Язык народных сногаданий в «Сборнике материалов для описания местности и племен Кавказа» (1881–1915): собрание М. А. Харламова

Миха­ил Алек­сан­дро­вич Хар­ла­мов мало изве­стен офи­ци­аль­ной нау­ке, но на Кав­ка­зе и Куба­ни его по пра­ву име­ну­ют «кав­каз­ским Забе­ли­ным» [Буза­ров 2014: 33], столь обшир­на его дея­тель­ность по изу­че­нию и соби­ра­нию язы­ко­вых, этно­гра­фи­че­ских и фольк­лор­ных сви­де­тельств рус­ско­го насе­ле­ния Кав­ка­за XIX — нача­ла XX в. Выпуск­ник исто­ри­ко-фило­ло­ги­че­ско­го факуль­те­та Мос­ков­ско­го уни­вер­си­те­та, он был одним из посто­ян­ных авто­ров извест­но­го в то вре­мя жур­на­ла «Сбор­ник мате­ри­а­лов для опи­са­ния мест­но­сти и пле­мен Кав­ка­за», в кото­ром регу­ляр­но пуб­ли­ко­вал ста­тьи на раз­ные темы, но все они — об исто­ри­че­ских судь­бах наро­дов, насе­ляв­ших рос­сий­ский Кав­каз. Сре­ди про­че­го ему при­над­ле­жат пуб­ли­ка­ции этно­гра­фи­че­ских и фольк­лор­ных мате­ри­а­лов: песен, ска­за­ний, легенд, в том чис­ле более 300 тек­стов сно­га­да­ний, пред­став­ля­ю­щих боль­шой иссле­до­ва­тель­ский инте­рес [Хар­ла­мов 1904]. Это изда­ние высо­ко ценил В. Ф. Мил­лер, одна­жды соста­вив­ший весь­ма хва­леб­ную рецен­зию на пер­вые четы­ре выпус­ка сбор­ни­ка, спе­ци­аль­но отме­тив важ­ную (для оцен­ки «каче­ства соби­ра­тель­ства») чер­ту все­го жур­на­ла: в нем пуб­ли­ку­ет­ся «цен­ный и доб­ро­со­вест­но собран­ный мате­ри­ал» [Мил­лер 1885: 83].

Собра­ние М. А. Хар­ла­мо­ва инте­рес­но и цен­но по ряду при­чин. Во-пер­вых, перед нами запи­си, сде­лан­ные фило­ло­гом, хоро­шо пони­мав­шим не толь­ко этно­гра­фи­че­скую, но и сугу­бо линг­ви­сти­че­скую цен­ность уст­но­ре­че­вых тек­стов, отра­жа­ю­щих духов­ную жизнь рус­ско­го наро­да, живу­ще­го на Кав­ка­зе и рос­сий­ско-кав­каз­ском погра­ни­чье. Во-вто­рых, это (конеч­но, непол­ный) пере­чень сно­тол­ко­ва­ний, име­ю­щих без­услов­ную гене­ти­че­скую связь с обще­рус­ски­ми веро­ва­ни­я­ми и сно­пе­ре­жи­ва­ни­я­ми, но допол­нен­ных мест­ны­ми при­ме­та­ми сна, с этно­куль­тур­ной точ­ки зре­ния труд­но­опре­де­ли­мы­ми. В‑третьих, сама пуб­ли­ка­ция столь спе­ци­фи­че­ско­го этно­гра­фи­че­ско­го мате­ри­а­ла в жур­на­ле, име­ю­щем явные про­све­ти­тель­ские зада­чи и нахо­дя­щем­ся под попе­чи­тель­ством Кав­каз­ско­го учеб­но­го окру­га, — явле­ние для рубе­жа XIX–XX вв. весь­ма при­ме­ча­тель­ное. Собра­ние М. А. Хар­ла­мо­ва демон­стри­ру­ет тот «этно­гра­фи­че­ский бум», постиг­ший мно­гие сто­лич­ные и про­вин­ци­аль­ные жур­на­лы и пери­о­ди­че­ские изда­ния это­го вре­ме­ни («Рус­ский архив», «Жур­нал Мини­стер­ства народ­но­го про­све­ще­ния», «Оте­че­ствен­ные запис­ки» и др.), в кото­рых актив­но пуб­ли­ко­ва­лись обшир­ные этно­куль­тур­ные «отче­ты» так назы­ва­е­мых кор­ре­спон­ден­тов — рев­ни­те­лей народ­ной куль­ту­ры, исто­рии и сло­вес­но­сти. Чита­те­лю ока­за­лось инте­рес­но быто­пи­са­ние про­сто­го наро­да по источ­ни­кам, ранее почти не при­вле­кав­шим вни­ма­ния широ­кой пуб­ли­ки. Если были­ны, сказ­ки, пес­ни и неко­то­рые дру­гие фак­ты народ­но­го поэ­ти­че­ско­го твор­че­ства были хоро­шо извест­ны, то тек­сты уст­ной непод­го­тов­лен­ной речи (пре­да­ния, былич­ки, сно­га­да­ния, народ­ные мемо­ра­ты и т. п.) в содер­жа­ние авто­ри­тет­ных фольк­лор­ных сбор­ни­ков, как пра­ви­ло, не входили.

Вре­мя поис­ка осо­бо­го язы­ка, пред­став­ля­ю­ще­го на стра­ни­цах ува­жа­е­мых изда­ний уст­но­ре­че­вые тек­сты этно­гра­фи­че­ско­го содер­жа­ния, — отдель­ная веха в исто­рии фор­ми­ро­ва­ния сти­ля, в совре­мен­ной тер­ми­но­ло­гии име­ну­е­мо­го науч­но-попу­ляр­ным. На мате­ри­а­ле собра­ния сно­га­да­ний М. А. Хар­ла­мо­ва, про­фес­си­о­наль­но­го фило­ло­га и люби­те­ля-соби­ра­те­ля народ­ной сло­вес­но­сти, в ста­тье пред­при­ни­ма­ет­ся попыт­ка про­сле­дить инди­ви­ду­аль­ный опыт «обре­те­ния» язы­ка наро­до­вед­че­ских публикаций.

М. А. Хар­ла­мов исполь­зу­ет тра­ди­ци­он­ный набор син­так­си­че­ских моде­лей, в кото­рые «укла­ды­ва­ет» пест­рую и мно­го­ва­ри­ант­ную сно­га­да­тель­ную тра­ди­цию сво­е­го реги­о­на. Так, каж­дая функ­ци­о­наль­ная модель запи­си сно­при­ме­ты име­ет не более трех-четы­рех раз­но­вид­но­стей. Для посто­ян­но варьи­ру­ю­ще­го­ся рече­во­го мате­ри­а­ла этот факт может вос­при­ни­мать­ся как при­знак ста­биль­но­сти фор­мы запи­си, кото­рой при­дер­жи­ва­ет­ся собиратель.

В стро­гом смыс­ле пред­став­лен­ные запи­си сно­при­мет — это фик­са­ция уст­ных тек­стов, часто пред­став­ля­ю­щих собой ито­го­вые «выжим­ки» из более про­стран­ных сно­по­вест­во­ва­ний. Сомни­тель­но, что­бы эти тек­сты быто­ва­ли авто­ном­но в той фор­ме, кото­рую пред­ла­га­ет М. А. Хар­ла­мов: Зем­ле­дель­цу снег во сне пред­ве­ща­ет уро­жай [Хар­ла­мов 1904: 25]; Видеть во сне металл — быть креп­ким и здо­ро­вым [Хар­ла­мов 1904: 27].

Вве­ден­ные в текст сно­тол­ко­ва­ния лите­ра­тур­ные гла­го­лы виде­ния, про­ро­че­ства, дру­гие явно книж­ные сло­ва вряд ли явля­ют­ся фак­том той раз­го­вор­ной тра­ди­ции, в рам­ках кото­рой живет и раз­ви­ва­ет­ся этот само­быт­ный малый жанр: Если уви­дишь себя во сне в новых баш­ма­ках, то будет ока­за­на честь [Хар­ла­мов 1904: 25]; Пше­ни­цу видеть во сне — хоро­шее пред­зна­ме­но­ва­ние [Хар­ла­мов 1904: 25]; Очки наде­вать во сне пред­ве­ща­ет болезнь глаз [Хар­ла­мов 1904: 26]; Если уви­дишь, что мерт­вый ожил, то зами­ра­ю­щее пред­при­я­тие ожи­вет [Хар­ла­мов 1904: 27] и др.

Для соби­ра­те­ля, как видим, важ­на преж­де все­го фик­са­ция устой­чи­вых соот­вет­ствий, сим­во­ли­че­ских обу­слов­лен­но­стей «знак → про­ро­че­ство», и эти исход­но народ­ные соот­вет­ствия были им сохра­не­ны. В этом отно­ше­нии собра­ние М. А. Хар­ла­мо­ва отве­ча­ет той ква­ли­фи­ка­ции под­лин­но фольк­лор­но­го сон­ни­ка, кото­рую дал в свое вре­мя А. Н. Афа­на­сьев, стро­го отгра­ни­чи­ва­ю­щий сон­ник народ­ный от сти­ли­зо­ван­но­го под народ­ный: «Если бы изда­те­ли “сон­ни­ков” потру­ди­лись собрать дей­стви­тель­но живу­щие в наро­де объ­яс­не­ния сно­ви­де­ний, это был бы дра­го­цен­ный мате­ри­ал для нау­ки, по важ­но­му зна­че­нию для нее тех мета­фо­ри­че­ских сбли­же­ний, на кото­рых, соб­ствен­но, и дер­жит­ся истол­ко­ва­ние снов» [Афа­на­сьев 1865: 39]. Сохра­не­нию этих «сбли­же­ний» М. А. Хар­ла­мов уде­лял пер­во­сте­пен­ное значение.

Син­так­си­че­ские струк­ту­ры, в кото­рые заклю­че­ны зафик­си­ро­ван­ные соот­но­ше­ния зна­ка и про­гно­за, пред­став­ле­ны в запи­сях М. А. Хар­ла­мо­ва четырь­мя основ­ны­ми типа­ми: а) слож­но­под­чи­нен­ное союз­ное пред­ло­же­ние с услов­ным при­да­точ­ным (самая частая и ожи­да­е­мая фор­ма выра­же­ния логи­ки пред­ска­за­ния): Если при­снит­ся девуш­ка в крас­ной юбке — будет кле­ве­та [Хар­ла­мов 1904: 24]; Умрет род­ствен­ник, если во сне видишь моло­дой месяц на запа­де [Хар­ла­мов 1904: 24]; Если видишь во сне малень­ких детей, то надо ожи­дать хло­пот [Хар­ла­мов 1904: 24]; б) бес­со­юз­ное слож­ное пред­ло­же­ние с про­сты­ми одно­со­став­ны­ми раз­но­го грам­ма­ти­че­ско­го ста­ту­са: Воро­бья ловить во сне — новое зна­ком­ство [Хар­ла­мов 1904: 26]; Обо­жжешь палец во сне — будешь обру­чать­ся [Хар­ла­мов 1904: 26]; Убить во сне змею — изба­вить­ся от вра­гов [Хар­ла­мов 1904: 28]; в) слож­но­под­чи­нен­ное союз­ное пред­ло­же­ние с изъяснительным/определительным при­да­точ­ным: Мерт­во­го хоро­нить во сне озна­ча­ет, что какое-либо пред­при­я­тие погиб­нет, не удаст­ся [Хар­ла­мов 1904: 27]; Кто во сне пла­чет, тот наяву будет сме­ять­ся [Хар­ла­мов 1904: 27]; г) про­стое дву­со­став­ное пред­ло­же­ние: Мед­ные день­ги, яйца, абри­ко­сы пред­ве­ща­ют сле­зы [Хар­ла­мов 1904: 24]; Зем­ле­дель­цу снег во сне пред­ве­ща­ет уро­жай [Хар­ла­мов 1904: 25]; Шуба, виден­ная во сне, пред­ве­ща­ет шум какой-то [Хар­ла­мов 1904: 25].

Как видим, син­так­сис народ­ных сно­га­да­ний в собра­нии М. А. Хар­ла­мо­ва весь­ма далек от уст­но­ре­че­во­го: нали­чие союз­ных ком­плек­сов, ослож­не­ние пред­ло­же­ний при­част­ны­ми обо­ро­та­ми, исполь­зо­ва­ние пол­ных при­да­точ­ных кон­струк­ций — все гово­рит о том, что исход­ные запи­си, пер­во­на­чаль­но про­из­ве­ден­ные «с голо­са», при под­го­тов­ке к пуб­ли­ка­ции были под­верг­ну­ты серьез­ной линг­ви­сти­че­ской обра­бот­ке. Так, в его собра­нии прак­ти­че­ски нет харак­тер­ных для уст­ной речи «дву­цен­тро­вых» тек­стов [Тар­ла­нов 1999: 11], т. е. оформ­лен­ных в виде имен­ных соот­вет­ствий типа Вода — речи [Якуш­ки­на 1999: 30], но почти повсе­мест­но при­сут­ству­ют тек­сты с союз­ной свя­зью, отчет­ли­во выра­жа­ю­щей логи­ку обу­слов­лен­но­сти зна­ка сна про­ро­че­ством — вре­мен­ную, услов­ную, при­чин­ную и др. 

Сле­ду­ет пред­по­ло­жить, что созна­тель­ное «оли­те­ра­ту­ри­ва­ние» народ­ных изре­че­ний пред­при­ни­ма­ет­ся М. А. Хар­ла­мо­вым отнюдь не слу­чай­но. Во-пер­вых, как фило­лог, он пре­крас­но пони­ма­ет, что уст­ная речь прин­ци­пи­аль­но не рав­на книж­ной, что содер­жа­тель­но она во мно­гом зави­сит от ситу­а­ции живо­го обще­ния, что отсут­ствие в ней закон­чен­ных «пра­виль­ных» пред­ло­же­ний с лих­вой ком­пен­си­ру­ет­ся жести­ку­ля­ци­ей, мими­кой, дру­ги­ми сред­ства­ми несло­вес­но­го обще­ния. Поэто­му он исполь­зу­ет такие грам­ма­ти­че­ские струк­ту­ры, кото­рые, на его взгляд, наи­бо­лее точ­но пере­да­ют основ­ное содер­жа­ние народ­но­го изре­че­ния, изло­жен­но­го пись­мен­но. Во-вто­рых, М. А. Хар­ла­мов — учи­тель сло­вес­но­сти, один из авто­ров и «кор­ре­спон­ден­тов» попу­ляр­но­го мест­но­го жур­на­ла, име­ю­ще­го преж­де все­го про­све­ти­тель­ские цели. Пуб­ли­ко­вать необ­ра­бо­тан­ные и неот­ре­дак­ти­ро­ван­ные тек­сты он, види­мо, не мог и не желал по про­фес­си­о­наль­ным и изда­тель­ским сооб­ра­же­ни­ям. В‑третьих, основ­ной сво­ей целью он, воз­мож­но, счи­тал сохра­не­ние народ­ных пред­став­ле­ний вне фор­мы их быто­ва­ния, а в «чистом», «иде­аль­ном» виде. В этом отно­ше­нии он был бли­зок общей жур­наль­но-этно­гра­фи­че­ской тра­ди­ции XIX в., кото­рая была пол­на «роман­ти­че­ской люб­ви к наро­до­ве­де­нию» [Пыпин 1891: 190] и заклю­ча­лась в том, что­бы пока­зать про­све­щен­но­му чита­те­лю «все, что народ сохра­нил от про­шед­ше­го» [Моги­лян­ский 1916: 2]. В нашем слу­чае для М. А. Хар­ла­мо­ва гораз­до важ­нее само «мета­фо­ри­че­ское сбли­же­ние» меж­ду зна­ка­ми сна и буду­щи­ми собы­ти­я­ми в жиз­ни сно­вид­ца, чем та язы­ко­вая фор­ма, в кото­рую оно облечено.

Выбран­ные М. А. Хар­ла­мо­вым струк­тур­ные реше­ния при фик­са­ции уст­ных сно­тол­ко­ва­ний в целом не иска­жа­ют ком­му­ни­ка­тив­ной функ­ции и праг­ма­ти­че­ско­го назна­че­ния рече­во­го про­из­ве­де­ния: оста­ет­ся неиз­мен­ной двух­част­ность мало­го тек­ста, сохра­ня­ет­ся его про­гно­сти­че­ское назна­че­ние, «сим­во­ли­че­ские сбли­же­ния» меж­ду зна­ком сна и его жиз­нен­ным про­яв­ле­ни­ем во мно­гом повто­ря­ют­ся, демон­стри­руя пер­вич­ные, весь­ма арха­ич­ные логи­че­ские опе­ра­ции, осно­ван­ные пре­иму­ще­ствен­но на зако­нах подобия.

Одним из общих семан­ти­че­ских прин­ци­пов поис­ка ана­ло­гии меж­ду зна­ком сна и собы­ти­ем яви в народ­ном сон­ни­ке сле­ду­ет при­знать прин­цип подо­бия по коли­че­ствен­но­му при­зна­ку: что-то коли­че­ствен­но мно­гое, а так­же визу­аль­но мел­кое (и часто) округ­лое, т. е. мел­ко­объ­ем­ное, пред­ве­ща­ет слезы.

Визу­аль­ный образ «мел­кое и округ­лое», соеди­ня­ясь с коли­че­ствен­ным пара­мет­ром «мно­го», созда­ет в куль­ту­ре сно­тол­ко­ва­ния логи­че­скую (вер­нее, пра­ло­ги­че­скую) осно­ву для фор­ми­ро­ва­ния устой­чи­во­го соот­но­ше­ния «мел­кое округ­лое → сле­зы». Это соот­но­ше­ние может быть «запол­не­но» раз­лич­ны­ми реа­ли­я­ми, име­ю­щи­ми подоб­ные «харак­те­ри­сти­ки»: зер­но, бусы, жем­чуг, горох, кар­тош­ка, мел­кие кам­ни и др.

Весь­ма рас­про­стра­не­на в обще­рус­ском сон­ни­ке и соот­но­си­тель­ная пара «моне­та (чаще — мед­ная) → сле­зы». Моне­та необъ­ем­на, но вклю­че­на в рас­смат­ри­ва­е­мый соот­но­си­тель­ный ряд, воз­мож­но, по ана­ло­гии с кап­лей метал­ла, кото­рую затем плю­щи­ли для изго­тов­ле­ния моне­ты: Кар­тош­ка — к сле­зам [Якуш­ки­на 1999: 30]; Моне­ты — к сле­зам [Якуш­ки­на 1999: 30]; День­ги мед­ные и сереб­ря­ные снят­ся к сле­зам [Балов 1907: 208]; Мед­ные день­ги — к сле­зам [Чер­ны­шев 1901: 21]; Хлеб в зер­нах — сле­зы [Коло­сов 1879: 171] и др.

М. А. Хар­ла­мов добав­ля­ет в ряд обще­рус­ских сно­вид­че­ских соот­вет­ствий («мел­кое округ­лое → сле­зы») такие ана­ло­гии, кото­рые отра­жа­ют осо­бен­но­сти Кав­каз­ско­го реги­о­на: Мед­ные день­ги, яйца, абри­ко­сы во сне — сле­зы [Хар­ла­мов 1904: 24]; Если гры­зешь оре­хи во сне — к сле­зам [Хар­ла­мов 1904: 26]; Если будешь кушать арбу­зы, то будут сле­зы [Хар­ла­мов 1904: 24].

Заме­тим, что это «обще­фольк­лор­ное» соот­вет­ствие весь­ма устой­чи­во: наря­ду со сви­де­тель­ством «Сло­ва о пол­ку Иго­ре­ве» (о жем­чу­ге во сне кня­зя Свя­то­сла­ва и его «золо­том сло­ве, со сле­за­ми сме­шан­ном» [Соко­ло­ва 1995]), выше при­во­ди­лись сход­ные при­ме­ры из сно­га­да­ний XIX–XX вв., зафик­си­ро­ван­ных в раз­лич­ных гео­гра­фи­че­ских зонах. Пора­зи­тель­ная вре­мен­ная и гео­гра­фи­че­ская устой­чи­вость таких сим­во­ли­че­ских соот­вет­ствий застав­ля­ет сно­ва и сно­ва гово­рить о весь­ма аморф­ном с точ­ки зре­ния науч­но­го опре­де­ле­ния фено­мене — так назы­ва­е­мой обще­ствен­ной памя­ти, часто высту­па­ю­щей сино­ни­мом «тра­ди­ции»: «Любой кол­лек­тив обла­да­ет памя­тью, а зна­чит, опи­сы­ва­ет эту память» [Раби­но­вич 1978: 145] в устой­чи­вых содер­жа­тель­ных струк­ту­рах. В нашем слу­чае — это тра­ди­ци­он­ный набор сим­во­ли­че­ских соот­вет­ствий, име­ю­щих при­ро­ду пра­ло­ги­че­ских аналогий.

Реги­о­наль­ные отли­чия, как видим, замет­ны лишь в «каче­стве» пред­ме­та ана­ло­гии. Так, в рай­о­нах Рус­ско­го Севе­ра устой­чи­ва связь яго­ды → сле­зы по той же логи­че­ской опе­ра­ции «сход­ства» по внеш­не­му виду: Яго­ды — к сле­зам [Архив Твер­ская 1991]; Яго­ды крас­ные будут снить­ся — к сле­зам [Архив Архан­гель­ская 1984].

Собра­ние М. А. Хар­ла­мо­ва демон­стри­ру­ет весь­ма харак­тер­ную для мно­гих ана­ло­гич­ных тек­стов связь «левой» и «пра­вой» частей сно­при­ме­ты, осно­ван­ную на прин­ци­пе семан­ти­че­ско­го при­тя­же­ния сход­ных по зву­ча­нию слов. Этот путь сбли­же­ния сно­зна­ка с про­гно­зом рож­да­ет мно­же­ство сно­тол­ко­ва­ний: Выме­тать сор — к ссо­ре [Хар­ла­мов 1904: 24]; Снег снит­ся, будет кто-то сме­ять­ся [Хар­ла­мов 1904: 24]; Соль во сне есть — будет ссо­ра [Хар­ла­мов 1904: 26]; Шуба, виден­ная во сне, пред­ве­ща­ет шум какой-то [Хар­ла­мов 1904: 24] и др. Подоб­ные зву­ко­вые соот­вет­ствия, воз­ни­ка­ю­щие как фак­ты народ­ной эти­мо­ло­гии и име­ю­щие в народ­ных пред­став­ле­ни­ях маги­че­ское зна­че­ние, Н. И. Тол­стой назы­вал эти­мо­ло­ги­че­ской маги­ей [Тол­стой 1995], оста­вив­шей свой «тек­сто­об­ра­зу­ю­щий след» во мно­гих жан­рах фольк­ло­ра [Садо­ва, Голов­чен­ко 2017].

По-види­мо­му, изда­тель­ский и соби­ра­тель­ский стиль име­ло каж­дое собра­ние уст­но­ре­че­вых тек­стов, пуб­ли­ку­е­мых в мно­го­чис­лен­ных сто­лич­ных и про­вин­ци­аль­ных жур­на­лах XIX.XX вв., в кото­рых при­сут­ство­ва­ла соот­вет­ству­ю­щая руб­ри­ка: «Живая ста­ри­на» (1890–1916), «Этно­гра­фи­че­ское обо­зре­ние» (1889–1916), «Рус­ская ста­ри­на» (1870–1918), «Смо­лен­ский этно­гра­фи­че­ский сбор­ник» (1891–1903) и др. Не имея запи­сы­ва­ю­щих устройств, часто желая «обла­го­ро­дить» народ­ную речь, соби­ра­те­ли и редак­то­ры навер­ня­ка «вклю­ча­лись» в устрой­ство запи­сей уст­но­ре­че­вых тек­стов, преж­де все­го про­за­и­че­ских. Об этом ясно сви­де­тель­ству­ют лите­ра­тур­но-книж­ные лек­си­че­ские вкрап­ле­ния, кото­рые обна­ру­жи­ва­ют­ся в запи­сях сно­га­да­ний, и не толь­ко в собра­нии М. А. Хар­ла­мо­ва: Дра­ка без лич­но­го уча­стия в ней — неждан­но очу­тить­ся гостем род­ствен­ни­ка или чужо­го, а так­же при­нять уго­ще­ние, напри­мер в корч­ме [Ники­фо­ров­ский 1898: 135]; Девоч­ку малень­кую видеть во сне пред­ве­ща­ет «убыль», т. е. из семьи выбу­дет один член [Балов 1890: 208]; Аре­сто­ван­но­му быть во сне озна­ча­ет небла­го­по­лу­чие [Коло­сов 1879: 150] и под.

Оче­вид­но, что авто­ры этно­гра­фи­че­ских пуб­ли­ка­ций по-раз­но­му реша­ли вопрос пред­став­ле­ния широ­кой чита­тель­ской ауди­то­рии наро­до­вед­че­ско­го мате­ри­а­ла. Несмот­ря на порой созна­тель­ное «оли­те­ра­ту­ри­ва­ние», все же это были запи­си под­лин­но фольк­лор­ных про­из­ве­де­ний, посколь­ку сохра­ня­лось глав­ное — глу­бин­ная фак­ту­ра народ­но­го тек­ста: его сим­во­ли­че­ский ряд, тра­ди­ци­он­ная фор­муль­ность, береж­ное отно­ше­ние к диа­лект­но­му сло­ву, име­ю­ще­му, по мыc­ли соби­ра­те­ля, язы­ко­вую цен­ность. Тому под­твер­жде­ни­ем в пол­ной мере может слу­жить рас­смот­рен­ное изда­ние собра­ния сно­га­да­ний М. А. Харламова.