В статье предпринята попытка описания кодовых факторов, служащих основой формирования специального письменного подъязыка, обладающего своей сферой применения и своими правилами и нормами речевого поведения, обусловленными потребностями эффективной передачи информации в профессионально ориентированных медиатекстах. В основе типологии — совокупность функционально-стилевых факторов, предложенных М. Елинеком (кодовые, адресатные, определяемые условиями общения и функциональные), а также ряд процедур, сопровождающих производство дискурса (М. Фуко). На материале жанра интервью рассматриваются речевые практики и дискурсивные коды, характерные для текстов данной жанровой принадлежности.
Гипотезой исследования является предположение о том, что взаимодействие «разных языков коммуникации» в медиатексте, созданном с учетом профессионально-речевых практик, приводит к формированию специального письменного подъязыка, обусловленного потребностями эффективной передачи информации.
PROFESSIONAL SPEECH PRACTICES AND TEXTS OF MEDIA: FOR THE TYPOLOGY OF CODE FACTORS
The article attempts to describe the code factors that underpin the formation of a special sub-language writing that has its own, scope and rules of verbal behavior caused needs efficient transmission of information in the media professionally oriented texts. In the center of the typology — a set of functional and stylistic factors proposed by M. Jelinek, as well as a number of procedures that accompany the production of discourse (Foucault). The practices of Speech and discoursive codes which are typical for the texts of such genre affiliation, are described on the materials of the genre interview.
Hypothesis of the study is the assumption that the interaction “of different languages of communication” in the media texts, created with the assistance of professionally-speech practices, leads not only to adapting of different codes, but to the formation of a special written sublanguage, wich is satisfies of the needs of effective communication and goals of professional communication through the media.
Татьяна Владимировна Чернышова, доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой общей и прикладной филологии, литературы и русского языка Алтайского государственного университета
E-mail: labrlexis@mail.ru
Tatiana Vladimirovna Chernyshova, PhD, Professor of philology, Head of the of the Chair of General and Applied philology, literature and Russian language of Altai State University
E-mail: labrlexis@mail.ru
Чернышова Т. В. Профессионально-речевые практики и медиатекст: к типологии кодовых факторов // Медиалингвистика. 2015. № 4 (10). С. 35–48. URL: https://medialing.ru/professionalno-rechevye-praktiki-i-mediatekst-k-tipologii-kodovyh-faktorov/ (дата обращения: 19.09.2024).
Chernyshova T. V. Professional speech practices and texts of media: for the typology of code factors. Media Linguistics, 2015, No. 4 (10), pp. 35–48. Available at: https://medialing.ru/professionalno-rechevye-praktiki-i-mediatekst-k-tipologii-kodovyh-faktorov/ (accessed: 19.09.2024). (In Russian)
УДК 811.161.1’42
ББК 81.2Р-5 76
ГРНТИ 16.21.21
КОД ВАК 10.02.01
«…Мне хотелось бы, чтобы он <дискурс> простирался вокруг меня, как спокойная, глубокая и бесконечно открытая прозрачность, где другие отвечали бы на мое ожидание и откуда одна за другой появлялись бы истины…» [Фуко 1996: 49]
Особенности функционирования речи в профессиональных сферах коммуникации уже давно привлекают к себе внимание исследователей. Можно, например, назвать работы лингвистов, посвященные изучению профессиональной речи в торговом (Т. А. Милехина), устном деловом (О. Н. Струкова), устном и письменном научном (С. В. Куприна), учебном (И. В. Кокошкина, Д. В. Иванова и др.), обиходно-бытовом (Г. С. Куликова), судебном (Т. В. Дубровская), медицинском (У. В. Виноградова, С. А. Масюков и др.), религиозном (Е. В. Бобырева и др.), рабочем (А. Н. Байкулова) и многих других типах дискурса [Проблемы речевой коммуникации 2011; Проблемы речевой коммуникации 2012; Жанры и типы текста в научном и медийном дискурсе 2013]. Не менее изучена и современная медиаречь в различных ее проявлениях [Язык и дискурс… 2011; Медиатекст как полиинтенциональная система 2012; Стилистика сегодня и завтра… 2012] (см. также: Медиалингвистика 2013; 2014; 2015).
Подобный интерес не случаен. В статье 1975 г. «Лингвистика и поэтика», говоря о задачах обеих наук, Р. О. Якобсон отмечает: «…Вопрос о связях между словом и миром касается не только словесного искусства, но и вообще всех видов речевой деятельности. Ведению лингвистики подлежат все возможные проблемы отношения между речью и „универсумом (миром) речи“; лингвистика должна отвечать на вопрос, какие элементы этого универсума словесно оформляются в данном речевом акте и как именно это оформление происходит. Однако значения истинности для тех или иных высказываний, поскольку они, как говорят логики, являются „внеязыковыми сущностями“, явно лежат за пределами поэтики и лингвистики вообще» (выделено нами. — Т. Ч.) (URL:http://www.philology.ru/linguistics1/jakobson-75.htm).
Как представляется, возможность изучения «внеязыковых сущностей» появилась в 70‑х годах прошлого века в связи с развитием дискурсивных исследований. В частности, французскому философу, теоретику культуры и историку М. Фуко принадлежит гипотеза о том, что «в любом обществе производство дискурса одновременно контролируется, подвергается селекции, организуется и перераспределяется с помощью некоторого числа процедур, функция которых — нейтрализовать его властные полномочия и связанные с ним опасности, обуздать непредсказуемость его события, избежать его такой полновесной, такой угрожающей материальности» [Фуко 1996: 50]. Идеи Фуко нашли отражение в исследовании Э. В. Чепкиной, посвященном изучению журналистского дискурса как пространства текстопорождающих практик и кодов, в котором этапы коммуникативной деятельности журналиста неразрывно связываются с экстралингвистическим контекстом [Чепкина 2001]. В плане взаимодействия разных типов дискурса интересно также монографической исследование Т. И. Красновой, в котором автор, анализируя газетный журналистский дискурс русского зарубежья 1917–1920 (22) гг., пишет о сходстве «научного и политического дискурсов по интенциям к использованию формы — категорического слова — при воплощении замысла» [Краснова 2011: 66].
В то же время в целом проблеме «вплетения» профессиональных речевых практик в медиатексты посвящено не так много исследований, хотя сами подобные тексты и издания (особенно научно-популярные и профессионально ориентированные) существуют в России не один десяток лет (см., например, исследования научно-популярной речи в просветительских теле- и радиопередачах, медиаречи досуговой журналистики, профессиональной речи в медиа изданиях [Краснова 2011; Лавренченко 2012; Арсеньева 2013; Дускаева, Цветова 2013; Чернышова 2013; Полтавец 2015 и др.]).
В статье представлены результаты изучения дискурсивных и кодовых практик, используемых в медиатекстах, тематически связанных с профессиональными типами дискурса. Исследование построено на материале жанра газетного интервью, дискурсивная природа которого, как представляется, двуедина, что проявляется на разных этапах создания текста: подготовительный этап текста интервью выполнен в рамках устного дискурса, а заключительный этап непосредственно связан с дискурсом письменным (или электронным). Противопоставленность этих типов дискурсов определяет интердискурсивные и интертекстуальные сложности. Сложности подобного рода, присущие медиатекстам разных жанров, саратовские лингвисты, определяют как факторы «социальных рисков» [Кормилицына 2012: 13–25].
Теоретико-методологическую основу нашего исследования составили труды ученых в области функциональной стилистики (М. Елинек, М. Н. Кожина, Л. Р. Дускаева, Н. С. Цветова и др.), теории дискурса (М. Фуко, У. Чейф, Ю. С. Степанов, И. В. Силантьев, К. Ф. Седов, В. И. Карасик и др.), дискурсивных практик текстов разных стилей и жанров (Э. В. Чепкина, Л. П. Крысин, М. А. Кормилицына и др.).
Процесс «вплетения» в медиатексты речевых практик, принятых в профессиональных дискурсах, будь то язык науки, образования, права, экономики, управления и т.п., сложен и обусловлен рядом функционально-стилевых факторов, к наиболее значимым из которых, вслед за М. Елинеком [Кожина 1974: 145], можно отнести кодовые, адресатные, определяемые условиями общения и функциональные, т. е. те факторы, которые в исследованиях сначала американских и европейских, а затем и российских лингвистов в 70–90‑х годах стали рассматриваться как дискурсивные (см. рисунок).
Обобщая исследования предшественников (М. Фуко, Ц. Тодорова, Ю. С. Степанова и др.), И. В. Силантьев дает следующее определение дискурса: дискурс, иначе тело дискурса — это «открытое множество высказываний, как осуществленных в практике коммуникации, так и возможных, предосуществленных — однако высказываний не любых, а построенных в системе силовых линий социокультурного поля данного дискурса…» (URL:http://portal.edu.asu.ru/pluginfile.php/2864/mod_resource/content/2B9.fb2).
К. Ф. Седов, разграничивая понятия «текст» и «дискурс», определил последний как «объективно существующее знаковое построение (вербальное и невербальное), которое сопровождает процесс социального взаимодействия людей» [Седов 2007: 11]. При этом исследователь, со ссылкой на М. Л. Макарова, подчеркивал интерактивную природу дискурса: «он запечатлевает в себе взаимодействие, диалог», причем, весьма многогранный [Там же]. Эти мысли созвучны мнению Э. В. Чепкиной, которая отмечает: «анализируя текстопорождающие практики, мы говорим о том, что существуют правила, ограничивающие деятельность субъекта — участника коммуникации, и не только его коммуникативные намерения определяют закономерности построения текста. Правила, формирующие дискурсивные практики, с одной стороны, навязываются каждому субъекту, но, с другой стороны, они же и дают ему возможность продуцировать и воспринимать тексты в рамках данного дискурса» [Чепкина 2001: 22]. И еще одна цитата: «Быть коммуникантом, адресантом или адресатом, означает быть целеустремленным субъектом, у которого есть свои причины действовать так, а не иначе, который способен осознать эти причины на вербальном уровне, т. е. словесно их формулировать» [там же: 24].
Словесное формулирование «внеязыковых сущностей» в работах исследователей ХХ в. получило наименование кодовые факторы, которые определяются как единство означающего и означаемого (Ф. де Соссюр, Р. Барт, У. Эко, и др.) [Там же: 31]. В этой паре означающее определяется как план выражения, как форма высказывания (М. Елинек) [Кожина 1972: 145; Чернышова 2014а: 102] — письменная или устная. Сюда же включаются устойчивые языковые (и внеязыковые) элементы, определяющие характер речевого поведения коммуникантов в той или иной сфере медиакоммуникации, в том числе и стилистически окрашенные, эмоционально-оценочные (экспрессивные) средства, придающие речи своеобразие. Первые ориентированы на знание адресатом правил и норм употребления русского языка и особенностей конвенциального речевого поведения в той или иной сфере медиакоммуникации, вторые — на установление контакта с адресатом и успешное речевое воздействие» [Чернышова 2014а: 105].
Таким образом, умение «говорить» на языке потенциального адресата представляется важным условием «успешной» медиакоммуникации, для которой характерно типологическое многообразие медиаречи и постоянное расширение диапазона жанрово-видовой классификации текстов. По сути, кодовые факторы — это реализованный в медиатексте механизм стилистического отбора, обусловленный экстралингвистически: условиями, функциями и целями общения. Отбирая и сопоставляя языковые единицы применительно к речевой ситуации, стилистический отбор приспосабливает их к условиям и целям общения [Чернышова 2014б: 200–201].
Сложность создания языкового кода профессиональных медиатекстов обусловлена тем, что базовых кодов (как и сфер деятельности) в них, как правило, несколько: основу одних составляет профессионально ориентированная речь в рамках научного, делового, разговорного или иного стиля (подстиля), а основу других — собственно газетно-журнальный стиль во всем его своеобразии. Свои коррективы вносят жанровая специфика текста, а также уровень владения журналистом профессиональным мастерством. Необходимость создания подобного языкового кода требует от пишущего хорошего знания функционально-стилевых особенностей русского языка, умения переключаться на разные стилевые регистры и в то же время оставаться в рамках своей профессии, решать свои профессиональные задачи.
Как отмечает Л. П. Крысин, «принцип функциональной дополнительности кодов и субкодов, составляющих ту или иную социально-коммуникативную систему, означает, что один и тот же контингент говорящих, обслуживаемый данной социально-коммуникативной системой, владея общим набором языковых средств, использует их в зависимости от условий общения» [Крысин 2000]. Говоря о факторах, заставляющих говорящего менять код, Крысин называет следующие: это смена адресата и выбор темы общения. Коммуникативная удача обусловлена высокой степенью владения «разными кодами или субкодами, когда использование их в значительной мере автоматизировано, сам процесс кодового переключения может не осознаваться говорящим, особенно в тех случаях, когда другой код (субкод) используется не целиком, а во фрагментах» [там же].
Кроме этого важно учитывать и «ряд наиболее существенных принципов, конституирующих позиции субъектов дискурсивных практик», сформулированных М. Фуко в работе «Порядок дискурса» (1970) и актуализированных Э. В. Чепкиной применительно к медиадискурсу [Чепкина 2001: 13–18], среди которых в рамках данной статьи актуальны следующие:
1) принципы, предусматривающие процедуры исключения, важнейшая из которых — «запрет для говорящего субъекта»: «говорить можно не все, говорить можно не обо всем и не при любых обстоятельствах, и, наконец … не всякому можно говорить о чем угодно» [Там же: 13–18], при этом учитываются «табу на объект высказывания», «ритуал обстоятельств», «привилегированное или исключительное право говорящего субъекта», «разделение и противопоставление истинного и ложного в дискурсе» и др.;
2) принципы, включающие в себя дискурсивные правила функционирования разных типов текстов, регулирующие их внутреннюю организацию, наиболее важным из которых для нашего исследования является принцип комментирования, который вводит «различение для участников дискурсивной практики первичного и вторичного текстов, причем вторичный текст-комментарий имеет своей целью сказать то, что уже было сказано в первичном тексте и одновременно еще не было в нем сказано [Там же: 15];
3) принципы, связанные с категорией автора текста и регламентирующие действия его автора. Наиболее важным в рамках данного исследования является то, что «функция-автор выступает критерием истинности текста, причем истина текста по-разному выглядит… в науке и в художественном творчестве»; «автор выступает как некое поле концептуальной и теоретической связности: его текстам должна быть присуща доктринальная непротиворечивость» [Там же: 16–17]. Особое место при этом уделяется собственно текстовым знакам, отсылающим к автору, среди которых — личные местоимения, наречия времени и места, спрягаемые формы глаголов. Важно также, что функция автора «может дать место одновременно многим… позициям-субъектам, которые могут быть заняты различными классами индивидов» [Там же: 17];
4) дискурсивные принципы, обусловленные дисциплинарной областью (дисциплиной), воплощенной в тему текста, и представленной совокупностью методов, корпусом положений, которые признаются истинными в той или иной дисциплине [Там же].
Все перечисленные принципы являются как ресурсами для производства текстов, так и ограничениями от случайности дискурса.
Анализ материала. Материалом наблюдения в исследовании служат два медиатекста, выполненные в жанре интервью для изданий «Маркер-Экспресс» (2012. Март) — «А за базар ответишь!» (на сайте выложен вариант под заголовком «Почему ругаются жители Алтайского края и какое наказание получают особо отличившиеся». URL: http://altapress.ru/story/82241) и «Судья» 2015. Январь) — «Русский язык в судебной сфере: семинар для судейского сообщества Алтайского края» (представлен в оглавлении: http://www.zhurnalsudya.ru/archive/2015/1/). Интервьюируемым в обоих случаях выступает представитель академического дискурса (преподаватель высшей школы); интервьюер — начинающий журналист, имеющий филологическое и журналистское образование. Оба текста последовательно прошли несколько этапов становления (и соответственно дискурсивных перестроек), связанных с различными профессионально-речевыми практиками участников медиакоммуникации.
На основе дискурс-анализа выделены следующие этапы: устная беседа журналиста с интервьюируемым (первичный текст) ⇒ вторичный письменный текст интервью в исполнении журналиста ⇒ коррекция письменного текста с учетом замечаний интервьюируемого ⇒ дискурс обсуждения текста интервью, реконструированный на базе переписки автора и интервьюера ⇒ текст интервью в электронном варианте (для сайта газеты) ⇒ текст интервью в печатном варианте для газетного издания.
Мы можем предположить, что взаимодействие «разных языков коммуникации» в профессионально ориентированном медиатексте приводит не столько к приспосабливанию одного кода к другому, сколько к обусловленному потребностями эффективной передачи информации формированию специального письменного подъязыка, обладающего своей сферой применения и своими правилами и нормами речевого поведения автора и адресата.
Кратко охарактеризуем некоторые из этапов дискурсивного развертывания текстов опубликованных интервью.
Устная беседа журналиста с интервьюируемым (первичный текст) ⇒ вторичный письменный текст интервью в исполнении журналиста. Первая трудность, или зона риска, с которой сталкивается журналист, — это различия в типах дискурсов — устном и письменном, и прежде всего — различия в канале передачи информации, которые, по замечанию А. А. Кибрика, имеют принципиально важные последствия для процессов устного и письменного дискурса.Эти последствия были изучены У. Чейфом в исследовании 1982 г. (URL:http://iling-ran.ru/kibrik/Discourse_classification@VJa_2009.pdf).
Согласно исследованиям Чейфа, в устном дискурсе порождение и понимание происходят синхронизированно, а в письменном — нет. В результате при устном дискурсе имеет место явление фрагментации: речь порождается толчками, квантами. Можно добавить, что эта речь спонтанна, ассоциативна, часто захватывает близлежащие темы и т. п.
С позиций языкового кода она отличается синтаксической неоформленностью, незаконченностью, несет в себе черты идиостиля интервьюируемого, поправки, оговорки, включает в себя длинные паузы, различается по силе звучания, дополняется жестикуляцией и т. п., то есть помимо вербальных средств в ней широко используются и средства невербальные. При письменном же дискурсе происходит интеграция предикаций в сложные предложения и прочие синтаксические конструкции и объединения. Очевидно, что, приступая к междискурсным преобразованиям, журналист тем успешнее выполнит свою работу, чем выше уровень его языковой, коммуникативной, риторической компетенции.
Наиболее простой пример «правки» подобного текста — это устранение орфографических, пунктуационных, грамматических, речевых, стилистических и фактологических ошибок, допущенных журналистом в ходе переведения устной речи в письменную. Так, в тексте из журнала «Судья» (2015) изменения внесены интервьюируемым в следующие фрагменты:
заведующая кафедрой русского языка, литературы и речевых коммуникаций / заведующая кафедрой русского языка, литературы и речевой коммуникации;
азы стилистики юрисдикционных жанров официально — делового стиля / азы стилистики юрисдикционных жанров официально-делового стиля;
Оценив ситуацию в крае решили / Оценив ситуацию в крае, решили;
часто имею дело с актами, которые присылают следователи и судьи, ошибки в этих документах связанны именно с использованием языка / часто имею дело с постановлениями и определениями, которые присылают следователи и судьи — ошибки в этих документах связаны именно с использованием языкаи др.
Потребность подобных преобразований обусловлена как установлениями газетно-публицистического дискурса в целом, так и дискурсами интервьюера и интервьюируемого. По замечанию В. И. Карасика, исследовательские модели коммуникации помимо концептов учитывают еще два параметра общения: личность и дискурс, причем «учет характеристики личности отражает антропологическую фокусировку лингвистики и всех гуманитарных наук… моделирование дискурса направлено на выявление значимых признаков общения в типизируемых ситуациях» [Карасик 2009: 268]. Грамотная письменная медиаречь, точно передающая содержание мысли, — это значимый признак общения в газетно-журнальной коммуникации. Как и необходимость правильно, в рамках своего типа дискурса, назвать описываемый объект (например, лингвист-эксперт в своей экспертной практике чаще всего имеет дело с такой разновидностью юрисдикционных документов, как определения суда и постановления следственных органов, поэтому лексема акты в данном случае не соответствует дискурсивному коду интервьюируемого и уточняется в ходе текстовой перестройки).
«Узнавание» своей устной речи, оформленной на бумаге, — непростой этап и для интервьюируемого, поскольку не только связан с осознанием уровня своей речевой и риторической компетенции, но и с перечисленными ранее существенными принципами, конституирующими позиции субъектов дискурсивных практик, — в частности с принципом исключения: оценивается то, что сказано, что не сказано и т. п., а также то, что должно быть сказано, т. е. добавлено уже в печатный текст. Например, в анализируемом тексте интервьюируемый увеличил объем одного из абзацев с целью соответствия теме фрагмента, касающейся важности подобных лекций для профессиональной юридической аудитории:
К сожалению, мы не имеем права в своем заключении ставить новую, правильную формулировку и оставляем все как есть / К сожалению, мы не имеем права в своем заключении изменять формулировку официального документа и вынуждены в своих заключениях оставлять ту форму выражения содержания, которую получили, тем самым укореняя грамматические, орфографические, пунктуационные и смысловые ошибки.
Данный принцип исключения реализован при подготовке текста «А за базар ответишь!» («Маркер-Экспресс») в первом письме журналиста интервьюируемому от 1 марта 2012 г., которое было отправлено вместе с переведенным в письменную форму текстом интервью:
Т. В., это черновой вариант, связки потом будут ещё добавлены («по словам», «как говорит»). Сейчас мы с прокурорами дополняем юридический пласт, завтра планируем разослать на согласование.
Чтобы примеры были полноценными, необходимо добавить чуть-чуть конкретики (на Ваше усмотрение) — район, дата, что-то, характеризующее ситуацию, чтобы читатель поверил, что это на самом деле было, а не журналист сам выдумал.
Если есть замечания по цитатам, тоже можно корректировать.
Спасибо за помощь!
Анализируемый фрагмент содержит указание:
1) на процесс перевода устного текста в письменный (это черновой вариант);
2) на необходимость усложнения кодовой природы интервью другими дискурсивными вплетениями, в частности, субкодом юридической сферы (по терминологии Л. П. Крысина): Сейчас мы с прокурорами дополняем юридический пласт, завтра планируем разослать на согласование;
3) уже в начале работы в заголовке материала обнаруживает себя профессиональная ориентированность журналиста, обусловленная ориентацией на тему интервью: А за базар ответишь! Материться не рекомендуется: штраф за оскорбление — до 100 тысяч рублей (печатный вариант) / Почему ругаются жители Алтайского края и какие наказания получают наиболее отличившиеся (электронный вариант) — и фактор адресата: Чтобы примеры были полноценными, необходимо добавить чуть-чуть конкретики (на Ваше усмотрение) — район, дата, что-то, характеризующее ситуацию, чтобы читатель поверил, что это на самом деле было, а не журналист сам выдумал. Ориентированность на адресата реализована через название публикации и отобранные для них стилистические единицы (разговорные и просторечно-жаргонные).
Сам преобразованный текст интервью помимо разбивки на пять частей (по пяти эпизодам, рассказанным интервьюируемым) содержал несколько вопросов: например: Сколько лет было девочке, можно ли называть её ребёнком? На черновой вариант текста указывает и отсутствие у частей подзаголовков, которые есть только у одной части: Это не оскорбление! Это литература!
Вторая трудность связана с различными типами дискурсов, которыми пользуются участники интервью. С одной стороны — начинающий журналист, еще не вполне овладевший ремеслом, однако имеющий филологическое образование и закончивший магистратуру по журналистике, с другой стороны — лингвист, имеющий высшее образование и работающий в высшей школе, а также занимающийся лингвоэкспертной практикой. Знания о мире, о теме разговора у коммуникантов пересекаются, но не совпадают полностью в силу разного жизненного и профессионального опыта, уровня компетенций, навыков понимания и говорения, знаний в области лингвоэкспертной деятельности, которые в данном случае важны, потому что составляют тему и содержание интервью, т. е. актуализируют один из принципов дискурсивных журналистских практик — дисциплинарную область (дисциплину), воплощенную в тему текста.
Введение элементов журналистского кода в текст интервью. Наиболее ярко области несовпадения двух типов дискурсов — журналистского и академического (профессионального) — обнаружились на этом этапе. Они нашли отражение в ответном письме интервьюера журналисту: «Наташа, приношу Вам свои извинения — я таки сильно исправила Ваш текст. Если что-то лишнее, то можно убрать. Кроме того, мне не кажется, что в свете тех добавлений, которые я сделала, отмеченное желтым — это лишнее, поскольку речь идет все-таки в основном об оскорблении. Другие виды дел могут составить содержание других публикаций».
«Исправления», о которых пишет интервьюируемый, касаются прежде всего реализации принципа комментирования (комментария), который вводит «различение для участников дискурсивной практики первичного и вторичного текстов, причем вторичный текст-комментарий имеет своей целью сказать то, что уже было сказано в первичном тексте и одновременно еще не было в нем сказано» [Фуко 1996: 58], — в частности, модальные оценки, акцентирующие внимание на тех эмоциях, которые якобы испытывает интервьюер в процессе говорения, например, модус удивления, приписываемый журналистом интервьюируемому и реализованный через лексемы удивляется, удивительно, казус, нестандартный случай; в речи интервьюируемого это был модус подчеркивания, акцентуации, не вполне понятый журналистом:
Т. В., заведующая лабораторией юрислингвистики, до сих пор удивляется: «Много бывает оскорблений в семье — внучка оскорбила бабушку, отец — дочь. Удивительно, насколько люди не умеют договариваться, не умеют общаться, не слышат друг друга. Конечно, играет роль и невоздержанность в употреблении спиртных напитков, асоциальный образ жизни.
Но даже во вполне приличных семьях случаются такие казусы. Так, эксперту довелось оценивать нестандартный случай: девочка обозвала матом свою бабушку. Но наказания (по крайней мере, официального) ребёнок не понёс: экспертиза доказала, что внучка была спровоцирована».
Введение журналистских кодов наблюдается и в других фрагментах текста интервью. Так, в ответных письмах, полученных после замечания интервьюируемого о необходимости смены модальности указанного выше фрагмента, журналист вновь обращает внимание на необходимость упрощения языковой структуры текста с учетом фактора адресата и требований издания:
1) Спасибо, Т. В., замечательно получилось!
Язык мне кое-где придётся упростить — «речевые ситуации», «межличностное общение» и прочее редактор не пропустит, мы должны всё разжевывать для читателя.
2) Т. В., пришлось кое-где своевольно добавить, чтобы читателю было всё понятно. Получилось не так научно, но что делать.
Очевидно, что журналистский стиль диктует свои правила интерпретации первичного текста — причем уже не только с опорой на требования журналистского дискурса, но и с учетом его публичного характера, о чем свидетельствует стремление интервьюера перевести содержание в доступный для читателя языковой код: «чтобы читателю было всё понятно. Получилось не так научно, но что делать».
Представляется, что описанная ситуация демонстрирует еще одну проблему: необходимость «совмещения» дискурсивных практик академической речи, обусловленных дисциплинарной областью (дисциплиной), воплощенной в тему текста («речевые ситуации», «межличностное общение»), и неких «всеобщих значимостей», необходимых для установления контакта со своей читательской аудиторией. Вопрос о том, всегда ли необходимо «упрощения языка» СМИ и «разжевывания» сообщаемого в интересах читателя, остается за рамками данного исследования.
На этапе развертывания вторичного текста ярко проявляется не только профессиональная компетентность интервьюера и его статус (например, небольшой опыт и неумение отстоять свою точку зрения в споре с редактором), но и его языковые, коммуникативные и риторические компетенции. Проиллюстрируем это на одном примере.
В процессе интервью один из фактов, приведенных интервьюируемым, неправильно интерпретируется журналистом. Сопоставительный анализ указанного фрагмента беседы представлен следующим образом:
Текст на согласование от интервьюера | Вариант текста с замечаниями интервьюируемого (замечания подчеркнуты) |
3. Это не оскорбление! Это литература! | 3. Не оскорбление, а литература! |
Курьёзный случай произошёл в одном из ВУЗов: преподаватель подал в суд на своего коллегу, который все свои негативные эмоции выразил в нестандартной, но элегантной форме. Находчивый учёный написал целую поэму! И закон был на его стороне: суд решил, что никакое это не оскорбление, а скорее наоборот — художественное произведение, за которое автору нужно сказать спасибо, а не наказывать. | Курьёзный случай произошёл несколько лет назад в одном из вузов города, — рассказывает Т.В. Преподаватель подал в суд на своего коллегу, который все свои негативные эмоции в его адрес выразил в нестандартной, но элегантной форме — написал повесть. Наташа! Поэма — это все-таки в стихах! А текст был прозаический. И закон был на стороне ответчика: суд решил, что никакое это не оскорбление, а скорее наоборот — художественное произведение. Тем более что в предисловии книги указывалось, что описанные в ней события не имеют ничего общего с реальными, а все совпадения — случайны! |
Ответ журналиста: С повестью теперь ясно, я почему-то думала, что это стихи были. |
Приведенные примеры свидетельствуют о сложности процессов, происходящих в ходе создания медиатекстов, что обусловлено множеством факторов, среди которых — официальность и публичность медиаречи, языко-речевое многоголосие, сложность и разнообразие обсуждаемой тематики, уровень подготовленности журналиста к выполнению профессиональных задач и многое другое.
В завершении описанного необходимо остановиться на заключительных этапах, обозначенных в данном исследовании.
Текст интервью в электронном варианте (для сайта газеты) ⇒ текст интервью в печатном варианте для газетного издания. Характеризуя ситуативно-ориентированную модель дискурса, В. И. Карасик отмечает, что она допускает различные измерения, в частности, важными оказываются ответы на два вопроса: кто участвует в общении и как проходит общение [Карасик 2009: 278]. Данные основания также влияют на кодовую трансформацию первичного текста и связаны с комментарием. Как отмечает М. Фуко, «множество первичных текстов теряется и исчезает, и комментарии порой занимают их место. Но сколько бы ни менялись точки приложения функции, сама она сохраняется, и принцип расслоения оказывается вновь и вновь задействованным… Комментарий предотвращает случайность дискурса тем, что принимает ее в расчет: он позволяет высказать нечто иное, чем сам комментируемый текст, но лишь при условии, что будет сказан и в некотором роде осуществлен сам этот текст» [Фуко 1996: 59–62].
Сопоставительное изучение печатного и электронного вариантов текста, опубликованного в газете «Маркер-Экспресс», позволило выявить как сходство двух вариантов текста, так и их различия. Печатный вариант вышел в свет 12 марта 2012 г., электронный был размещен на сайте 16 марта того же года. Случайность дискурса предотвращается прежде всего структурно-смысловой, композиционной и рубрикационной организацией обоих текстов: все разделы, содержащиеся в печатном варианте, сохранены в электронном.
Различия, как уже указывалось, отмечаются на уровне заголовков, причем в печатном варианте («А за базар ответишь! Материться не рекомендуется: штраф за оскорбление — до 100 тысяч рублей») он более сниженный, в нем использованы такие просторечно-жаргонные элементы языкового кода, как ответить за базар (грубое, жаргонное, криминальное) [Химик 2004: 32] и материться (разговорно-сниженное) [Там же: 311] (ср. заголовок статьи в электронном варианте: «Почему ругаются жители Алтайского края и какое наказание получают особо отличившиеся»). Возможно, использование подобных ненормативных языковых единиц в печатном варианте издания обусловлено речевыми приоритетами «своей» аудитории, на которую рассчитано издание «Маркер-Экспресс» в то время как электронный вариант может посмотреть любой пользователь Интернета. Различаются тексты иллюстративным материалом, графическим оформлением и расположением отдельных разделов.
Итак, в данном исследовании на материале текстов интервью осуществлена попытка типологического осмысления этапов дискурсивного развертывания кодовых элементов медиатекстов, в которых взаимодействуют, сочетаются, а иногда и конфликтуют различные профессионально-речевые практики.
Думается, что изучение разнодискурсного взаимодействия в медиакоммуникации — очень сложный и увлекательный процесс, исследование которого обогатит как медиалингвистику в целом, так и такие лингвистические дисциплины, как стилистика речи и дискурс-анализ текстов разных функциональных сфер.
© Чернышова Т. В., 2015
1. Арсеньева Т. Е. Коммуникативные стратегии и тактики просветительского радиодискурса (на материале программы «Говорим по-русски»): дис. … канд. филол. наук. Томск, 2013.
2. Дускаева Л. Р., Цветова Н. С. Интенциональность и стилистико-речевой облик досугового медиадискурса // Мир русского слова. 2013. № 2. С. 34–38.
3. Жанры и типы текста в научном и медийном дискурсе: межвуз. сб. науч. тр. / отв. ред. А. Г. Пастухов. Вып. 11. Орел: Орлов. гос. ин-т искусств и культуры, 2013.
4. Карасик В. И. Языковые ключи. М.: Гнозис, 2009.
5. Кожина М. Н. О некоторых чехословацких работах последних лет по стилистике // Вопросы стилистики: межвуз. науч. сб. Вып. 4. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1974.
6. Кормилицына М. А. Качество передаваемой в печатных СМИ информации как фактор социальных рисков // Проблемы речевой коммуникации: межвуз. сб. науч. трудов / под ред. М. А. Кормилициной. Вып. 12. Саратов: Изд-во Саратов. ун-та, 2012. С. 13–24.
7. Краснова Т. И. Другой голос: анализ газетного дискурса русского зарубежья 1917–1929(22) гг. / под ред. Л. Р. Дускаевой. СПб.: Сев. звезда, 2011.
8. Крысин Л. П. Кодовые переключения как компонент речевого поведения человека // Речевое общение: специализир. вестн. (Красноярск). 2000. Вып. 3 (11). С. 61–64.
9. Лавренченко Ю. С. Особенности научно-популярной речи в современных просветительских телепрограммах // Проблемы речевой коммуникации: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. М. А. Кормилициной. Вып. 12. Саратов: Изд-во Саратов. ун-та, 2012. С. 143–155.
10. Медиатекст как полиинтенциональная система: сб. статей / отв. ред. Л. Р. Дускаева, Н. С. Цветова. СПб.: С.-Петерб. гос. ун-т, 2012.
11. Полтавец Т. А. О некоторых функционально-стилистических особенностях научно-популярных текстов в масс-медийном дискурсе (на примере материалов газеты «Троицкий вариант») // Филология и человек. 2015. № 1. С. 111–117.
12. Проблемы речевой коммуникации: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. М. А. Кормилициной. Вып. 11. Саратов: Изд-во Саратов. ун-та, 2011.
13. Проблемы речевой коммуникации: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. М. А. Кормилициной. Вып. 12.Саратов: Изд-во Саратов. ун-та, 2012.
14. Седов К. Ф. Человек в жанровом пространстве повседневной коммуникации // Антология речевых жанров: повседневная коммуникация. М.: Лабиринт, 2007.
15. Стилистика сегодня и завтра: медиатекст в прагматическом, риторическом и лингвокультуралогическом аспектах: вторая междунар. науч. конф.: пленар. доклады. М.: МедиаМир, 2012.
16. Фуко, Мишель. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности: работы разных лет: пер. с франц. М.: Магистериум, Касталь, 1996.
17. Химик В. В. Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи. СПб.: Норинт, 2004.
18. Чепкина Э. В. Русский журналистский дискурс: текстопорождающие практики и коды (1995–2000): дис. … д-ра филол. наук. Екатеринбург, 2001. 389 с.
19. Чернышова Т. В. Коммуникативная парадигма: актуальные аспекты изучения языка СМИ // Филолого-коммуникативные исследования. Ежегодник-2014 / науч. ред. А. А. Чувакин, И. В. Силантьев. Барнаул: Изд-во Алтайск. ун-та, 2014а. С. 100-111.
20. Чернышова Т. В. Тексты СМИ в ментально-языковом пространстве современной России. М.: Либроком, 2014б.
21. Чернышова Т. В. Язык современной газетно-журнальной периодики: условия эффективного взаимодействия в деловой сфере // Алтайский текст в русской культуре: сб. науч. трудов / под ред. М. П. Гребневой. Вып. 5. Барнаул: Изд-во Алтайск. ун-та, 2013. С. 139–144.
22. Язык и дискурс средств массовой информации в XXI веке / под ред. М. Н. Володиной. М.: Академ. Проект, 2011.
1. Arseneva T. E. Communication strategies and tactics educational radiodiscussion (based on the program “we Speak Russian”) [Kommunikativnye strategii i taktiki prosvetitel’skogo radiodiskursa (na mater. programmy «Govorim po-russki»)]: dis. …kand. filol. nauk. Tomsk, 2013.
2. Duskaeva L. R., Tsvetova N. S. Intentionality and stilistik-verbal form of leisure media discourse [Intentsional’nost’ i stilistiko-rechevoy oblik dosugovogo mediadiskursa] // The World of the Russian Word [Mir russkogo slova]. 2013. No. 2. Р. 34–38.
3. Genres and text types in academic and media discourse [Zhanry I tipy teksta v nauchnom I mediynom diskurse: mezhvuz. sb. nauch. tr.] / otv. red. A. G. Pastukhov. Vyp. 11. Orel, 2013.
4. Karasik V. I. Language keys [Yazykovye klyuchi]. Moscow, 2009.
5. Kozhina M. N. Some Czechoslovak works of last years style [O nekotorykh chekhoslovatskikh rabotakh poslednikh let po stilistike] // // Questions of stylistics [Voprosy stilistiki: mezhvuz. nauch. sb.]. Vyp.4. Saratov, 1974.
6. Kormilitsyna M. A. The quality of transmitted in print media as a factor of social risk [Kachestvo peredavaemoy v pechatnykh SMI informatsii kak factor sotsial’nykh riskov] // Problems of linguistic communication [Problemy rechevoy kommunikatsii: mezhvuz. sb. nauch. tr.] / pod red. M. A. Kormilitsinoy. Vyp. 12. Saratov, 2012. Р. 13–24.
7. Krasnova T. I. Another voice: an analysis of newspaper discourse of the Russian Diaspora 1917–1929(22) [Drugoy golos: analiz gazetnogo diskursa russkogo zarubezh’ya 1917–1929 (22) gg.] / pod red. L. R. Duskaevoy. St Petersburg, 2011.
8. Krysin L. P. Code switching as a component of human speech behaviour [Kodovye pereklyucheniya kak component rechevogo povedeniya cheloveka] // Speech communication [Rechevoe obshchenie: spetsializir. vestn.]. Vyp. 3 (11). Krasnoyarsk, 2000. Р. 61–64.
9. Lavrenchenko Yu. S. Features of popular speech in modern educational TV programs [Osobennosti nauchno-populyarnoy rechi v sovremennykh prosvetitel’skikh teleprogrammakh] // Problems of verbal communication [Problemy rechevoy kommunikatsii: mezhvuz. sb. nauch. tr.] / pod red. M. A. Kormilitsinoy. Vyp. 12. Saratov, 2012. Р. 143–155.
10. The media text as paintersjournal system [Mediatekst kak poliintentsional’naya sistema: sb. statey] / otv. red. L. R. Duskaeva, N. S. Tsvetova. St Petersburg, 2012.
11. Poltavets T. A. On some functional and stylistic characteristics of popular science texts in the mass media discourse (on the example of the newspaper “Troitsky variant”) [O nekotorykh funktsional’no-stilisticheskikh osobennostyakh nauchno-populyarnykh tekstov v mass-mediynom diskurse (na primere materialov gazety «Troitskiy variant»)] // Philology and people [Filologiya i chelovek]. 2015. No. 1. Р. 111–117.
12. Problems of verbal communication [Problemy rechevoy kommunikatsii: mezhvuz. sb. nauch. tr.] / pod red. M. A. Kormilitsinoy. Vyp. 11. Saratov, 2011.
13. Problems of verbal communication [Problemy rechevoy kommunikatsii: mezhvuz. sb. nauch. tr.] / pod red. M. A. Kormilitsinoy. Vyp. 12. Saratov, 2012.
14. Sedov K. F. People in genre space of everyday communication [Chelovek v zhanrovom prostranstve povsednevnoy kommunikatsii] // Anthology of speech genres: everyday communication [Antologiya rechevykh zhanrov: povsednevnaya kommunikatsiya]. Moscow, 2007.
15. Stylistics today and tomorrow: the media text in pragmatic, rhetorical and linguistic aspects: second Intern. sci. сonf. [Stilistika segodnya i zavtra: vtoraya mezhdunar. nauch. konf.: plenar. doklady. Moscow, 2012.
16. Fuko M. The will to truth: beyond knowledge, authority and sexuality: works of different years [Volya k istine: po tu storonu znaniya, vlasti i seksual’nosti: raboty raznykh let: per. s frants]. Moscow, 1996.
17. Khimik V. V. Large dictionary of Russian colloquial expressive speech [Bol’shoy slovar’ russkoy razgovornoy ekspressivnoy rechi]. St Petersburg, 2004.
18. Chepkina E. V. Russian journalism discours: text generation’s codes and practices: the thesis for the degree of Doctor of Philology [Russkiy zhurnalistskiy diskurs: tekstoporozhdayushchie praktiki i kody (1995–2000): dis. … d-ra filol. nauk]. Ekaterinburg, 2001.
19. Chernyshova T. V. Communicative paradigm: topical aspects of language learning media [Kommunikativnaya paradigma: aktual’nye aspekty izucheniya yazyka SMI] // Philological and communicative research: yearbook-2014 [Filologo-kommunikativnye issledovaniya. Ezhegodnik-2014] / nauch. red. A. A. Chuvakin, I. V. Silant’ev. Barnaul, 2014a. Р. 100–111.
20. Chernyshova T. V. The media texts in the mental-language space of modern Russia [Teksty SMI v mental’no-yazykovom prostranstve sovremennoy Rossii]. Moscow, 2014b.
21. Chernyshova T. V. The language of the modern newspaper and magazine periodicals: conditions for effective interaction in business [Yazyk sovremennoy gazetno-zhurnal’noy periodiki: usloviya effektivnogo vzaimodeystviya v delovoy sfere] // Altay text in Russian culture: collection of sci. papers works [Altayskiytekst v russkoykul’ture: sb. nauch. tr.] / pod red. M. P. Grebnevoy. Vyp. 5. Barnaul, 2013. Р. 139–144.
22. The language and discourse of the media in the twenty-first century [Yazyk I diskurssredstv massovoy informatsii v XXI veke] / pod red. M. N. Volodinoy. Moscow, 2011.