цвет белый. Война вернулась на большую дорогу, а закон хромает к канаве, как раненый беженец).
Во многих публикациях прослеживается тактика демонизации образа лидера страны и тактика нагнетания страха. Первая реализуется c помощью широкого спектра негативно-оценочной аксиологической лексики для описания последствий проводимой в стране политики (serious damage, economy highly vulnerable to financial crisis, extreme measures, pressure, a nasty recession, shock, bad things, a vicious downward spiral, corruption) и создает пугающий портрет политика: Russians are watching their country suffer another avoidable economic calamity. The blame for this rests largely with the disastrous policies of President Vladimir Putin, who has consistently put his ego, his territorial ambitions and the financial interests of his cronies ahead of the needs of his country (NYT. 2014. 16 Jan.) (Россияне наблюдают, как их страна переживает очередной экономический кризис, которого можно было избежать. Вина за происходящее в большей степени лежит на чудовищной политике президента Владимира Путина, который неизменно ставит свое «я», свои территориальные амбиции и финансовые интересы ближайшего окружения выше интересов своей страны).
Вторая тактика реализуется благодаря высокой частотности лексики с негативной коннотацией, которая часто содержит сему «угроза» (threat, ominous, hazard, menace, aggressive), а также использованию параллельных конструкций и приема градации, что создает эффект нагнетания страха: For 15 years, Vladimir V. Putin has confounded American presidents as they tried to figure him out, only to misjudge him time and again. He has defied their assumptions and rebuffed their efforts at friendship. He has argued with them, lectured them, misled them, accused them, kept them waiting, kept them guessing, betrayed them and felt betrayed by them (NYT. 2014. 23 March) (На протяжении 15 лет В. В. Путин ставил в тупик американских президентов, когда они пытались его разгадать, чтобы в очередной раз составить о нем неверное представление. Он пренебрегал их мнением и игнорировал их попытки по установлению дружеских отношений. Он спорил с ними, читал им нотации, вводил в заблуждение, обвинял их, заставлял их ждать, держал их в напряжении, предавал их и чувствовал себя преданным ими).
Таким образом, можно сказать, что происходит развенчание положительного героического российского мифа и создание ложного негативного западного в соответствии со своей идеологией, интересами и ценностными установками. Умелый подбор средств языкового и речевого воздействия создает негативный образ руководителя государства и страны в целом (при этом следует отметить, что в статье представлены не самые уничижительные примеры).
В ходе исследования было выявлено, что существует определенная модель создания западного мифа через развенчание российского. А. М. Цуладзе пишет, что Р. Барт предлагает способ «похищения» мифа: для этого необходимо создать вторичный миф, в котором означающим становится значение первичного мифа. «Сила вторичного мифа в том, что первичный миф рассматривается в нем как наблюдаемое извне наивное сознание». Иными словами, вторичный миф превращается в сатиру на первичный. Таким образом, «похищение» мифа позволяет вернуться к реальности, избавиться от очарования мифа. Однако это прозрение недолговечно и иллюзорно. Реальность постоянно ускользает от нас. Освободившись от одного мифа, человек открывается для другого» [Цуладзе 2003].
В проанализированном материале западные СМИ подчеркивают, что медийное пространство России заполнено национальными мифами: о могуществе России и теми, которые создаются для реализации текущих политических задач (об Украине и роли России в украинском конфликте, о западной угрозе, об объективности российских СМИ и др.).
Проведенный анализ показал, что можно выделить несколько составляющих модели создания западного мифа через развенчание российского:
— упоминание / ссылка на мнимый российский миф (с помощью использования метафорических средств, средств образности, литературных аллюзий, цитации и др.);
— развенчание этого мифа: иронические комментарии, фактологическая информация, статистика, исторические факты, ссылка на авторитеты, маркеры разоблачения (true, truth, wrong, myth, propaganda, in reality), аксиологическая лексика, графические средства (кавычки, шрифт);
— итоговый посыл аудитории об обсуждаемом российском мифе (факультативная составляющая) [Харламова 2016].
Рассмотрим модель создания западного мифа на одном из примеров. В британской и американской прессе широко обсуждалось добровольное присоединение Крыма к России как восстановление исторической справедливости, рассматриваемое ими как российский миф.
Описание российского «мифа» или ссылка на него появляются либо в заголовке, либо в самой статье: The jubilant scenes that greeted Vladimir Putin’s announcement in the Russian parliament that he had signed a bill to allow Crimea to become a member of the Russian Federation were in stark contrast to the widespread dismay the move has caused throughout the West. Undeterred by threats of retaliation from the United States and the European Union, Mr. Putin positively bragged about his actions, claiming that Crimea had “always been part of Russia”, and that by bringing it back under Moscow’s control he had corrected a “historical injustice” (The Telegraph. 2014. 18 March) (Всеобщее ликование, которым было встречено в российском парламенте заявление Владимира Путина о подписании законопроекта о включении Крыма в состав Российской Федерации, разительно контрастировало со всеобщим разочарованием на Западе, которое было вызвано этим шагом. Не испугавшись угрозы возмездия со стороны Соединенных Штатов и Европейского Союза, г‑н Путин хвастался своими действиями, утверждая, что Крым «всегда был частью России» и что, вернув его обратно под контроль Москвы, он исправил «историческую несправедливость»).
Важным элементом развенчания этого «мифа» является разграничение мифологической и реальной действительности и формирование у аудитории определенного отношения к двум вариантам мира, конструируемого разными субъектами, которые создают ту или иную «реальность». Данную функцию часто выполняет цитация (в приведенном выше примере фразы из выступления В. В. Путина в кавычках: “always been part of Russia” и “historical injustice”), которая демонстрирует отстраненность автора статьи от высказываемого мнения и полемичное отношение к нему. Для продвижения идеи противостояния двух «реальностей» часто вводится антитеза — фигура контраста, прием противопоставления понятий, явлений, образов, которая основывается на использовании антонимов (jubilant scenes — widespread dismay).
Средства развенчания мифа (в том числе маркеры разоблачения) могут появляться в заголовках, подзаголовках (или в тексте самой статьи): Crimea, a Pyrrhic Victory? (NYT); Eight months after Russia annexed Crimea from Ukraine, a complicated transition (WP); Russian 'invasion' of Crimea fuels fear of Ukraine conflict; Russian propaganda over Crimea and the Ukraine: how does it work? (The Guardian); Russia’s crime in Crimea must not go unpunished (The Telegraph). Часто в заголовках статей, посвященных данной теме, на одной чаше весов находится «историческая справедливость», на другой — слова с семой «захват» (invasion, takeover, occupation, annexed и др.) или с семой «разногласие» (conflict, clash и др.), которые передают резко отрицательную оценку происходящих событий и вырабатывают негативное отношение к ним.
Особая роль отводится маркерам разоблачения, которые являются средством демифологизации конструируемой политическим противником или оппонентом действительности (in reality, propaganda, myth, an alternative reality и др.). Характерным является перекладывание ответственности за происходящее на Россию: Creating an alternative reality, Putin casts Russia as a victim, not the aggressor that it is in Ukraine. In his attempt to carve out a zone of influence in Europe, he draws from the notion that Russia was mistreated by the west in the aftermath of the cold war. There is much myth-building here, which doesn’t mean the west didn’t make mistakes (The Guardian. 2015. 5 Febr.) (При создании альтернативной реальности Путин представляет Россию в качестве жертвы, а не агрессора, который находится на территории Украины. В своей попытке выкроить зону влияния в Европе он исходит из того, что Россию притесняли на Западе после окончания холодной войны. Здесь много мифотворчества, что, однако, не означает, что Запад не делал ошибок); Skewed facts, half-truths, misinformation and rumors all work in the propagandist’s favor (The Guardian. 2014. 17 March) (Искажение фактов, полуправда, дезинформация и слухи — всё работает на пропагандиста).
Для аргументации своей точки зрения авторы статей ссылаются на мнение ученых, религиозных и политических деятелей, а также приводят исторические факты. Их аргументы направлены на то, чтобы продвинуть свою точку зрения: Ellie Knott, a doctoral candidate at the London School of Economics who conducts research in Crimea, has argued convincingly that the Russian nationalist and Crimean separatists are in practice hindered by their own internal divisions, and that many ethnic Russians in Crimea have a more complicated sense of national identity than might first appear (WP. 2014. 27 Febr.) (Элли Нотт, докторант Лондонской школы экономики, который проводит исследования в Крыму, привел убедительные доводы по поводу того, что российские националисты и крымские сепаратисты на практике сталкиваются со своими внутренними противоречиями и что многие этнические русские в Крыму имеют более сложное восприятие своей национальной идентичности, чем может показаться на первый взгляд).
Журналисты обращаются не только к мнению «авторитетных экспертов», но и приводят свидетельства простых людей, которые сами стали непосредственными участниками событий. Таким образом создается ощущение широкого охвата мнений — от простого обывателя до эксперта, что придает бόльшую убедительность приводимым доказательствам и оказывает влияние на формирование определенного отношения аудитории к освещаемым событиям.
Использование прямой речи демонстрирует, что мнение как бы исходит из уст говорящего, а не автора статьи. Н. И. Клушина полагает, что отличительной чертой современной журналистики является отход от открытых оценок и воздействия и «использование старательно завуалированного манипулирования общественным сознанием» [Клушина 2008: 101]. В проанализированном материале такой прием является довольно распространенным способом формирования общественного мнения.
Другим средством разоблачения мифа является тактика обвинения. В адрес создателей «мифа» выдвигаются обвинения в противоправных действиях, в однобоком восприятии исторических событий и в использовании истории в качестве инструмента реализации своих политических амбиций: Vladimir Putin’s Kremlin has been silencing independent voices one at a time for months, effectively dismantling the press; Putin, for whom recent events in Kiev have been not only unfavorable but a threat, wants to rebrand history in such a way that it protects him (The Guardian. 2014. 17 March) (Путинский Кремль заставил замолчать независимые голоса, один за другим на протяжении нескольких месяцев, тем самым обезоружив прессу; Путин, для которого недавние события в Киеве не только не благоприятны, но несут очевидную угрозу, хочет переделать историю таким образом, чтобы создать себе защиту).
В завершение статей, как правило, звучит посыл аудитории о неоправданности или неоднозначности российского «мифа», предлагается рецепт решения обсуждаемой проблемы или высказывается ироничное, саркастическое отношение к мифу: If there's one thing you can say about Crimea's history, it's that it's been full of surprises. Its future might be, too (WP. 2014. 27 Febr.) (Единственное, что можно сказать об истории Крыма, — это то, что она полна неожиданностей. Возможно, и его будущее тоже).
Все перечисленные приемы и языковые средства в конечном итоге закрепляют в сознании читателя необоснованность российского «мифа», навязывают другое видение реальности и погружают в другой, западный, миф.
Результаты исследования. Проведенный анализ показал, что политический медиа-дискурс заполнен мифами разного рода. Очевидно, что происходит постоянная полемика между представителями различных точек зрения разных стран, налицо противостояние и противоборство двух информационных лагерей, переписывание мифов и конструирование новой «действительности», которая часто далека от существующей реальности.
В американской и британской прессе действует определенная модель создания западного мифа: ссылка или описание мнимого российского мифа — его развенчание — итоговый посыл аудитории. К инструментам демифологизации относятся маркеры разоблачения, негативная аксиологическая лексика, лексические и синтаксические стилистические средства, цитация известных личностей и простых людей, исторические и литературные аллюзии. Кроме того, широко используются тактики демонизации образа, нагнетания страха и обвинения.
В анализируемом виде дискурса используются как средства открытого убеждения, так и средства внушения и манипуляции.
Выводы. Таким образом, в политическом медиадискурсе прослеживается стремление к переформатированию картины мира в соответствии с собственными представлениями и политическими интересами. Разнообразные способы развенчания мифов отражают существование непрерывной борьбы за информационное пространство и стремление к формированию определенных ценностных и смысловых ориентиров общества.
Мифы являются действенным механизмом воздействия на массовое сознание, обладают высоким суггестивным потенциалом и поэтому широко применяются для достижения информационного превосходства. Сегодня истинным становится высказывание, сформулированное А. М. Цуладзе: «В информационной войне побеждает тот, кто сумеет навязать свою „картину мира“ целевой аудитории» [Цуладзе 2003: 23] и заставит поверить в созданный миф.
© Харламова Т. В., 2016
Барт Р. Мифологии. М.: Академ. Проект, 2008.
Вепрева И. Т., Шадрина Т. А. Идеологема и мифологема: интерпретация терминов // Научные труды профессоров Уральского института экономики, управления и права. Вып. 3. Екатеринбург: Изд-во Урал ун-та, 2006. С. 120–131.
Викторова Е. Ю. Вспомогательная система дискурса. Саратов: Наука, 2015.
Вражнова И. Г. Концептуальная метафора как средство формирования отрицательного образа государства: на матер. британских печатных СМИ // Иностранные языки в контексте межкультурной коммуникации: матер. докл. VII междунар. конф. «Иностранные языки в контексте межкультурной коммуникации». Саратов: Наука, 2015. С. 27–33.
Кассирер Э. Техника современных политических мифов // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 1990. № 2. С. 58–65.
Кириллова Н. Б. Медиакультура и основы медиаменеджмента. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2014.
Клушина Н. И. Стилистика публицистического текста. М.: МедиаМир, 2008.
Кормилицына М. А. Активные процессы в языке современной российской прессы // Вестн. Нижегор. ун-та им. Н. И. Лобачевского. 2011. № 6(2). С. 304–308.
Кормилицына М. А., Сиротинина О. Б. Язык СМИ. М.: Флинта, 2015.
Литовченко А. Господствующий дискурс и основные политические мифы современной Украины. Харьков, 2001. URL: http://cepkharkov2001.narod.ru/litovchenko.htm.
Малинова О. Ю. Миф как категория символической политики: анализ теоретических развилок // Полит. исслед. 2015. № 4. P. 12–21.
Печенкина П. Е., Васильева С. Л. Языковые средства реализации иронии в политическом медиа-дискурсе // Филологические науки: вопросы теории и практики. [Тамбов: Грамота]. 2014. № 4(34): в 3 ч. Ч. I. C. 171–174.
Садуов Р. Т. Мифология в политическом дискурсе: анализ речей Тони Блэра // Полит. лингвистика. 2008. № 3(26). С. 95–101.
Харламова Т. В. Развенчание мифов в политическом медиа-дискурсе (на материале современной британской прессы // Иностранные языки в контексте межкультурной коммуникации: матер. докл. VIII междунар. конф. «Иностранные языки в контексте межкультурной коммуникации» (25–26 февраля 2016 г.). Саратов: Наука, 2016. С. 291–296.
Цуладзе А. М. Политическая мифология. М.: Эксмо, 2003.
Чернышева А. В. Влияние политической мифологии на формирование «идеологизированного» массового сознания // Альманах современной науки и образования. [Тамбов: Грамота]. 2007. № 7(7): в 2 ч. Ч. II. C. 172–174. URL: www.gramota.net/materials/1/2007/7-2/76.html.
Шестов Н. И. Политический миф теперь и прежде. Саратов: Изд-во Саратов. ун-та, 2003.
Элиаде М. Аспекты мифа. М.: Академ. Проект, 2010.
Edelman M. Language, myths and rhetoric // Society / Transactions. [New Brunswick]. 1975. Vol. 12, No. 1. P. 131–139. URL: http://www.id.uw.edu.pl/~jacekwas/political%20myth.pdf.
Gill G. Symbols and legitimacy in Soviet politics. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2011.
Wydra H. Introduction. Democracy in Eastern Europe — myth and reality // Democracy and myth in Russia and Eastern Europe. London; NewYork: Routledge, 2008. P. 1–24.
Barthes R. Mythologies [Mifologii]. Moscow, 2008.
Cassirer E. Technology of modern political myths [Tehnika sovremennih politicheskih mifov] // Bul. of MSU. Ser. 7. Philosophy [Vestn. Mosk. un-ta. Ser. 7. Filosofija]. 1990. No. 2. P. 58–65.
Chernisheva A. V. Political mythology influence on the formation of “ideology-driven” popular consciousness [Vlijanije politicheskoi mifologii na formirovanije “ideologizirovannogo” massovogo soznanija] // Almanac of Modern Science and Education [Almanah sovremennoi nauki i obrazovanija] [Tambov]. 2007. No. 7(7): in 2 parts. Pt II. P. 172–174. URL: www.gramota.net/materials/1/2007/7-2/76.html.
Edelman M. Language, myths and rhetoric // Society / Transactions. [New Brunswick]. 1975. Vol. 12, No. 1. P. 131–139. URL: http://www.id.uw.edu.pl/~jacekwas/political%20myth.pdf.
Eliade M. Aspects of myth [Aspekti mifa]. Moscow, 2010.
Gill G. Symbols and legitimacy in Soviet politics. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2011.
Kharlamova T. V. Debunking myths in political media discourse (analysis of the modern British press) [Razvenchanije mifov v politicheskom media-discurse (na material sovremennoi britanskoi pressi)] // Foreign languages in the context of cross-cultural communication: proceedings of VII Intern. conf. “Foreign languages in the context of cross-cultural communication” [Inostrannije jaziki v kontekste mezhkulturnoi kommunikatsii: mater. dokl. VII Mezhdunar. konf. “Inostrannije jasiki v kontekste mezhkulturnoi kommunikatsii”]. Saratov, 2016. P. 291–296.
Kirillova N. B. Media culture and the basics of media management [Mediakultura i osnovi mediamenedzhmenta]. Ekaterinburg, 2014.
Klushina N. I. Stylistics of journalistic text [Stilistika publitsisticheskogo teksta]. Moscow, 2008.
Kormilitsina M. A. Active processes in the language of the modern Russian press [Aktivnije protsesi v jazike sovremennoi rossiiskoi pressi] // Bul. of Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod [Vestn. Nizhegor. un-ta im. N. I. Lobachevskogo]. 2011. No. 6(2). P. 304–308.
Kormilitsina M. A., Sirotinina O. B. Media language [Jazik SMI]. Moscow, 2015.
Litovchenko A. Dominant discourse and the main political myths of modern Ukraine [Gospodstvujuschii diskurs i osnovnihe poiticheskije mifi sovremennoi Ukraini]. Kharkov, 2001. URL: http://cepkharkov2001.narod.ru/litovchenko.htm.
Malinova O. Y. Myth as a category of symbolic politics: analysis of theoretical divergencies [Mif kak kategorija simvolicheskoi politiki: analiz teoreticheskih razvilok] // Political Studies [Polit. issled.]. 2015. No. 4. P. 12–21.
Pechenkina P. Y., Vasiljeva S. L. Linguistic means of rendering irony in political media discourse [Jazikovije sredstva realizatsii ironii v politicheskom media-diskurse] // Philological science: the theory and practice [Filologicheskije nauki: voprosi teorii i praktiki] [Tambov]. 2014. No. 4(34): in 3 parts. Pt I. P. 171–174.
Saduov R. T. Mythology in political discourse: analysis of Tony Blair’s speeches [Mifologija v politicheskom diskurse: analiz rechei Toni Blera] // Political Linguistics [Polit. lingvistika]. 2008. No. 3(26). P. 95–101.
Shestov N. I. Political myth today and in the past [Politicheskii mif teper’ i prezhde]. Saratov, 2003.
Tsuladze A. M. Political mythology [Politicheskaya mifologija]. Moscow, 2003.
Vepreva I. T., Shadrina T. A. Ideologeme and mythologeme: interpretation of terms [Ideologema i mifologema: interpretatsija ponyatii] // Proceedings of the Ural Institute of Economics, Management and Law [Nauchnije trudi professorov Uralskogo instituta ekonomiki, upravlenija i prava]. Vol. 3. Ekaterinburg, 2006. P. 120–131.
Viktorova E. Y. Subsidiary discourse system [Vspomogatelnaja sistema diskursa]. Saratov, 2015.
Vrazhnova I. G. Conceptual metaphor as a means of shaping a negative image of the state (the analysis of the British press) [Kontseptualnaja metafora kak sredstvo formirovanija otritsatelnogo obraza gosudarstva (na materiale britanskih pechatnih SMI)] // Foreign languages in the context of cross-cultural communication: proceedings of VII International conf. “Foreign languages in the context of cross-cultural communication” [Inostrannije jaziki v kontekste mezhkulturnoi kommunikatsii: materi. dokl. VII Mezhdunar. konf. «Inostrannije jasiki v kontekste mezhkulturnoi kommunikatsii»]. Saratov, 2015. P. 27–33.
Wydra H. Introduction. Democracy in Eastern Europe — myth and reality // Democracy and myth in Russia and Eastern Europe. London; NewYork: Routledge, 2008. P. 1–24.