Пятница, 29 мартаИнститут «Высшая школа журналистики и массовых коммуникаций» СПбГУ
Shadow

Стратегии научной популяризации в цифровой медиасреде

Иссле­до­ва­ние выпол­не­но за счет гран­та Рос­сий­ско­го науч­но­го фон­да (про­ект № 22–18-00184). 

The study was supported by a grant from the Russian Science Foundation (project no. 22–18-00184).

Постановка проблемы

«Про­све­ти­тель­ский бум» — такую харак­те­ри­сти­ку мож­но услы­шать от сего­дняш­них попу­ля­ри­за­то­ров нау­ки, оце­ни­ва­ю­щих вос­тре­бо­ван­ность науч­ных зна­ний в рос­сий­ском обще­стве послед­не­го деся­ти­ле­тия. Подоб­ные утвер­жде­ния могут зву­чать излишне опти­ми­стич­но на фоне социо­ло­ги­че­ских опро­сов, сви­де­тель­ству­ю­щих об отно­си­тель­но невы­со­кой осве­дом­лен­но­сти рос­си­ян об акту­аль­ном состо­я­нии оте­че­ствен­ной нау­ки [Опрос… 2021]. Одна­ко эти же опро­сы фик­си­ру­ют и доволь­но высо­кий инте­рес обще­ствен­но­сти к науч­ной инфор­ма­ции. Спе­ци­фи­ка сего­дняш­не­го дня про­яв­ля­ет­ся в том, что подоб­ный инте­рес пре­иму­ще­ствен­но удо­вле­тво­ря­ет­ся за счет обра­ще­ния к циф­ро­вым ресур­сам, попу­ля­ри­зи­ру­ю­щим нау­ку: про­филь­ным сете­вым пор­та­лам и автор­ским бло­гам на раз­лич­ных плат­фор­мах. Имен­но они ста­но­вят­ся точ­кой сопри­кос­но­ве­ния с науч­ной инфор­ма­ци­ей, сти­му­ли­руя затем уже обра­ще­ние к нециф­ро­вым фор­ма­там: живые встре­чи с про­све­ти­те­ля­ми, посе­ще­ние тема­ти­че­ских музеев и меро­при­я­тий, при­об­ре­те­ние науч­но-попу­ляр­ной литературы.

Вме­сте с тем, несмот­ря на оби­лие науч­но-попу­ляр­ной инфор­ма­ции и ее отно­си­тель­ную вос­тре­бо­ван­ность, оста­ет­ся вопрос: мож­но ли счи­тать науч­но-попу­ляр­ную ком­му­ни­ка­цию эффек­тив­ной? В какой сте­пе­ни ауди­то­рия при­ни­ма­ет новое науч­ное зна­ние как эле­мент сво­ей кар­ти­ны мира и пред­по­сыл­ку к даль­ней­шим дей­стви­ям? Отшу­мев­шая эпи­де­мия и оби­лие про­филь­ной инфор­ма­ции не толь­ко не поро­ди­ли обще­ствен­ный кон­сен­сус, но и ста­ли при­чи­ной жест­ких спо­ров и рас­хож­де­ний. Поля­ри­за­ция обще­ствен­ных мне­ний про­яв­ля­ет­ся в оцен­ках и мно­гих дру­гих вопро­сов совре­мен­ной нау­ки: кли­ма­ти­че­ские про­бле­мы, вак­ци­на­ция, ген­ная инже­не­рия, упо­треб­ле­ние ГМО-про­дук­тов, био­ме­ди­ци­на, исполь­зо­ва­ние ство­ло­вых кле­ток. Обсуж­де­ние той или иной науч­ной про­бле­мы может сопро­вож­дать­ся актив­ным рас­про­стра­не­ни­ем умыш­лен­ной или непред­на­ме­рен­ной дез­ин­фор­ма­ции, фей­ков, мало­про­ве­рен­ных науч­ных све­де­ний. Доступ­ность неод­но­знач­ной инфор­ма­ции не толь­ко порож­да­ет поляр­ные оцен­ки, но и может под­ры­вать дове­рие к нау­ке, про­во­ци­ро­вать отказ от науч­ных оце­нок реальности.

Циф­ро­вая реаль­ность, откры­вая новые воз­мож­но­сти для попу­ля­ри­за­ции науч­но­го зна­ния, порож­да­ет так­же новые слож­но­сти, кото­рые мы крат­ко обо­зна­чи­ли выше. Имен­но рас­смот­ре­нию осо­бен­но­стей эффек­тив­ной попу­ля­ри­за­ции науч­но­го зна­ния в циф­ро­вой медиа­сре­де посвя­ще­на насто­я­щая статья.

История вопроса

В иссле­до­ва­ни­ях попу­ля­ри­за­ции нау­ки в циф­ро­вом медиа­про­стран­стве мож­но отчет­ли­во выявить три бло­ка вопро­сов. Пер­вый непо­сред­ствен­но свя­зан с изу­че­ни­ем внеш­не­на­уч­ных ком­му­ни­ка­ций, одним из видов кото­рых высту­па­ет науч­но-попу­ляр­ная ком­му­ни­ка­ция. Попу­ля­ри­за­ция как ком­му­ни­ка­тив­ная стра­те­гия, наце­лен­ная на рас­про­стра­не­ние науч­но­го зна­ния сре­ди внеш­ней непро­фес­си­о­наль­ной ауди­то­рии, име­ет дли­тель­ную исто­рию иссле­до­ва­ния. Одним из аспек­тов ее изу­че­ния высту­па­ет уста­нов­ле­ние соци­о­куль­тур­ных осо­бен­но­стей попу­ля­ри­за­ции в раз­ных стра­нах, в част­но­сти в Рос­сии. Для реа­лий нашей стра­ны харак­тер­на веду­щая роль госу­дар­ства, кото­рое тес­но вза­и­мо­дей­ству­ет с инсти­ту­ци­о­на­ли­зи­ро­ван­ной нау­кой, укреп­ляя тем самым ее пре­стиж [Вага­нов 2016; Сухен­ко 2016; Balashova 2019].

Клю­че­вая роль в попу­ля­ри­за­ции нау­ки тра­ди­ци­он­но отво­дит­ся СМИ и рабо­те про­филь­ных жур­на­ли­стов [Абра­мов 2014; Диве­е­ва 2014; Кири­лин, Скрип­чен­ко 2018]. Иссле­до­ва­те­ли под­чер­ки­ва­ют прин­ци­пи­аль­ную важ­ность жур­на­ли­сти­ки для рас­про­стра­не­ния науч­ных зна­ний, хотя и при­зна­ют сни­же­ние ее зна­чи­мо­сти по мере фор­ми­ро­ва­ния циф­ро­вой медиа­сре­ды, в кото­рой жур­на­ли­сти­ка утра­чи­ва­ет былую моно­по­лию на вещание.

Осо­бое вни­ма­ние уде­ля­ет­ся пер­спек­ти­вам науч­но-попу­ляр­ной ком­му­ни­ка­ции по мере появ­ле­ния новых медиа­средств. В фоку­се вни­ма­ния ока­зы­ва­ет­ся неод­но­знач­ный харак­тер науч­ной попу­ля­ри­за­ции в циф­ро­вой медиа­сре­де. С одной сто­ро­ны, без­услов­но, циф­ро­вые медиа откры­ва­ют пер­спек­ти­ву обра­ще­ния к более широ­кой ауди­то­рии, сти­му­ли­ру­ют раз­ра­бот­ку новых фор­ма­тов науч­но-попу­ляр­ной ком­му­ни­ка­ции, сов­ме­ща­ю­щих как тек­сто­вые, так и аудио­ви­зу­аль­ные сред­ства выра­зи­тель­но­сти [Пода­не­ва 2017; Проску­рин, Граж­дан­ки­на 2021]. В то же вре­мя в силу спе­ци­фи­ки ком­му­ни­ка­ции в циф­ро­вой медиа­сре­де наи­боль­шее рас­про­стра­не­ние полу­ча­ет эмо­ци­о­наль­но нагру­жен­ная про­ти­во­ре­чи­вая инфор­ма­ция, кото­рая может порож­дать лож­ное или ква­зи­на­уч­ное зна­ние [Фро­ло­ва и др. 2016; Каза­ков 2016; Тихо­но­ва 2017].

Вто­рой блок вопро­сов посвя­щен обсуж­де­нию соб­ствен­но моде­лей науч­ной ком­му­ни­ка­ции, пред­став­лен­но­му более нагляд­но в рабо­тах зару­беж­ных иссле­до­ва­те­лей. Послед­ние деся­ти­ле­тия в изу­че­нии науч­ной попу­ля­ри­за­ции отме­че­ны доволь­но ради­каль­ным пере­осмыс­ле­ни­ем харак­те­ра вза­и­мо­дей­ствия меж­ду ини­ци­а­то­ром науч­ной ком­му­ни­ка­ции и ее адре­са­том [Абра­мов, Кожа­нов 2015; Akin, Scheufele 2017; Bauer, Allum, Miller 2007; Bucchi, Trench 2014; Hetland 2014; Schmid-Petri, Bürger 2019; Scheufele 2014]. Совре­мен­ные иссле­до­ва­ния выде­ля­ют три основ­ные моде­ли науч­ной ком­му­ни­ка­ции: модель дефи­ци­та науч­но­го зна­ния, диа­ло­га с обще­ством и вовлечения/участия ауди­то­рии. В исто­ри­че­ских реа­ли­ях запад­ных обществ вто­рой поло­ви­ны XX в. после­до­ва­тель­ная сме­на этих моде­лей отра­жа­ет дина­ми­ку соци­аль­но­го ста­ту­са науч­но­го зна­ния и осо­бен­но­стей вза­и­мо­дей­ствия нау­ки с внеш­ней ауди­то­ри­ей. В этом кон­тек­сте сле­ду­ет отдель­но под­черк­нуть, что выдви­же­ние моде­лей диа­ло­га и вовле­че­ния в 1990–2010‑е годы про­ис­хо­ди­ло одно­вре­мен­но с уточ­не­ни­ем поня­тия попу­ля­ри­за­ции. В пред­ше­ству­ю­щий пери­од попу­ля­ри­за­ция нау­ки пони­ма­лась как одно­на­прав­лен­ная транс­ля­ция слож­но­го экс­перт­но­го зна­ния в более упро­щен­ной фор­ме с при­це­лом на ауди­то­рию, кото­рая не обла­да­ет долж­ной ком­пе­тен­ци­ей. Одна­ко после утвер­жде­ния диа­ло­го­цен­трич­ных моде­лей вза­и­мо­дей­ствия с ауди­то­ри­ей попу­ля­ри­за­ция полу­чи­ла новое зна­че­ние как рекон­тек­сту­а­ли­за­ция науч­но­го зна­ния с уче­том спе­ци­фи­ки кон­крет­ной ком­му­ни­ка­тив­ной сре­ды [Bucher 2019: 60]. Более того, авто­ри­тет­ные иссле­до­ва­те­ли науч­ной ком­му­ни­ка­ции М. Буч­чи и Б. Тренч пола­га­ют, что в совре­мен­ных реа­ли­ях, для кото­рых харак­тер­на высо­кая вовле­чен­ность обще­ствен­но­сти в обсуж­де­ние науч­но­го зна­ния, попу­ля­ри­за­ция при­ме­ни­ма к весь­ма огра­ни­чен­но­му чис­лу ком­му­ни­ка­тив­ных ситу­а­ций, в кото­рых не пред­по­ла­га­ет­ся дей­стви­тель­ное вза­и­мо­дей­ствие с ауди­то­ри­ей. Сре­ди таких мож­но назвать рас­про­стра­не­ние науч­ной инфор­ма­ции, не име­ю­щей акту­аль­но­го соци­аль­но­го зву­ча­ния, или све­де­ний о науч­ных орга­ни­за­ци­ях и отдель­ных уче­ных для повы­ше­ния их извест­но­сти [Bucchi, Trench 2014: 3]. Ины­ми сло­ва­ми, акту­аль­но вос­тре­бо­ван­ные моде­ли науч­ной ком­му­ни­ка­ции, акцен­ти­ру­ю­щие рав­но актив­ную роль ауди­то­рии, высве­чи­ва­ют огра­ни­чен­ность поня­тия попу­ля­ри­за­ции, пред­по­ла­га­ю­ще­го более скром­ное уча­стие общественности.

Изу­че­ние моде­лей науч­ной ком­му­ни­ка­ции, фик­си­ру­ю­щее новые фор­ма­ты ком­му­ни­ка­ции меж­ду сфе­рой нау­ки и ее внеш­ней ауди­то­ри­ей, поз­во­ля­ет обра­тить­ся к тре­тье­му, само­му мас­сив­но­му бло­ку иссле­до­ва­ний — про­бле­ме меди­а­ти­за­ции нау­ки. Начи­ная с 1990‑х годов меди­а­ти­за­ция рас­смат­ри­ва­ет­ся как клю­че­вой тренд, зада­ю­щий дина­ми­ку раз­ви­тия обще­ства и его под­си­стем: нау­ки, мас­сме­диа, поли­ти­ки, эко­но­ми­ки, обра­зо­ва­ния, искус­ства. Тер­мин «меди­а­ти­за­ция» отсы­ла­ет к само­сто­я­тель­но­му под­хо­ду в рам­ках меди­а­ис­сле­до­ва­ний, кото­рый кон­цен­три­ру­ет­ся на изу­че­нии вза­и­мо­свя­зи меж­ду изме­не­ни­я­ми в медиа­сфе­ре, с одной сто­ро­ны, и соци­о­куль­тур­ной дина­ми­кой — с дру­гой [Hepp 2014: 50, 52].

После 2010‑х годов кон­цеп­ция меди­а­ти­за­ции актив­но раз­ви­ва­ет­ся уси­ли­я­ми евро­пей­ских социо­ло­гов и спе­ци­а­ли­стов в сфе­ре медиа. Ее общие тео­ре­ти­че­ские поло­же­ния исполь­зу­ют­ся для более при­цель­но­го изу­че­ния про­цес­сов транс­фор­ма­ции отдель­ных сфер жиз­не­де­я­тель­но­сти обще­ства в усло­ви­ях новой медиа­сре­ды. Про­бле­мы меди­а­ти­за­ции нау­ки раз­ра­ба­ты­ва­ет груп­па немец­ких и фин­ских социо­ло­гов: С. Рёд­дер, П. Вайн­гарт, Э. Вали­вер­ро­нен [Вах­ра­ме­е­ва 2018; Гуре­ева, Куз­не­цо­ва 2020; Rödder, Franzen, Weingart 2012; Schäfer 2014; Weingart 2022; Väliverronen 2021]. Спе­ци­фи­ка их под­хо­да обу­слов­ле­на опо­рой на систем­но-функ­ци­о­наль­ную тео­рию обще­ства Н. Лума­на, в рам­ках кото­рой нау­ка рас­смат­ри­ва­ет­ся как функ­ци­о­наль­но диф­фе­рен­ци­ро­ван­ная систе­ма обще­ства. С этой пози­ции меди­а­ти­за­ция пони­ма­ет­ся как осо­бо­го рода струк­тур­ное сопря­же­ние меж­ду систе­ма­ми нау­ки и мас­сме­диа, про­яв­ля­ю­ще­е­ся в нарас­та­нии вза­им­ной обу­слов­лен­но­сти. С одной сто­ро­ны, мас­сме­диа обра­ща­ют­ся к нау­ке как источ­ни­ку ново­стей, вос­тре­бо­ван­ных сре­ди ауди­то­рии. С дру­гой — нау­ка, бла­го­да­ря медий­но­му осве­ще­нию сво­ей дея­тель­но­сти, леги­ти­ми­ру­ет в гла­зах обще­ствен­но­сти свой соци­аль­ный ста­тус и пре­стиж. Таким обра­зом, попу­ля­ри­за­ция науч­но­го зна­ния ока­зы­ва­ет­ся фор­мой сопря­же­ния меж­ду нау­кой и массмедиа.

Опре­де­лен­ные огра­ни­че­ния в таком виде­нии меди­а­ти­за­ции нау­ки свя­за­ны с тем, что медиа­сфе­ра пред­став­ля­ет­ся еди­ной функ­ци­о­наль­ной систе­мой мас­сме­диа, обла­да­ю­щей соб­ствен­ной медиа­ло­ги­кой, тем орга­ни­зу­ю­щим прин­ци­пом дея­тель­но­сти, кото­рый и транс­ли­ру­ет­ся в дру­гие обще­ствен­ные сфе­ры, в част­но­сти нау­ку. Одна­ко в усло­ви­ях циф­ро­вой медиа­сре­ды, появ­ле­ния сете­вых медиа, сли­я­ния мас­со­вых и межин­ди­ви­ду­аль­ных ком­му­ни­ка­ций, раз­мы­ва­ния раз­ли­чий меж­ду отпра­ви­те­лем сооб­ще­ния и его полу­ча­те­лем подоб­ное пред­став­ле­ние о сфе­ре медиа как обособ­лен­ной под­си­сте­ме обще­ства, обла­да­ю­щей еди­ной «логи­кой», пред­став­ля­ет­ся мало­ре­ле­вант­ным. Сего­дняш­ние иссле­до­ва­ния меди­а­ти­за­ции нау­ки исхо­дят из необ­хо­ди­мо­сти учи­ты­вать акту­аль­ные про­цес­сы меди­атранс­фор­ма­ции, преж­де все­го про­цес­сы циф­ро­ви­за­ции, а так­же сопут­ству­ю­щую им тен­ден­цию ком­мер­ци­а­ли­за­ции меди­а­ком­му­ни­ка­ций, в том чис­ле науч­ных [Bucher 2019; Väliverronen 2021]. Вни­ма­ние к осо­бен­но­стям совре­мен­ной циф­ро­вой медиа­сре­ды объ­яс­ня­ет зна­чи­тель­ный объ­ем пуб­ли­ка­ций, посвя­щен­ных раз­бо­ру кон­крет­ных при­ме­ров науч­но-попу­ляр­ных ком­му­ни­ка­ций в циф­ро­вой сре­де, выяв­ле­нию спе­ци­фи­ки созда­ния и потреб­ле­ния науч­но-попу­ляр­но­го кон­тен­та в новых усло­ви­ях [Jamieson, Kahan, Scheufele 2017].

Описание методики исследования

В пред­став­лен­ном иссле­до­ва­нии задей­ство­ван систем­но-функ­ци­о­наль­ный под­ход, пред­ло­жен­ный Н. Лума­ном для ана­ли­за соци­аль­ной реаль­но­сти на трех уров­нях ее функ­ци­о­ни­ро­ва­ния: интерак­ции, орга­ни­за­ции и соци­е­таль­ном. При­ме­ни­тель­но к изу­че­нию науч­но-попу­ляр­ной ком­му­ни­ка­ции он поз­во­ля­ет выявить спе­ци­фи­ку соци­о­куль­тур­ной дина­ми­ки нау­ки как функ­ци­о­наль­но диф­фе­рен­ци­ро­ван­ной систе­мы совре­мен­но­го обще­ства и ее струк­тур­но­го сопря­же­ния с систе­ма­ми мас­сме­диа и поли­ти­ки. Так­же при­ме­не­на кон­цеп­ция меди­а­ти­за­ции в ее соци­аль­но-кон­струк­ти­вист­ской трак­тов­ке Н. Коул­дри и А. Хеп­па для ана­ли­за акту­аль­ных тен­ден­ций в раз­ви­тии медиа — циф­ро­ви­за­ции и дати­фи­ка­ции, что поз­во­лит уста­но­вить осо­бен­но­сти науч­ной ком­му­ни­ка­ции в циф­ро­вой медиасреде.

Анализ материала

Обра­ще­ние к вопро­су об эффек­тив­но­сти науч­но-попу­ляр­ной ком­му­ни­ка­ции в совре­мен­ной циф­ро­вой медиа­сре­де пред­по­ла­га­ет рас­смот­ре­ние несколь­ких вза­и­мо­свя­зан­ных тем. В первую оче­редь необ­хо­ди­мо обо­зна­чить основ­ные мак­ро­со­ци­аль­ные тен­ден­ции, кото­рые повлек­ли за собой изме­не­ние ста­ту­са нау­ки в совре­мен­ном обще­стве и рекон­фи­гу­ра­цию отно­ше­ний меж­ду нау­кой как соци­аль­ной систе­мой и дру­ги­ми под­си­сте­ма­ми обще­ства, в част­но­сти мас­сме­диа и поли­ти­кой. Сле­ду­ет так­же при­нять во вни­ма­ние спе­ци­фи­ку функ­ци­о­ни­ро­ва­ния циф­ро­вой медиа­сре­ды, ока­зы­ва­ю­щей непо­сред­ствен­ное воз­дей­ствие на прак­ти­ки созда­ния и потреб­ле­ния науч­но-попу­ляр­ных сооб­ще­ний. Нако­нец, с опо­рой на акту­аль­ные эмпи­ри­че­ские иссле­до­ва­ния мы обо­зна­чим основ­ные про­бле­мы циф­ро­вой науч­ной ком­му­ни­ка­ции, воз­ни­ка­ю­щие в циф­ро­вой сре­де, и наме­тим стра­те­гии их преодоления.

Совре­мен­ная медиа­сре­да изоби­лу­ет све­де­ни­я­ми о науч­ных откры­ти­ях, а мно­гие уче­ные уже дав­но пре­вра­ти­лись в извест­ных попу­ля­ри­за­то­ров нау­ки и зача­стую высту­па­ют в роли меди­а­экс­пер­тов, ком­мен­ти­ру­ю­щих вол­ну­ю­щие обще­ствен­ность вопро­сы. Ауди­то­рия так­же не оста­ет­ся рав­но­душ­ной, актив­но вовле­ка­ясь в онлайн- и офлайн-обсуж­де­ния ново­стей из сфе­ры нау­ки, кото­рые могут непо­сред­ствен­но затра­ги­вать жизнь рядо­во­го обы­ва­те­ля. Сопри­кос­но­ве­ние с миром нау­ки все чаще при­ни­ма­ет опо­сре­до­ван­ную меди­а­ти­зи­ро­ван­ную фор­му. При­выч­ная уже нам медиа­ре­аль­ность ука­зы­ва­ет на мас­штаб­ную соци­аль­ную тен­ден­цию — меди­а­ти­за­цию общества.

В послед­ние деся­ти­ле­тия меди­а­ти­за­ция — это круп­ное направ­ле­ние в акту­аль­ных меди­а­ис­сле­до­ва­ни­ях, фоку­си­ру­ю­ще­е­ся на изу­че­нии вза­им­но обу­слов­лен­ных изме­не­ний, с одной сто­ро­ны, в медиа­сфе­ре, с дру­гой — в обще­стве и куль­ту­ре. Речь идет не об «эффек­тах» мас­со­вой ком­му­ни­ка­ции, а о мно­го­ас­пект­ном струк­тур­ном изме­не­нии соци­аль­ной реаль­но­сти в силу самой вклю­чен­но­сти медиа в ее функ­ци­о­ни­ро­ва­ние и созда­ние новых усло­вий для соци­аль­ной ком­му­ни­ка­ции [Hepp 2014: 50]. По мне­нию круп­ней­ших тео­ре­ти­ков меди­а­ти­за­ции Н. Коул­дри и А. Хеп­па, сего­дня обще­ство про­жи­ва­ет ста­дию «глу­бо­кой меди­а­ти­за­ции», кото­рую отли­ча­ют про­цес­сы циф­ро­ви­за­ции и дати­фи­ка­ции. Для этой ста­дии харак­тер­ны уско­ре­ние тех­но­ло­ги­че­ских изме­не­ний в медиа, тес­ная кон­вер­ген­ция циф­ро­вых медиа и небы­ва­лое преж­де втор­же­ние медиа в раз­лич­ные сфе­ры соци­аль­ной жиз­ни, мно­гие про­цес­сы кото­рой ста­но­вят­ся кри­ти­че­ски зави­си­мы­ми от тех­но­ло­ги­че­ской инфра­струк­ту­ры медиа [Couldry, Hepp 2017: 53].

Обсуж­де­ние обще­тео­ре­ти­че­ских вопро­сов меди­а­ти­за­ции, раз­вер­нув­ше­е­ся в 2010‑х годах, во мно­гом опи­ра­лось на раз­ра­бот­ки, полу­чен­ные при изу­че­нии меди­а­ти­за­ции сфе­ры поли­ти­ки, кото­рое стар­то­ва­ло еще в 1990‑е годы [Esser, Strömbäck 2014]. И во мно­гом эти иссле­до­ва­ния повли­я­ли на логи­ку ана­ли­за про­цес­сов меди­а­ти­за­ции в нау­ке. Изу­че­ние меди­а­ти­за­ции нау­ки было ини­ци­и­ро­ва­но немец­ки­ми социо­ло­га­ми в нача­ле 2000‑х годов. Фокус их вни­ма­ния сосре­до­то­чил­ся на ана­ли­зе нарас­та­ю­щей вза­и­мо­за­ви­си­мо­сти меж­ду сфе­ра­ми нау­ки и мас­сме­диа. Как ука­зы­ва­ют С. Рёд­дер и П. Вайн­гарт, эта вза­и­мо­за­ви­си­мость про­яв­ля­ет­ся, с одной сто­ро­ны, в нарас­та­ю­щем вни­ма­нии мас­сме­диа к нау­ке как источ­ни­ку ново­стей, вос­тре­бо­ван­ных сре­ди ауди­то­рии [Rödder 2011: 835]. С дру­гой сто­ро­ны, нау­ка встреч­но стре­мит­ся пре­дать медий­ной пуб­лич­но­сти резуль­та­ты сво­ей дея­тель­но­сти, обле­кая науч­ное зна­ние в реле­вант­ную для ауди­то­рии фор­му. Подоб­ная заин­те­ре­со­ван­ность нау­ки в медий­ной пре­зен­та­ции, кото­рая преж­де не была для нее столь харак­тер­на, отра­жа­ет изме­не­ние обще­ствен­но­го ста­ту­са нау­ки. Обра­ща­ясь к посред­ни­че­ству мас­сме­диа, нау­ка реша­ет несколь­ко зна­чи­мых для себя задач: при­вле­че­ние обще­ствен­но­го вни­ма­ния для леги­ти­ма­ции сво­е­го ста­ту­са и обос­но­ва­ния полу­ча­е­мо­го финан­си­ро­ва­ния, уси­ле­ние вли­я­ния на поли­ти­че­ские реше­ния, кото­рые так­же могут повлечь воз­мож­ное науч­ное финан­си­ро­ва­ние, поиск обще­ствен­ной под­держ­ки при реше­нии неод­но­знач­ных науч­ных вопро­сов [Weingart 2012; Peters et al. 2008].

Сле­ду­ет обра­тить вни­ма­ние, что меди­а­ти­за­ция нау­ки акту­а­ли­зи­ру­ет вопрос поли­ти­че­ско­го при­зна­ния науч­ной дея­тель­но­сти, и это неслу­чай­но. По мне­нию Х. Петер­са, пред­по­сыл­кой для меди­а­ти­за­ции нау­ки высту­пи­ли ана­ло­гич­ные про­цес­сы в сфе­ре поли­ти­ки. Меди­а­ти­за­ция поли­ти­ки запус­ка­ет изме­не­ния в отно­ше­ни­ях меж­ду мас­сме­диа и нау­кой, и далее меди­а­ти­за­ция нау­ки рекур­сив­но обре­та­ет поли­ти­че­ский эффект. Таки­ми эффек­та­ми высту­па­ют леги­ти­ма­ция исполь­зо­ва­ния обще­ствен­ных ресур­сов для финан­си­ро­ва­ния науч­ной дея­тель­но­сти, а так­же обес­пе­че­ние науч­ной экс­пер­ти­зы при раз­ра­бот­ке соци­аль­но зна­чи­мых поли­ти­че­ских реше­ний, напри­мер в обла­сти защи­ты кли­ма­та или охра­ны здо­ро­вья [Шибар­ши­на 2021; Peters 2012: 235–236].

Спе­ци­фи­ка меди­а­ти­за­ции нау­ки, кото­рая раз­во­ра­чи­ва­ет­ся одно­вре­мен­но с изме­не­ни­ем отно­ше­ний меж­ду нау­кой и поли­ти­кой, высве­чи­ва­ет спе­ци­фи­ку акту­аль­ных науч­ных ком­му­ни­ка­ций, для кото­рых свой­ствен­на опре­де­лен­ная поли­ти­зи­ро­ван­ность. Это поз­во­ля­ет веду­ще­му аме­ри­кан­ско­му иссле­до­ва­те­лю Д. Шой­фе­ле, по сути, отож­де­ствить науч­ные и поли­ти­че­ские ком­му­ни­ка­ции имен­но в силу того, что меди­а­ти­за­ция раз­мы­ва­ет гра­ни­цы меж­ду нау­кой и поли­ти­кой и науч­ные дан­ные сего­дня обре­та­ют отчет­ли­вое соци­аль­ное и поли­ти­че­ское зна­че­ние [Scheufele 2014].

Поми­мо меди­а­ти­за­ции, еще одной при­чи­ной поли­ти­за­ции науч­но­го зна­ния высту­па­ет спе­ци­фи­ка акту­аль­ных направ­ле­ний иссле­до­ва­ний, зада­ва­е­мых внут­рен­ней дина­ми­кой нау­ки. Науч­ный поиск реа­ли­зу­ет­ся сего­дня, в част­но­сти, в меж­дис­ци­пли­нар­ных обла­стях, при­ме­ром кото­рых мож­но назвать NBIC-кон­вер­ген­цию — смы­ка­ние био- и нано­тех­но­ло­гий, инфор­ма­ци­он­ных тех­но­ло­гий и когни­тив­ной нау­ки. Полу­чен­ные резуль­та­ты не толь­ко могут иметь узко­на­уч­ную цен­ность, но и затра­ги­вать фун­да­мен­таль­ные миро­воз­зрен­че­ские и соци­аль­ные про­бле­мы, кото­рые тре­бу­ют обще­ствен­но­го обсуж­де­ния и оцен­ки. Совре­мен­ная нау­ка ста­вит мораль­но-эти­че­ские, юри­ди­че­ские и соци­аль­но-поли­ти­че­ские вопро­сы, отве­ты на кото­рые не могут быть выра­бо­та­ны лишь внут­ри науч­но­го сооб­ще­ства. Высо­кая сте­пень неопре­де­лен­но­сти науч­ных резуль­та­тов, вли­я­ю­щих на буду­щее состо­я­ние обще­ства, вынуж­да­ет при­вле­кать к реше­нию науч­ных про­блем широ­кую обще­ствен­ность, что, соб­ствен­но, и вли­я­ет на кри­те­рии науч­ной раци­о­наль­но­сти. Тран­с­дис­ци­пли­нар­ность, ори­ен­ти­ро­ван­ность на прак­ти­че­ский резуль­тат, неопре­де­лен­ность послед­ствий науч­ных изыс­ка­ний для обще­ства в буду­щем — все это поз­во­ля­ет обо­зна­чить совре­мен­ное состо­я­ние нау­ки как пост­нор­маль­ное. Его отли­чи­тель­ная чер­та — это демо­кра­ти­за­ция нау­ки, пред­по­ла­га­ю­щая выне­се­ние на обще­ствен­ное обсуж­де­ние вопро­сов науч­но­го зна­ния вви­ду его высо­кой соци­аль­ной зна­чи­мо­сти [Порус, Бажа­нов 2021; Scheufele 2014].

Подоб­ное при­вле­че­ние широ­кой обще­ствен­но­сти к науч­ной экс­пер­ти­зе при­во­дит к поли­ти­за­ции науч­ной ком­му­ни­ка­ции, пото­му что ито­ги этих обсуж­де­ний ложат­ся потом в осно­ву поли­ти­че­ских реше­ний, опре­де­ля­ю­щих буду­щее состо­я­ние обще­ства. Харак­тер­но, что тако­го рода поли­ти­за­ция напря­мую вли­я­ет и на спе­ци­фи­ку меди­а­ти­за­ции нау­ки, кото­рая охва­ты­ва­ет поле науч­ной дея­тель­но­сти весь­ма нерав­но­мер­но. В боль­шей сте­пе­ни под­вер­га­ют­ся меди­а­ти­за­ции те обла­сти науч­но­го зна­ния, кото­рые потен­ци­аль­но име­ют отчет­ли­вое обще­ствен­но-поли­ти­че­ское зву­ча­ние и могут при­ме­нять­ся в повсе­днев­ной жиз­ни. В этом ряду мож­но назвать вопро­сы меди­ци­ны, кли­ма­та, ген­ной инже­не­рии, био­ме­ди­цин­ские тех­но­ло­гии. Подоб­ные сюже­ты полу­ча­ют гораз­до более регу­ляр­ное осве­ще­ние в совре­мен­ных медиа с после­ду­ю­щим пуб­лич­ным обсуж­де­ни­ем, неже­ли, напри­мер, про­бле­мы тео­ре­ти­че­ской физи­ки [Schäfer, Rödder 2010: 260; Scheufele 2014: 13586].

Модели научной коммуникации

Обо­зна­чен­ные выше изме­не­ния в отно­ше­ни­ях меж­ду систе­ма­ми мас­сме­диа и нау­ки нашли пря­мое отра­же­ние в дис­кус­сии о реле­вант­ных моде­лях науч­ной ком­му­ни­ка­ции, наце­лен­ных на транс­ля­цию науч­но­го зна­ния вне экс­перт­но­го сооб­ще­ства. После­до­ва­тель­ная сме­на доми­ни­ру­ю­щей моде­ли науч­ной ком­му­ни­ка­ции демон­стри­ру­ет посте­пен­ное услож­не­ние вза­и­мо­свя­зи меж­ду систе­ма­ми нау­ки, медиа и их внеш­ней ауди­то­ри­ей. В совре­мен­ной лите­ра­ту­ре при­ня­то выде­лять три основ­ные моде­ли: модель дефи­ци­та, диа­ло­га с обще­ством и вовлечения/участия общественности.

Утвер­див­ша­я­ся в 1960–1980‑е годы трак­тов­ка науч­ной ком­му­ни­ка­ции как рас­про­стра­не­ния науч­но­го зна­ния в доступ­ной фор­ме сре­ди непро­фес­си­о­наль­ной ауди­то­рии полу­чи­ла назва­ние моде­ли дефи­ци­та. В ее осно­ве лежа­ла идея науч­ной гра­мот­но­сти, т. е. осве­дом­лен­но­сти о науч­ных фак­тах и мето­дах науч­но­го позна­ния. Кри­ти­че­ское отно­ше­ние обще­ствен­но­сти к нау­ке и воз­мож­ное оттор­же­ние науч­но­го зна­ния объ­яс­ня­лось неин­фор­ми­ро­ван­но­стью ауди­то­рии и недо­ступ­но­стью для нее науч­ных све­де­ний. Выход из подоб­ной ситу­а­ции видел­ся в пре­одо­ле­нии дефи­ци­та, т. е. попу­ля­ри­за­ции науч­ных зна­ний вне экс­перт­ной сре­ды, что поз­во­ля­ло сфор­ми­ро­вать поло­жи­тель­ное отно­ше­ние к нау­ке и ее дости­же­ни­ям. В рам­ках моде­ли дефи­ци­та попу­ля­ри­за­ция нау­ки пони­ма­лась как одно­на­прав­лен­ная транс­ля­ция слож­но­го экс­перт­но­го зна­ния в более упро­щен­ной фор­ме с при­це­лом на ауди­то­рию, кото­рая не обла­да­ет долж­ной ком­пе­тен­ци­ей [Bucchi, Trench 2014: 4; Bauer, Allum, Miller 2007: 80–81; Schmid-Petri, Bürger 2019: 106–107].

После­ду­ю­щее эмпи­ри­че­ское изу­че­ние эффек­тов науч­ной ком­му­ни­ка­ции не под­твер­ди­ло базо­вую идею моде­ли дефи­ци­та: науч­ная инфор­ми­ро­ван­ность пуб­ли­ки не порож­да­ла поло­жи­тель­но­го отно­ше­ния к нау­ке. Иссле­до­ва­ния демон­стри­ро­ва­ли сохра­ня­ю­ще­е­ся кри­ти­че­ское и насто­ро­жен­ное отно­ше­ние ауди­то­рии к резуль­та­там науч­ной дея­тель­но­сти. В этих обсто­я­тель­ствах клю­че­вой зада­чей науч­ной ком­му­ни­ка­ции при­зна­ва­лось не обо­га­ще­ние науч­ны­ми зна­ни­я­ми, а изме­не­ние обще­ствен­ных уста­но­вок по отно­ше­нию к науч­ным дости­же­ни­ям. Реше­ни­ем этой зада­чи пред­став­ля­лось выстра­и­ва­ние более рав­ных и диа­ло­гич­ных отно­ше­ний с ауди­то­ри­ей. Прак­ти­че­ской реа­ли­за­ци­ей этой новой трак­тов­ки науч­ной ком­му­ни­ка­ции послу­жи­ли раз­ра­бо­тан­ные в 1980–1990‑е годы в ряде запад­ных стран про­грам­мы углуб­ле­ния обще­ствен­но­го пони­ма­ния нау­ки (public understanding of science). В их осно­ве лежа­ла идея диа­ло­га меж­ду экс­пер­та­ми и обще­ствен­но­стью, кото­рый дол­жен был сни­зить кри­ти­че­ское отно­ше­ние к нау­ке. Содер­жа­тель­ное напол­не­ние это­го диа­ло­га было обо­га­ще­но и дис­кус­си­ей о потен­ци­аль­ных послед­стви­ях при­ме­не­ния новых тех­но­ло­гий, обще­ствен­но-поли­ти­че­ских и мораль­но-эти­че­ских аспек­тах науч­ных изысканий.

Пред­ло­жен­ная диа­ло­го­цен­трич­ная модель науч­ной ком­му­ни­ка­ции тем не менее так­же под­верг­лась опре­де­лен­ной кри­ти­ке. По мне­нию ее оппо­нен­тов, кон­цеп­ту­аль­но она все так же опи­ра­лась на идею дефи­ци­та со сто­ро­ны ауди­то­рии, кото­рой не хва­та­ло зна­ния для поло­жи­тель­но­го отно­ше­ния к совре­мен­ной нау­ке. Более того, заяв­лен­ный диа­лог ско­рее не оправ­дал себя, посколь­ку ауди­то­рия попреж­не­му испол­ня­ла роль пас­сив­но­го участ­ни­ка, мне­ние кото­ро­го не учи­ты­ва­лось при выра­бот­ке тех или иных реше­ний, свя­зан­ных с при­ме­не­ни­ем науч­ных резуль­та­тов [Bucchi, Trench 2014: 5].

Отве­том на подоб­ную кри­ти­ку ста­ла выдви­ну­тая в кон­це 1990‑х годов идея вовле­че­ния (engagement) ауди­то­рии, что долж­но было спо­соб­ство­вать еще боль­шей вклю­чен­но­сти нау­ки в кон­текст совре­мен­но­го обще­ства. Вовле­че­ние охва­ты­ва­ет широ­кий спектр прак­тик в раз­лич­ных сфе­рах: поли­ти­ке, обра­зо­ва­нии, мас­сме­диа — через инфор­ми­ро­ва­ние и раз­вле­че­ние. Рас­ши­ри­лось пред­став­ле­ние об участ­ни­ках тако­го вовле­че­ния, кото­рое уже не огра­ни­чи­ва­лось пред­ста­ви­те­ля­ми нау­ки и ее ауди­то­рии. Сама ауди­то­рия ста­ла осмыс­лять­ся как более диф­фе­рен­ци­ро­ван­ная, состо­я­щая из раз­лич­ных групп, пред­став­ля­ю­щих раз­ные сфе­ры обще­ства: поли­ти­ку, обра­зо­ва­ние, искус­ство, медиа и др. Таким обра­зом, вовле­чен­ный диа­лог уже выгля­дел мно­го­сто­рон­ним и раз­но­на­прав­лен­ным, выхо­дя за рам­ки преж­не­го бинар­но­го фор­ма­та «нау­ка и ее ауди­то­рия» [Schmid-Petri, Bürger 2019: 110]. При этом счи­та­лось оправ­дан­ным вовле­че­ние ауди­то­рии уже на ран­них эта­пах раз­ра­бот­ки науч­ной темы вме­сто преж­ней пре­зен­та­ции уже гото­вых резуль­та­тов и пре­одо­ле­ния воз­мож­но нега­тив­но­го отно­ше­ния к ним.

Уча­стие (participation) рас­смат­ри­ва­ет­ся как наи­бо­лее выра­жен­ная фор­ма вовле­че­ния, пред­по­ла­га­ю­щая дея­тель­ность актив­ных пред­ста­ви­те­лей граж­дан­ско­го обще­ства в виде обсуж­де­ния науч­ной повест­ки и при­ня­тия на его осно­ве управ­лен­че­ских реше­ний. При­ме­ра­ми может слу­жить «граж­дан­ская нау­ка», в рам­ках кото­рой рядо­вые акти­ви­сты вно­сят вклад в науч­ные иссле­до­ва­ния, напри­мер соби­рая и ана­ли­зи­руя дан­ные. Таким обра­зом, ауди­то­рия полу­ча­ет воз­мож­ность при­ни­мать уча­стие не толь­ко в обсуж­де­нии гото­вых науч­ных резуль­та­тов, но и в созда­нии науч­но­го зна­ния [Bucchi, Trench 2014: 5–6; Scheufele 2014].

В кон­тек­сте наше­го рас­смот­ре­ния сле­ду­ет осо­бо под­черк­нуть, что обо­зна­чен­ные тен­ден­ции — диф­фе­рен­ци­а­ция ауди­то­рии, раз­мы­ва­ние отчет­ли­вых гра­ниц меж­ду созда­ни­ем науч­но­го зна­ния и его рас­про­стра­не­ни­ем, меж­ду экс­перт­ной и внеш­ней ауди­то­ри­ей — полу­чи­ли допол­ни­тель­ный сти­мул для раз­ви­тия по мере углуб­ле­ния про­цес­сов меди­а­ти­за­ции и появ­ле­ния новых циф­ро­вых медиа. И это поз­во­ля­ет более деталь­но обра­тить­ся к вопро­су, какие осо­бен­но­сти обре­та­ет науч­ная ком­му­ни­ка­ция в усло­ви­ях циф­ро­вой медиа­сре­ды и «глу­бо­кой медиатизации».

Научная коммуникация в цифровой медиасреде 

Сло­жив­ша­я­ся сего­дня циф­ро­вая медиа­сре­да обла­да­ет рядом осо­бен­но­стей, кото­рые мы крат­ко обо­зна­чим. Преж­де все­го сле­ду­ет иметь в виду, что в эпо­ху глу­бо­кой меди­а­ти­за­ции — циф­ро­ви­за­ции и дати­фи­ка­ции — медиа пере­ста­ют быть лишь транс­ля­то­ра­ми опре­де­лен­но­го кон­тен­та. Они пре­вра­ща­ют­ся в тех­но­ло­ги­че­скую инфра­струк­ту­ру, под­дер­жи­ва­ю­щую раз­но­об­раз­ные соци­аль­ные ком­му­ни­ка­ции. Более того, тен­ден­ция дати­фи­ка­ции поз­во­ля­ет ина­че взгля­нуть на эко­но­ми­че­скую логи­ку функ­ци­о­ни­ро­ва­ния циф­ро­вой меди­а­ин­фра­струк­ту­ры, и это функ­ци­о­ни­ро­ва­ние отнюдь не ней­траль­но. Совре­мен­ные циф­ро­вые медиа, пред­став­лен­ные пре­иму­ще­ствен­но в виде соци­аль­ных плат­форм, дей­ству­ют как новый тип капи­та­ли­сти­че­ско­го пред­при­я­тия, биз­нес-модель кото­ро­го ори­ен­ти­ро­ва­на на извле­че­ние поль­зо­ва­тель­ских дан­ных — ново­го вос­тре­бо­ван­но­го това­ра в усло­ви­ях эко­но­ми­ки вни­ма­ния. В силу такой эко­но­ми­че­ской зада­чи — полу­че­ния «циф­ро­вых сле­дов» поль­зо­ва­те­лей — архи­тек­ту­ра циф­ро­вых медиа наце­ле­на преж­де все­го не на созда­ние воз­мож­но­стей для транс­ля­ции кон­тен­та, а на вовле­че­ние ауди­то­рии и сти­му­ли­ро­ва­ние ее вза­и­мо­дей­ствия с медий­ным кон­тен­том в виде поис­ко­вых запро­сов, лай­ков, ком­мен­та­ри­ев, под­пи­сок, уча­стия в группах.

Дати­фи­ка­ция и непре­рыв­ный рекур­сив­ный мони­то­ринг поль­зо­ва­тель­ско­го пове­де­ния выстра­и­ва­ют селек­ци­он­ные алго­рит­мы соци­аль­ных плат­форм таким обра­зом, что­бы к выда­че пред­ла­гал­ся кон­тент, вызы­ва­ю­щий наи­боль­шую ответ­ную реак­цию поль­зо­ва­те­лей имен­но по при­чине того, что ана­ло­гич­ный кон­тент вызы­вал такую реак­цию в про­шлом. Как пра­ви­ло, таким «вос­тре­бо­ван­ным» кон­тен­том ока­зы­ва­ет­ся содер­жа­ние эмо­ци­о­наль­но нагру­жен­но­го харак­те­ра. Это и объ­яс­ня­ет пре­об­ла­да­ние в соци­аль­ных сетях раз­вле­ка­тель­но­го и про­во­ци­ру­ю­ще­го контента.

Циф­ро­вое про­стран­ство, осо­бен­но соци­аль­ные плат­фор­мы, прин­ци­пи­аль­но выстра­и­ва­ет­ся как куль­ту­ра уча­стия (participatory culture) и обме­на (sharing) [Jenkins, Ito, Boyd 2015: 4]. Утвер­жде­ние куль­ту­ры уча­стия, под­дер­жи­ва­ю­щей актив­ное вовле­че­ние поль­зо­ва­те­ля в созда­ние и даль­ней­шее рас­про­стра­не­ние меди­а­кон­тен­та, име­ет несколь­ко прин­ци­пи­аль­ных след­ствий. Преж­де все­го мож­но гово­рить об изме­не­нии само­го харак­те­ра медиа­по­треб­ле­ния и вза­и­мо­дей­ствия с медий­ным кон­тен­том. Как мы уже отме­ти­ли, архи­тек­ту­ра поис­ко­вых систем и плат­форм сти­му­ли­ру­ет актив­ное уча­стие само­го потре­би­те­ля, кото­рое обле­ка­ет­ся в фор­му базо­вых медиа­прак­тик — поиск, обмен (sharing), одоб­ре­ние в виде лай­ков, ком­мен­ти­ро­ва­ние, само­сто­я­тель­ные пуб­ли­ка­ции. При этом сопри­кос­но­ве­ние с медий­ным, в част­но­сти новост­ным, кон­тен­том зача­стую име­ет «слу­чай­ный» или «непред­на­ме­рен­ный» харак­тер в резуль­та­те мони­то­рин­га новост­ной лен­ты в соц­се­тях, а не целе­на­прав­лен­но­го поис­ка [Boczkowski, Mitchelstein, Matassi 2018; Kligler-Vilenchik et al. 2020; Kümpel 2019]. Кро­ме того, иссле­до­ва­ния совре­мен­ных прак­тик медиа­по­треб­ле­ния фик­си­ру­ют изме­нив­шу­ю­ся моти­ва­цию поль­зо­ва­те­лей при обра­ще­нии к меди­а­кон­тен­ту. Зна­ком­ство с ново­стя­ми про­дик­то­ва­но не стрем­ле­ни­ем узнать о собы­тии или «быть в кур­се ново­стей», а «вне­ин­фор­ма­ци­он­ны­ми» моти­ва­ми исполь­зо­ва­ния соци­аль­ных сетей — само­по­зи­ци­о­ни­ро­ва­ни­ем и само­вы­ра­же­ни­ем, под­дер­жа­ни­ем соци­аль­ных свя­зей, отсле­жи­ва­ни­ем онлайн-дея­тель­но­сти дру­гих, поис­ком раз­вле­че­ний [Martin, Dwyer 2019].

Куль­ту­ра уча­стия, харак­тер­ная для циф­ро­вых медиа, так­же усу­губ­ля­ет раз­мы­ва­ние преж­де отчет­ли­вых гра­ниц меж­ду созда­те­ля­ми меди­а­кон­тен­та и его потре­би­те­ля­ми. Тех­но­ло­ги­че­ское упро­ще­ние и демо­кра­ти­за­ция про­цес­сов медиа­про­из­вод­ства ока­зы­ва­ют прин­ци­пи­аль­ное воз­дей­ствие на сфе­ру жур­на­ли­сти­ки, лишая ее пред­ста­ви­те­лей былой моно­по­лии на созда­ние меди­а­кон­тен­та, уста­нов­ле­ние повест­ки дня и вза­и­мо­дей­ствие с ауди­то­ри­ей. В циф­ро­вом про­стран­стве соци­аль­ных сетей жур­на­ли­сты вынуж­де­ны всту­пать в кон­ку­рен­цию с дру­ги­ми созда­те­ля­ми меди­а­кон­тен­та. Кро­ме того, в поис­ках ауди­то­рии им при­хо­дит­ся пре­одо­ле­вать дей­ствие циф­ро­вых алго­рит­мов, функ­ци­о­ни­ру­ю­щих в соб­ствен­ной логи­ке обра­бот­ки поль­зо­ва­тель­ских дан­ных и опре­де­ля­ю­щих выда­чу кон­тен­та к просмотру.

Обо­зна­чен­ные выше осо­бен­но­сти циф­ро­вой медиа­сре­ды и свой­ствен­ных для нее медиа­прак­тик поз­во­ля­ют высве­тить акту­аль­ные харак­те­ри­сти­ки науч­ной ком­му­ни­ка­ции. Общей тен­ден­ци­ей послед­них лет высту­па­ет посте­пен­ное утвер­жде­ние циф­ро­вых медиа как основ­но­го источ­ни­ка ново­стей за счет сокра­ще­ния доли тра­ди­ци­он­ных медиа — бумаж­ных газет, теле­ви­де­ния и радио1. При­чем по мере рас­про­стра­не­ния мобиль­но­го интер­не­та смарт­фон ста­но­вит­ся основ­ным девай­сом, откры­ва­ю­щим поль­зо­ва­те­лю мир ново­стей [Newman et al. 2019: 15]. Для подав­ля­ю­ще­го боль­шин­ства поль­зо­ва­те­лей все­лен­ная интер­не­та суже­на до про­стран­ства вза­и­мо­дей­ствий на осно­ве плат­форм соци­аль­ных сетей или видео­хо­стин­гов. Имен­но соци­аль­ные сети высту­па­ют клю­че­вым источ­ни­ком ново­стей из мира нау­ки [Huber et al. 2019]. Несмот­ря на то что сопри­кос­но­ве­ние с науч­ны­ми дан­ны­ми дей­стви­тель­но может иметь слу­чай­ный непред­на­ме­рен­ный харак­тер в резуль­та­те «про­ли­сты­ва­ния лен­ты», веро­ят­ность обна­ру­же­ния поль­зо­ва­те­лем науч­ных ново­стей повы­ша­ет­ся за счет дей­ствия алго­рит­мов, пере­крест­ных ссы­лок и репо­стов от зна­ко­мых [Mueller-Herbst et al. 2020]. Это поз­во­ля­ет выявить поло­жи­тель­ную связь меж­ду исполь­зо­ва­ни­ем соци­аль­ных сетей и осве­дом­лен­но­стью ауди­то­рии о науч­ных вопросах.

Инфор­ми­ро­ван­ность ауди­то­рии воз­рас­та­ет и за счет рас­ши­ре­ния участ­ни­ков науч­ной ком­му­ни­ка­ции. Ини­ци­а­то­ра­ми науч­ной ком­му­ни­ка­ции высту­па­ют уже не толь­ко про­фес­си­о­наль­ные жур­на­ли­сты, рабо­та­ю­щие в сфе­ре науч­ных ново­стей, но и бло­ге­ры и сами уче­ные. Демо­кра­тич­ность циф­ро­вой сре­ды откры­ва­ет для пред­ста­ви­те­лей нау­ки воз­мож­ность уста­нав­ли­вать пря­мую ком­му­ни­ка­цию с ауди­то­ри­ей, минуя тра­ди­ци­он­ные мас­сме­диа и посред­ни­че­ство про­фес­си­о­наль­ных жур­на­ли­стов. Бла­го­да­ря это­му неко­то­рые уче­ные сами пре­вра­ща­ют­ся в актив­ных попу­ля­ри­за­то­ров науки.

Не сто­ит забыть и о пиар-отде­лах науч­ных орга­ни­за­ций, осве­ща­ю­щих их науч­ную дея­тель­ность. Как мы уже отме­ча­ли, про­цесс меди­а­ти­за­ции нау­ки про­яв­ля­ет­ся и в нарас­та­ю­щей медий­ной пред­став­лен­но­сти науч­ных све­де­ний, что при­зва­но под­твер­дить обще­ствен­ную цен­ность нау­ки как сфе­ры обще­ствен­ной дея­тель­но­сти. Медий­ная актив­ность науч­ных орга­ни­за­ций и отдель­ных уче­ных свя­за­на, в част­но­сти, с зада­ча­ми упро­че­ния соб­ствен­ной репу­та­ции и кон­вер­та­ции медий­ной извест­но­сти в ака­де­ми­че­ское при­зна­ние [Väliverronen 2021]. Ины­ми сло­ва­ми, в циф­ро­вой реаль­но­сти медий­ное осве­ще­ние нау­ки наце­ле­но не толь­ко на попу­ля­ри­за­цию науч­но­го зна­ния как тако­во­го, но и на реше­ние вполне праг­ма­ти­че­ских задач, укреп­ля­ю­щих соци­аль­ный пре­стиж нау­ки, а так­же извест­ность ее отдель­ных представителей.

В усло­ви­ях циф­ро­вой медиа­сре­ды изме­не­ния затра­ги­ва­ют не толь­ко про­из­вод­ство науч­ной ком­му­ни­ка­ции, но и ее потреб­ле­ние. Как мы отме­ти­ли, в рус­ле акту­аль­ных меди­а­ис­сле­до­ва­ний более позд­ние моде­ли науч­ной ком­му­ни­ка­ции, раз­ра­бо­тан­ные после 1990‑х годов, уже отка­за­лись от усто­яв­ше­го­ся пред­став­ле­ния о потре­би­те­лях науч­ной ком­му­ни­ка­ции как пас­сив­ной гомо­ген­ной ауди­то­рии, при­знав ее актив­ную роль и диф­фе­рен­ци­ро­ван­ность. Циф­ро­вая медиа­сре­да еще в боль­шей сте­пе­ни заост­ри­ла эти харак­те­ри­сти­ки. Совре­мен­ные иссле­до­ва­ния науч­ных ком­му­ни­ка­ций отме­ча­ют высо­кую сте­пень фраг­мен­ти­ро­ван­но­сти и поля­ри­за­ции ауди­то­рии. Выстра­и­ва­ние соб­ствен­ной стра­те­гии медиа­по­треб­ле­ния, инди­ви­ду­а­ли­за­ция инфор­ма­ци­он­ной медиа­сре­ды, дей­ству­ю­щие алго­рит­мы соци­аль­ных сетей, реко­мен­ду­ю­щие кон­тент на осно­ве про­шлых пред­по­чте­ний поль­зо­ва­те­ля, — все это созда­ет извест­ные эффек­ты «эхо-каме­ры» или пузы­ря филь­тров [Schäfer, Metag 2021: 298–299]. Резуль­та­том их дей­ствия ока­зы­ва­ет­ся погру­же­ние поль­зо­ва­те­ля в отно­си­тель­но ком­форт­ную для него в идей­но-поли­ти­че­ском аспек­те инфор­ма­ци­он­ную сре­ду, предо­став­ля­ю­щую не так мно­го воз­мож­но­стей для сопри­кос­но­ве­ния с инфор­ма­ци­ей, кото­рая по сво­ей тональ­но­сти или оцен­кам будет рез­ко отли­чать­ся от при­выч­ной [North, Schaefer 2019: 223–225]. След­стви­ем это­го как раз и высту­па­ет высо­кая сте­пень фраг­мен­та­ции и поля­ри­за­ции ауди­то­рии в соот­вет­ствии с ее идео­ло­ги­че­ски­ми и поли­ти­че­ски­ми убеж­де­ни­я­ми [Iyengar, Massey 2019].

Спе­ци­фич­но, что поля­ри­за­ция ауди­то­рии допол­ни­тель­но усу­губ­ля­ет­ся содер­жа­тель­ны­ми харак­те­ри­сти­ка­ми науч­ной ком­му­ни­ка­ции. Как отме­ча­ет Д. Шой­фе­ле, поли­ти­за­ция нау­ки при­ве­ла к тому, что сего­дня нау­ка осве­ща­ет­ся в медиа не ради соб­ствен­но нау­ки, а для созда­ния обще­ствен­но­го резо­нан­са и поль­зо­ва­тель­ской реак­ции [Scheufele 2014: 13588]. И харак­тер это­го резо­нан­са отно­си­тель­но весь­ма неод­но­знач­ных соци­аль­ных про­блем, свя­зан­ных с совре­мен­ной нау­кой, во мно­гом зави­сит от поли­ти­че­ских уста­но­вок ауди­то­рии. Тем самым поли­ти­зи­ро­ван­ная при­ро­да акту­аль­ных науч­ных ново­стей лишь усу­губ­ля­ет поля­ри­за­цию аудитории.

Встреч­ным обра­зом поля­ри­за­ция и поли­ти­че­ские убеж­де­ния вли­я­ют на стра­те­гии поис­ка науч­ной инфор­ма­ции, кото­рый осу­ществ­ля­ет поль­зо­ва­тель в циф­ро­вой сре­де. Так, иссле­до­ва­ния отме­ча­ют, что поль­зо­ва­те­ли склон­ны отвер­гать науч­ную инфор­ма­цию, полу­ча­е­мую от источ­ни­ков, кото­рые они ассо­ци­и­ру­ют с про­ти­во­по­лож­ным идео­ло­ги­че­ским лаге­рем (defensive information avoidance). Ана­ло­гич­ным обра­зом боль­шее дове­рие вызы­ва­ет инфор­ма­ция, кото­рая в целом кор­ре­ли­ру­ет с уже име­ю­щи­ми­ся убеж­де­ни­я­ми (confirmation bias) [Yeo et al. 2015].

Фено­мен поля­ри­за­ции ауди­то­рии, свой­ствен­ный циф­ро­во­му медиа­про­стран­ству, поз­во­ля­ет более кон­крет­но обо­зна­чить основ­ные меха­низ­мы вос­при­я­тия ауди­то­ри­ей науч­но-попу­ляр­ной ком­му­ни­ка­ции в циф­ро­вой медиа­сре­де. Преж­де все­го сле­ду­ет иметь в виду прин­ци­пи­аль­ную слож­ность тех науч­ных све­де­ний, кото­рые ста­но­вят­ся сего­дня объ­ек­том попу­ля­ри­за­ции в сете­вых медиа. Боль­шин­ство науч­ных ново­стей затра­ги­ва­ет крайне слож­ные иссле­до­ва­тель­ские темы, пони­ма­ние кото­рых тре­бу­ет зна­чи­тель­ных когни­тив­ных уси­лий со сто­ро­ны ауди­то­рии. Более того, неод­но­знач­ность соци­аль­ных послед­ствий науч­ных дости­же­ний так­же пред­по­ла­га­ет выне­се­ние оце­ноч­ных суж­де­ний, к кото­рым ауди­то­рия не все­гда быва­ет гото­ва. Вме­сте с тем зача­стую речь идет о новых дости­же­ни­ях про­рыв­но­го харак­те­ра, отно­си­тель­но кото­рых в обще­стве еще не сло­жи­лось явно­го кон­сен­су­са и оце­нок. В силу это­го науч­ная ком­му­ни­ка­ция, как и поль­зо­ва­тель­ский поиск науч­ной инфор­ма­ции, пре­иму­ще­ствен­но наце­ле­ны на фор­ми­ро­ва­ние суж­де­ния о науч­ной про­бле­ме, неже­ли на защи­ту уже сло­жив­ших­ся оце­нок [Xenos 2017: 285–287].

В этих усло­ви­ях поль­зо­ва­тель­ские стра­те­гии при­ня­тия науч­ной ком­му­ни­ка­ции пре­иму­ще­ствен­но опре­де­ля­ют­ся несколь­ки­ми фак­то­ра­ми. Преж­де все­го сто­ит гово­рить о том, что при сопри­кос­но­ве­нии с незна­ко­мой слож­ной инфор­ма­ци­ей поль­зо­ва­те­ли зача­стую при­бе­га­ют к схе­мам когни­тив­но­го упро­ще­ния, поз­во­ля­ю­щим усво­ить новые дан­ные и выра­бо­тать по отно­ше­нию к ним оце­ноч­ную пози­цию с наи­мень­ши­ми затра­та­ми. Опи­ра­ясь на мини­маль­но доста­точ­ные све­де­ния, поль­зо­ва­те­ли ори­ен­ти­ру­ют­ся пре­иму­ще­ствен­но на соци­аль­ный и медий­ный кон­текст, в кото­рый эти све­де­ния поме­ща­ют­ся: соб­ствен­ные идео­ло­ги­че­ские убеж­де­ния и дове­рие к нау­ке, мне­ния зна­чи­мых дру­гих и осо­бен­но медий­ные фрей­мы, т. е. схе­мы смыс­ло­вой интер­пре­та­ции науч­ных дан­ных. Медий­ные фрей­мы демон­стри­ру­ют наи­боль­шую эффек­тив­ность, если содер­жа­тель­но кор­ре­спон­ди­ру­ют с уже име­ю­щи­ми­ся убеж­де­ни­я­ми и цен­но­стя­ми [Scheufele 2006]. Для при­ня­тия науч­ной инфор­ма­ции прин­ци­пи­аль­ную роль игра­ют цен­ност­ные уста­нов­ки поль­зо­ва­те­ля: отно­ше­ние к рели­гии, поли­ти­че­ские убеж­де­ния, при­вер­жен­ность цен­но­стям совре­мен­но­го обще­ства, в част­но­сти вера в нау­ку, дове­рие к источ­ни­ку ново­го зна­ния [Akin, Scheufele 2017: 29–30].

Поми­мо дей­ствия медий­ных фрей­мов, сле­ду­ет так­же учи­ты­вать фено­мен моти­ви­ро­ван­но­го рас­суж­де­ния (motivated reasoning). Поня­тие моти­ви­ро­ван­но­го рас­суж­де­ния вве­ла соци­аль­ный пси­хо­лог Зива Кун­да для объ­яс­не­ния при­ро­ды когни­тив­ных иска­же­ний. Ее иссле­до­ва­ния поз­во­ли­ли заклю­чить, что оцен­ка при­чин­но­след­ствен­ных гипо­тез зави­сит от эмо­ци­о­наль­ной согла­со­ван­но­сти лич­ных целей и име­ю­щих­ся дока­за­тельств. И зача­стую поиск дока­за­тельств каких-либо фак­тов и аргу­мен­тов наце­лен на под­твер­жде­ние уже име­ю­щих­ся убеж­де­ний для под­дер­жа­ния непро­ти­во­ре­чи­вой кар­ти­ны мира [Ису­по­ва, Рож­де­ствен­ская, Лаге­ре­ва 2021: 380]. Моти­ви­ро­ван­ное рас­суж­де­ние про­яв­ля­ет­ся в стрем­ле­нии под­твер­дить уже име­ю­щу­ю­ся точ­ку зре­ния, выбо­роч­но выде­ляя ту инфор­ма­цию, кото­рая ее под­креп­ля­ет. Одно­вре­мен­но с этим те дан­ные, кото­рые ее не под­твер­жда­ют, обес­це­ни­ва­ют­ся или отвер­га­ют­ся [Scheufele 2014: 13591].

Нако­нец, нема­ло­важ­ное зна­че­ние ока­зы­ва­ет фак­тор эмо­ци­о­наль­ной нагру­жен­но­сти инфор­ма­ции и эмо­ци­о­наль­но­го состо­я­ния поль­зо­ва­те­ля. Напри­мер, аффек­ты и силь­ные эмо­ции, в част­но­сти гнев, сни­жа­ют точ­ность вос­при­я­тия инфор­ма­ции и спо­соб­ству­ют при­ня­тию менее раци­о­наль­ных и про­ду­ман­ных суж­де­ний [Scheufele, Krause 2019: 7665].

Обо­зна­чен­ные выше меха­низ­мы вос­при­я­тия науч­ной инфор­ма­ции демон­стри­ру­ют, что клю­че­вую роль в этом про­цес­се игра­ют пси­хо­ло­ги­че­ские и соци­аль­ные фак­то­ры: стрем­ле­ние сохра­нить непро­ти­во­ре­чи­вую кар­ти­ну мира и пре­одо­леть когни­тив­ный дис­со­нанс; дове­рие к источ­ни­ку. В усло­ви­ях циф­ро­вой медиа­сре­ды эти же когни­тив­ные меха­низ­мы име­ют амби­ва­лент­ное зна­че­ние и задей­ству­ют­ся при вос­при­я­тии не толь­ко науч­ной инфор­ма­ции, но и дез­ин­фор­ма­ции и фей­ко­вых новостей.

Отдель­но под­черк­нем, что сход­ную двой­ствен­ную функ­цию выпол­ня­ет и сама архи­тек­ту­ра соци­аль­ных сетей, в рав­ной сте­пе­ни облег­чая рас­про­стра­не­ние как науч­ных дан­ных, так и лож­ной инфор­ма­ции. Речь идет о так назы­ва­е­мом кас­ка­де инфор­ма­ции в циф­ро­вой медиа­сре­де, когда рас­про­стра­нен­ность тех или иных све­де­ний отож­деств­ля­ет­ся с их досто­вер­но­стью и надеж­но­стью. Более того, попу­ля­ри­за­ция инфор­ма­ции через клю­че­вые «узлы» сети — извест­ных поль­зо­ва­те­лей — созда­ет иллю­зию боль­шей рас­про­стра­нен­но­сти и, соот­вет­ствен­но, прав­ди­во­сти. Некри­ти­че­ско­му при­ня­тию лож­ной инфор­ма­ции может спо­соб­ство­вать и отно­си­тель­но замкну­тая медиа­сре­да поль­зо­ва­те­лей соци­аль­ных сетей, в кото­рых веро­ят­ность сопри­кос­но­ве­ния с ины­ми пози­ци­я­ми по той или иной науч­ной про­бле­ме сни­же­на [Scheufele, Krause 2019: 7665].

Рас­про­стра­не­ние лож­ной, мало про­ве­рен­ной науч­ной инфор­ма­ции может быть непред­на­ме­рен­ным резуль­та­том ком­му­ни­ка­тив­ных стра­те­гий поль­зо­ва­те­лей. Про­стран­ство соци­аль­ных сетей откры­ва­ет воз­мож­но­сти для сво­бод­но­го исполь­зо­ва­ния дан­ных в новых ком­му­ни­ка­тив­ных ситу­а­ци­ях, не свя­зан­ных с изна­чаль­ным кон­тек­стом. Так, иссле­до­ва­тель может опуб­ли­ко­вать в соци­аль­ных сетях про­ме­жу­точ­ные ито­ги свои изыс­ка­ний, кото­рые впо­след­ствии могут быть опро­верг­ну­ты. Одна­ко пре­да­ние пуб­лич­но­сти поз­во­ля­ет задей­ство­вать их при выстра­и­ва­нии аргу­мен­та­ции в под­держ­ку недо­сто­вер­ной инфор­ма­ции. Ана­ло­гич­ным обра­зом жур­на­ли­сты, сле­дуя усто­яв­шей­ся про­фес­си­о­наль­ной уста­нов­ке обес­пе­чить баланс мне­ний, сооб­ща­ют про­ти­во­по­лож­ные пози­ции отно­си­тель­но науч­ной про­бле­мы, леги­ти­ми­руя тем самым недо­сто­вер­ные или оши­боч­ные дан­ные [Fisher 2022].

Одна­ко науч­ная дез­ин­фор­ма­ция в соци­аль­ных сетях может иметь и целе­на­прав­лен­ный харак­тер. В этом слу­чае основ­ной ком­му­ни­ка­тив­ной стра­те­ги­ей высту­па­ет созда­ние сомне­ний (manufacturing doubts): выдви­же­ние аль­тер­на­тив­ных пози­ций о науч­ной про­бле­ме, кото­рые раз­ру­ша­ют сло­жив­ший­ся кон­сен­сус и созда­ют неопре­де­лен­ность. Стра­те­гия созда­ния сомне­ний под­ра­зу­ме­ва­ет дей­ствия, наце­лен­ные на пред­на­ме­рен­ное изме­не­ние и иска­же­ние извест­ных фак­тов для про­дви­же­ния опре­де­лен­ной повест­ки в инте­ре­сах эко­но­ми­че­ских или поли­ти­че­ских игро­ков [Goldberg, Vandenberg 2021].

В про­стран­стве циф­ро­вых ком­му­ни­ка­ций созда­ние сомне­ний кон­кре­ти­зи­ру­ет­ся в двух основ­ных стра­те­ги­ях: леги­ти­ма­ция ино­го мне­ния и кри­ти­ка экс­пер­та. В пер­вом слу­чае сооб­ща­ют­ся дан­ные, кото­рые под­твер­жда­ют аль­тер­на­тив­ную пози­цию отно­си­тель­но науч­ной про­бле­мы. Во вто­ром — под­вер­га­ют­ся дис­кре­ди­та­ции экс­перт­ные каче­ства уче­ных, под­дер­жи­ва­ю­щих кри­ти­ку­е­мую пози­цию, и про­фес­си­о­наль­ный уро­вень их иссле­до­ва­ний [Schmid-Petri 2017]. Важ­но отме­тить, что в соци­аль­ных сетях обе стра­те­гии при­ме­ня­ют­ся пре­иму­ще­ствен­но при созда­нии ком­мен­та­ри­ев к основ­ной пуб­ли­ка­ции, посколь­ку зача­стую имен­но про­чте­ние ком­мен­та­ри­ев вли­я­ет на вос­при­я­тие поль­зо­ва­те­ля­ми основ­но­го тек­ста сооб­ще­ния [Yeo et al. 2019]. И основ­ная цель подоб­ных ком­мен­та­ри­ев заклю­ча­ет­ся не столь­ко в про­дви­же­нии иной пози­ции, сколь­ко в под­ры­ве дове­рия к изло­жен­ным дан­ным, созда­нии чув­ства неопре­де­лен­но­сти и раз­ру­ше­нии консенсуса.

Двой­ствен­ный харак­тер архи­тек­ту­ры циф­ро­вых медиа, обес­пе­чи­ва­ю­щий как рас­про­стра­не­ние науч­ной инфор­ма­ции, так и ее опро­вер­же­ние, высве­чи­ва­ет про­бле­му про­фи­лак­ти­ки дез­ин­фор­ма­ции и обес­пе­че­ния надеж­ной науч­ной ком­му­ни­ка­ции. Вопро­сы эффек­тив­но­сти науч­ной ком­му­ни­ка­ции в слож­ной циф­ро­вой медиа­сре­де пред­став­ля­ют собой одну из наи­бо­лее акту­аль­ных и зло­бо­днев­ных про­блем в изу­че­нии науч­ной попу­ля­ри­за­ции [National Academy of Sciences 2018; Jamieson, Kahan, Scheufele 2017]. Резуль­та­ты при­клад­ных иссле­до­ва­ний сего­дня поз­во­ля­ют наме­тить в этом направ­ле­нии неко­то­рые перспективы.

Преж­де все­го при­хо­дит­ся при­знать, что отно­си­тель­но низ­кая эффек­тив­ность науч­ной ком­му­ни­ка­ции обу­слов­ле­на невы­со­ким уров­нем медий­ной гра­мот­но­сти ауди­то­рии — спо­соб­но­стью ана­ли­зи­ро­вать и оце­ни­вать медиа­со­об­ще­ния, выяв­лять лож­ную или недо­сто­вер­ную инфор­ма­цию. В этой пер­спек­ти­ве рас­про­стра­не­ние науч­ной гра­мот­но­сти и рас­ши­ре­ние науч­ной ком­му­ни­ка­ции долж­ны сопро­вож­дать­ся повы­ше­ни­ем навы­ков рабо­ты с инфор­ма­ци­ей в циф­ро­вой медиа­сре­де [Scheufele, Krause 2019: 7663].

Вме­сте с тем основ­ной при­чи­ной некри­ти­че­ско­го отно­ше­ния ауди­то­рии к сомни­тель­ной науч­ной инфор­ма­ции высту­па­ют не столь­ко про­бе­лы в рабо­те с инфор­ма­ци­ей, сколь­ко недо­ста­точ­ная моти­ва­ция к поис­ку науч­ных дан­ных и выра­бот­ке само­сто­я­тель­ной пози­ции. И это обсто­я­тель­ство опре­де­ля­ет направ­ле­ние эффек­тив­ных стра­те­гий науч­ной ком­му­ни­ка­ции. Наи­бо­лее пер­спек­тив­ной пред­став­ля­ет­ся раз­ра­бот­ка таких медиа­фрей­мов науч­ной ком­му­ни­ка­ции, кото­рые не толь­ко рас­ши­рят охват ауди­то­рии, но и созда­дут воз­мож­но­сти для мно­го­сто­рон­не­го диа­ло­га. При­чем имен­но обсуж­де­ние и диа­лог пред­став­ля­ют­ся тем эффек­тив­ным сред­ством ком­му­ни­ка­ции, кото­рое поз­во­лит пре­одо­леть изна­чаль­ные когни­тив­ные уста­нов­ки, обу­слов­лен­ные моти­ви­ро­ван­ным рас­суж­де­ни­ем. Уча­стие в диа­ло­ге, защи­та соб­ствен­ной пози­ции и рабо­та с воз­ра­же­ни­я­ми акти­ви­зи­ру­ют при­ло­же­ние когни­тив­ных уси­лий к изу­че­нию науч­ной про­бле­мы. Более глу­бо­кое погру­же­ние в тему поз­во­лит, веро­ят­но, изме­нить исход­ные убеж­де­ния и выра­бо­тать более раци­о­наль­ное и науч­ное отно­ше­ние к про­бле­ме [Scheufele 2014: 13591].

Нако­нец, еще одной стра­те­ги­ей уси­ле­ния эффек­та науч­ной ком­му­ни­ка­ции может высту­пать при­ме­не­ние коми­че­ско­го. Посколь­ку науч­ная дез­ин­фор­ма­ция опи­ра­ет­ся на эмо­ци­о­наль­но нагру­жен­ное и содер­жа­тель­но упро­щен­ное зна­ние, то исполь­зо­ва­ние иных эмо­ций, в част­но­сти юмо­ра, спо­соб­но послу­жить эффек­тив­ным про­ти­во­дей­стви­ем. При­ме­не­ние юмо­ра мож­но назвать зна­чи­мой стра­те­ги­ей рас­про­стра­не­ния инфор­ма­ции в циф­ро­вой медиа­сре­де. Коми­че­ское рас­ши­ря­ет охва­ты ауди­то­рии, вовле­кая тех, кто в ином слу­чае остал­ся бы рав­но­душ­ным. Вме­сте с тем коми­че­ский фрейм науч­ной инфор­ма­ции сти­му­ли­ру­ет когни­тив­ные уси­лия, без кото­рых шут­ка оста­нет­ся непо­нят­ной. Поми­мо это­го, при­ме­не­ние юмо­ра зна­чи­тель­но повы­ша­ет дове­рие к источ­ни­ку инфор­ма­ции, что име­ет клю­че­вое зна­че­ние для при­ня­тия инфор­ма­ции в циф­ро­вой медиа­сре­де [Cook 2020; Yeo, McKasy 2021].

Результаты исследования

Харак­тер­ные для сего­дняш­не­го вре­ме­ни меди­а­ти­зи­ро­ван­ные фор­мы науч­ной ком­му­ни­ка­ции сви­де­тель­ству­ют о раз­во­ра­чи­ва­ю­щем­ся про­цес­се меди­а­ти­за­ции нау­ки — нарас­та­ю­щей вклю­чен­но­сти меди­а­ком­му­ни­ка­ций в науч­ную дея­тель­ность. Меди­а­ти­за­ция нау­ки обла­да­ет и сво­ей спе­ци­фи­кой, кото­рая, в част­но­сти, про­яв­ля­ет­ся во все боль­шем сбли­же­нии сфе­ры нау­ки и поли­ти­ки. Медий­ная пред­став­лен­ность науч­ной дея­тель­но­сти поз­во­ля­ет под­твер­дить обще­ствен­ную цен­ность нау­ки. В свою оче­редь, систе­ма поли­ти­ки леги­ти­ми­ру­ет при­ни­ма­е­мые реше­ния, под­креп­ляя их науч­ной экспертизой.

Поли­ти­за­ция нау­ки зада­ет харак­тер­ные осо­бен­но­сти про­цес­са меди­а­ти­за­ции, кото­рый весь­ма нерав­но­мер­но охва­ты­ва­ет поле науч­ной дея­тель­но­сти. В боль­шей сте­пе­ни под­вер­га­ют­ся меди­а­ти­за­ции те обла­сти науч­но­го зна­ния, кото­рые ока­зы­ва­ют­ся поли­ти­че­ски вос­тре­бо­ва­ны и име­ют обще­ствен­ное зву­ча­ние. Поли­ти­за­ция нау­ки, кото­рая раз­во­ра­чи­ва­ет­ся вме­сте с ее меди­а­ти­за­ци­ей, поз­во­ля­ет выявить харак­тер­ное сход­ство меж­ду поли­ти­че­ски­ми и науч­ны­ми ком­му­ни­ка­ци­я­ми, кото­рое наи­бо­лее отчет­ли­во про­яв­ля­ет­ся в циф­ро­вом медиа­про­стран­стве. Циф­ро­вая медиа­сре­да науч­ных ком­му­ни­ка­ций во мно­гом выстра­и­ва­ет­ся ана­ло­гич­ным обра­зом с про­стран­ством поли­ти­че­ских ком­му­ни­ка­ций. Для нее свой­ствен­ны поля­ри­за­ция и диф­фе­рен­ци­а­ция ауди­то­рии. При­ня­тие науч­ной ком­му­ни­ка­ции во мно­гом опре­де­ля­ет­ся не каче­ством науч­но­го кон­тен­та, а когни­тив­ны­ми и цен­ност­ны­ми уста­нов­ка­ми самих пользователей.

Выводы

Про­цес­сы меди­а­ти­за­ции нау­ки зада­ют новое виде­ние спе­ци­фи­ки науч­ной ком­му­ни­ка­ции в циф­ро­вой сре­де. Транс­ля­ция науч­но­го зна­ния за пре­де­лы экс­перт­но­го сооб­ще­ства все боль­ше осмыс­ля­ет­ся в пер­спек­ти­ве диа­ло­га с ауди­то­ри­ей, ее актив­но­го вовле­че­ния в созда­ние науч­но­го зна­ния и обсуж­де­ние его обще­ствен­ной зна­чи­мо­сти. Харак­тер­но, что одним из резуль­та­тов это­го пере­осмыс­ле­ния ока­за­лось новое пони­ма­ние попу­ля­ри­за­ции нау­ки. В силу ее тра­ди­ци­он­ной трак­тов­ки как одно­на­прав­лен­ной ком­му­ни­ка­ции попу­ля­ри­за­ция все чаще озна­ча­ет инфор­ми­ро­ва­ние о науч­ных орга­ни­за­ци­ях и отдель­ных уче­ных, но не про­дви­же­ние науч­но­го зна­ния как такового.

Диа­ло­гич­ность, свой­ствен­ная совре­мен­ной науч­ной ком­му­ни­ка­ции, полу­чи­ла допол­ни­тель­ное под­креп­ле­ние в усло­ви­ях циф­ро­вой медиа­сре­ды. Одна­ко прин­ци­пи­аль­ная осо­бен­ность архи­тек­ту­ры циф­ро­вых медиа — двой­ствен­ный харак­тер, кото­рый поз­во­ля­ет в рав­ной сте­пе­ни исполь­зо­вать их как для рас­про­стра­не­ния науч­ной инфор­ма­ции, так и для ее опро­вер­же­ния и утвер­жде­ния лож­ных све­де­ний. В этих усло­ви­ях стра­те­гии эффек­тив­ной науч­ной ком­му­ни­ка­ции могут вклю­чать меры, наце­лен­ные на повы­ше­ние медиа­гра­мот­но­сти ауди­то­рии, гиб­кое исполь­зо­ва­ние медий­ных фрей­мов науч­но­го зна­ния, рас­ши­ре­ние ауди­то­рии науч­ной ком­му­ни­ка­ции и пре­одо­ле­ние предубеж­де­ний отно­си­тель­но новых науч­ных достижений.

1 Сле­ду­ет отме­тить, что эти изме­не­ния в моде­лях медиа­по­треб­ле­ния в неоди­на­ко­вой сте­пе­ни затра­ги­ва­ют раз­ные воз­раст­ные груп­пы и наи­бо­лее харак­тер­ны для поль­зо­ва­те­лей моло­до­го и сред­не­го воз­рас­та.

Ста­тья посту­пи­ла в редак­цию 5 мар­та 2022 г.;
реко­мен­до­ва­на к печа­ти 5 сен­тяб­ря 2022 г.

© Санкт-Петер­бург­ский госу­дар­ствен­ный уни­вер­си­тет, 2022

Received: March 5, 2022
Accepted: September 5, 2022