МЕТАФОРА КАК СПОСОБ ОСМЫСЛЕНИЯ CОВРЕМЕННОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

В осно­ве совре­мен­ных иссле­до­ва­ний мета­фо­ры лежит поло­же­ние о мета­фо­ри­че­ской при­ро­де мыш­ле­ния — чело­век вос­при­ни­ма­ет и позна­ет мир посред­ством мета­фор (М. Блэк, Д. Дэвид­сон, А. Веж­биц­ка, Дж. Лакофф, М. Джон­сон, Н. Д. Арутю­но­ва, В. Н. Телия и др.). Этим объ­яс­ня­ет­ся отча­сти все­про­ни­ка­ю­щий харак­тер мета­фо­ры и уни­вер­саль­ность ее фор­ми­ро­ва­ния посред­ством соеди­не­ния раци­о­наль­но­го и ирра­ци­о­наль­но­го. Одна­ко при всем при этом в осно­ве про­цес­са мета­фо­ри­за­ции лежит куль­тур­ный ком­по­нент, обу­слов­ли­ва­ю­щий спе­ци­фи­ку осмыс­ле­ния и кон­цеп­ту­а­ли­за­ции мира пред­ста­ви­те­ля­ми раз­лич­ных наци­о­наль­но-куль­тур­ных общ­но­стей. Иссле­до­ва­те­ли отме­ча­ют непре­мен­ную согла­со­ван­ность фун­да­мен­таль­ных куль­тур­ных цен­но­стей и мета­фо­ри­че­ской струк­ту­ры [Лакофф, Джон­сон 2004], в осно­ве кото­рой лежит ста­ди­аль­ная зави­си­мость раз­ви­тия язы­ко­во­го созна­ния и куль­ту­ры и тео­рия линг­во­куль­тур­ной ситу­а­ции (ЛКС) [см.: Шакле­ин 1997; 2012; Сто­я­но­ва 2013; Кон­дра­тье­ва 2014]. При­чем фик­си­ру­ет­ся дви­же­ние мета­фо­ры в про­цес­се онто­ге­не­за: от неосо­знан­ной мета­фо­рич­но­сти на ран­них эта­пах мифо­ло­ги­че­ско­го мыш­ле­ния, нося­ще­го син­кре­ти­че­ский харак­тер, к выс­шей его фор­ме на совре­мен­ном эта­пе, име­ю­щей тео­ре­ти­ко-рефлек­сив­ную спе­ци­фи­ку. Таким обра­зом, эво­лю­ция созна­ния соот­но­си­ма со спо­соб­но­стью к мета­фо­ри­за­ции, кото­рая вос­при­ни­ма­ет­ся спо­со­бом рас­ши­ре­ния в пони­ма­нии окру­жа­ю­щей нас дей­стви­тель­но­сти [Jaynes 1976: 50–51]. Имен­но на этом и бази­ру­ет­ся тео­рия мета­фо­ры как син­кре­ти­че­ско­го спо­со­ба пред­став­ле­ния ЛКС [Сто­я­но­ва 2013: 53–61].

Син­кре­тизм мета­фо­ры про­яв­ля­ет­ся в ее уме­нии объ­еди­нять и соот­но­сить куль­тур­ные цен­но­сти и опыт нации с новой реаль­ной дей­стви­тель­но­стью, что обу­слов­ли­ва­ет спо­соб­ность мета­фо­ры, с одной сто­ро­ны, ока­зы­вать вли­я­ние на состо­я­ние линг­во­куль­тур­ной сре­ды на опре­де­лен­ном временно́м сре­зе, а с дру­гой — отра­жать ЛКС как сту­пень раз­ви­тия созна­ния линг­во­куль­тур­ной общ­но­сти. С помо­щью мета­фо­ры про­ис­хо­дит сочле­не­ние во вре­ме­ни моде­ли реаль­но­го мира и его пре­лом­ле­ния в созна­нии чело­ве­ка с после­ду­ю­щим вер­баль­ным отображением. 

В рам­ках совре­мен­ной гно­сео­ло­гии позна­ние вос­при­ни­ма­ет­ся как еди­ный про­цесс кон­стру­и­ро­ва­ния и осо­зна­ния дей­стви­тель­но­го мира. При­зна­ние мета­фо­ры в каче­стве когни­тив­ной еди­ни­цы поз­во­ля­ет вос­при­ни­мать ее спо­со­бом осмыс­ле­ния окру­жа­ю­щей реаль­но­сти. На этом осно­ва­нии гно­сео­ло­ги­че­ские функ­ции мета­фо­ры вклю­ча­ют в себя не толь­ко мета­фо­ри­че­скую кон­цеп­ту­а­ли­за­цию ЛКС, но и пони­ма­ние мета­фо­ры, свя­зан­ное с ее вос­со­зда­ни­ем в мен­таль­ном про­стран­стве адре­са­та посред­ством мен­таль­ных пре­об­ра­зо­ва­ний раз­вер­ты­ва­ния образ­ной репре­зен­та­ции, на базе кото­рой осу­ществ­ля­ет­ся рекон­струк­ция ком­плек­са ассо­ци­а­ций и пред­став­ле­ний, и ее смыс­ло­вое деко­ди­ро­ва­ние. Сле­до­ва­тель­но, в рам­ках когни­тив­ной пара­диг­мы мета­фо­ра утвер­жда­ет­ся в каче­стве неотъ­ем­ле­мо­го меха­низ­ма позна­ва­тель­ной дея­тель­но­сти, инстру­мен­та пости­же­ния гипо­те­ти­че­ско­го, неяв­но­го и ново­го зна­ния, сред­ства его осо­зна­ния, объ­яс­не­ния и понимания. 

Мета­фо­рич­ность совре­мен­но­го медиа­дис­кур­са демон­стри­ру­ет осмыс­ле­ние совре­мен­ной ЛКС в тер­ми­нах мета­фор, что облег­ча­ет, а часто и затруд­ня­ет пони­ма­ние меди­а­тек­ста адре­са­том. Целью дан­ной ста­тьи явля­ет­ся ква­ли­фи­ка­ция воз­мож­но­стей мета­фо­ры без­дом­но­сти как спо­со­ба осмыс­ле­ния и пред­став­ле­ния совре­мен­ной ЛКС. Кро­ме того, в рам­ках раз­ви­ва­ю­ще­го­ся интен­ци­о­наль­но­го под­хо­да (Л. Р. Дус­ка­е­ва, Н. А. Кор­ни­ло­ва, К. В. Про­хо­ро­ва, Н. С. Цве­то­ва и др.) пред­став­ля­ет инте­рес изу­че­ние мета­фо­ры как рече­во­го свой­ства меди­а­тек­ста в целях пости­же­ния его инте­гра­тив­ной при­ро­ды, и в част­но­сти воз­дей­ству­ю­ще­го эффек­та в медиа­сфе­ре. В каче­стве источ­ни­ка экс­цер­пи­ро­ва­ния иллю­стра­тив­но­го мате­ри­а­ла исполь­зу­ют­ся рос­сий­ские печат­ные изда­ния и элек­трон­ные ресур­сы («Ком­со­моль­ская прав­да», «Неза­ви­си­мая газе­та», «Изве­стия», «Новая газе­та» и др.) пери­о­да 2000–2015 гг. Ана­ли­зи­ру­ют­ся меди­а­тек­сты раз­ной тема­ти­че­ской направленности. 

Линг­во­куль­тур­ное ста­нов­ле­ние поня­тия без­дом­но­сти ухо­дит сво­и­ми кор­ня­ми в глу­бо­кое про­шлое. Дом — Без­домье отно­сят­ся к базо­вым архе­ти­пам, име­ю­щим реа­ли­за­цию в раз­лич­ных фор­мах бытия. Без­домье вос­при­ни­ма­ет­ся апо­фа­ти­че­ски к Дому. Про­бле­ма без­до­мья как душев­ной опу­сто­шен­но­сти, духов­ных поис­ков, юрод­ства, отре­шен­но­сти от тра­ди­ци­он­ных норм жиз­ни и при­над­леж­но­сти к чужо­му про­стран­ству нахо­дит отра­же­ние в мно­го­чис­лен­ных про­из­ве­де­ни­ях рус­ской литературы.

Тра­ди­ци­он­но без­дом­ность рас­смат­ри­ва­лась как исклю­чи­тель­ность, высту­па­ла харак­те­ри­за­ци­ей бед­но­сти и при­над­леж­но­сти к соци­аль­но­му дну. В ХVІІІ–ХІХ вв. в Рос­сии про­бле­ма ква­ли­фи­ци­ро­ва­лась как бро­дяж­ни­че­ство, кото­рое было запре­ще­но и пре­сле­до­ва­лось зако­ном с суро­вы­ми нака­за­ни­я­ми. Бро­дя­ги и ски­таль­цы (чаще все­го бег­лые каторж­ни­ки) как пре­ступ­ные эле­мен­ты без име­ни (умыш­лен­но скры­вав­шие или забыв­шие его) име­но­ва­лись в офи­ци­аль­ных доку­мен­тах пре­зри­тель­ным сло­во­со­че­та­ни­ем Иван, не пом­ня­щий род­ства (Иван Непом­ня­щий) — выра­же­ние обо­зна­ча­ет чело­ве­ка, не пом­ня­ще­го и не соблю­да­ю­ще­го тра­ди­ций и обы­ча­ев пред­ков, отрек­ше­го­ся от сво­е­го име­ни и сво­е­го окружения.

В совет­ский пери­од без­дом­ность полу­чи­ла новое лицо — бес­при­зор­ность (т. е. соци­аль­но-быто­вое явле­ние в виде пол­ной забро­шен­но­сти детей), с кото­рой так­же велась борь­ба насиль­ствен­ны­ми мето­да­ми со сто­ро­ны госу­дар­ства. Бро­дяж­ни­че­ство в соче­та­нии с попро­шай­ни­че­ством и пра­во­на­ру­ше­ни­я­ми про­дол­жа­ло вос­при­ни­мать­ся как раз­но­вид­ность анти­об­ще­ствен­но­го пове­де­ния и было уго­лов­но нака­зу­е­мо. В 70‑х годах ХХ в. в рус­ском язы­ке с пода­чи мили­цей­ских про­то­ко­лов появ­ля­ет­ся тер­ми­но­ло­ги­че­ская аббре­ви­а­ту­ра бомж (без опре­де­лен­но­го места житель­ства), кото­рая ста­но­вит­ся свое­об­раз­ным акцен­том ЛКС в кон­це ХХ — нача­ле ХХІ в.

В рам­ках акту­аль­ной ЛКС в виде бом­же­вой мета­фо­ры полу­ча­ют раз­ви­тие архе­ти­пи­че­ские обра­зы, фор­ми­ру­ю­щи­е­ся на базе без­до­мья, и акту­а­ли­зи­ру­ют­ся тра­ди­ци­он­ные пред­став­ле­ния о бздом­но­сти. Несмот­ря на тер­пи­мость к ней со сто­ро­ны обще­ства, нынеш­няя ее кате­го­ри­за­ция в виде явле­ния бомж сохра­ня­ет нега­тив­ную кон­но­та­цию. Явле­ние опре­де­ля­ет­ся в каче­стве гете­ро­ген­но­го по при­зна­кам объ­ек­тив­но­го или субъ­ек­тив­но­го уве­ли­че­ния мар­ги­наль­ной части насе­ле­ния, нахо­дя­щей­ся прак­ти­че­ски вне рамок зако­нов и норм Кон­сти­ту­ции и под­дер­жи­ва­ю­щей кон­так­ты с обще­ством по линии пра­во­охра­ни­тель­ных орга­нов [подр. см.: Ерми­ло­ва 2003]. Толч­ком к рас­про­стра­не­нию ука­зан­но­го соци­аль­но­го явле­ния послу­жи­ли обще­ствен­но-поли­ти­че­ские и эко­но­ми­че­ские пере­ме­ны в Рос­сии кон­ца ХХ века, порож­ден­ные эпо­хой пере­строй­ки. В нача­ле ХХІ в. насту­па­ет, по мне­нию СМИ, истин­ное Вре­мя бом­жей (Неза­вис. газе­та. 2001. 1 дек.). Что­бы при­влечь вни­ма­ние обще­ства к этой про­бле­ме, тема без­дом­но­сти начи­на­ет под­ни­мать­ся в рос­сий­ском кине­ма­то­гра­фе, лите­ра­ту­ре, выхо­дить на под­мост­ки театров.

Зна­чи­мость и мас­штаб про­бле­мы посте­пен­но пре­вра­ща­ют эту сфе­ру в источ­ник мета­фо­ри­за­ции, сви­де­тель­ствуя о стрем­ле­нии обще­ства к ее осмыс­ле­нию и реше­нию. Неслу­чай­но, как ука­зы­ва­ют иссле­до­ва­те­ли, понять — это зна­чит най­ти хоро­шую мета­фо­ру, подо­брать хоро­шо зна­ко­мый, соот­но­си­мый с сен­сор­ны­ми ощу­ще­ни­я­ми образ для осмыс­ле­ния неиз­вест­но­го и мало­по­нят­но­го в тер­ми­нах извест­но­го [Jaynes 1976: 50–51]. Одна­ко пей­о­ра­тив­ная эмо­тив­ность, куль­ти­ви­ру­е­мая в сред­ствах мас­со­вой инфор­ма­ции, вли­я­ет на осо­бен­но­сти функ­ци­о­ни­ро­ва­ния совре­мен­ной мета­фо­ры. Бомж в мас­сме­диа пред­став­ля­ет­ся изго­ем обще­ства, мери­лом уров­ня жиз­ни, сим­во­лом без­дом­но­сти, поро­гом асо­ци­аль­но­сти. В меди­а­текстах бом­жи ква­ли­фи­ци­ру­ют­ся как дети под­зе­ме­лья (Неза­вис. газе­та. 2011. 15 мар­та), дивер­сан­ты без опре­де­лен­но­го места житель­ства (Там же. 2007. 23 нояб­ря), «роман­ти­ки» под­ва­лов, чер­да­ков и вок­за­лов (Там же. 2003. 20 янв.), суще­ства с бью­щим в нос запа­хом помой­ки (Там же. 2007. 23 авг.), они отно­сят­ся к кате­го­рии быв­ших людей (Там же. 2002. 6 июня). В послед­нее вре­мя в раз­ряд бом­жей попа­да­ют все отвер­жен­ные новой Рос­сии — без­дом­ные, без­ра­бот­ные и боль­ные (РИА Ново­сти. 2007. 6 дек.).

В про­стран­ствен­ной харак­те­ри­за­ции мира (верх — низ) бом­жи про­ти­во­по­став­ля­ют­ся оли­гар­хам. Напри­мер: Ока­за­лось, два самых нелю­би­мых поня­тия у рос­си­ян сей­час — «оли­гарх» и «бомж»! (Комс. прав­да. 2004. 14 мая); Хоро­шо извест­но, что таких кри­ча­щих кон­тра­стов, как в совре­мен­ной Рос­сии, нет ни в одной циви­ли­зо­ван­ной стране мира. Если мы счи­та­ем это нор­маль­ным, то нам же хуже. При­чем всем — от без­ра­бот­ных и бом­жей до оли­гар­хов (Неза­вис. газе­та. 2004. 19 окт.).

В мета­фо­ре бом­жа преж­де все­го акту­а­ли­зи­ру­ет­ся сема ‘отсут­ствие дома’, к кото­рой посте­пен­но при­мы­ка­ют соци­аль­ная и локаль­ная харак­те­ри­сти­ки. Напри­мер: В Рос­сии 30 тысяч воен­ных бом­жей (Там же. 2007. 26 янв.); Пото­му что, изви­ни­те, бом­жей в пого­нах раз­ве­лось столь­ко, что даль­ше неку­да (Там же. 2005. 2 дек.); Юно­шев, кото­ро­го пре­зи­дент Коча­рян в серд­цах одна­жды назвал «мос­ков­ским бом­жем», сде­лал в послед­нее вре­мя целый ряд весь­ма ответ­ствен­ных заяв­ле­ний (Там же. 2003. 19 сент.). По ана­ло­гии с попу­ляр­ным сло­во­со­че­та­ни­ем новые рус­ские фик­си­ру­ет­ся воз­ник­но­ве­ние новых бом­жей как име­но­ва­ния людей, лишив­ших­ся все­го отно­си­тель­но недавно. 

Рас­ши­ре­ние кате­го­ри­аль­ных рамок поз­во­ля­ет вклю­чать в этот раз­ряд и без­дом­ных живот­ных (хво­ста­тые бом­жи, чет­ве­ро­но­гие бом­жи, псы-бом­жи). Напри­мер: Хво­ста­тые бом­жи. На них уже ред­ко кто смот­рит с уми­ле­ни­ем. Родив­шись на ули­це или же попав туда, бро­шен­ные сво­и­ми хозя­е­ва­ми, они посте­пен­но пре­вра­ща­ют­ся в гроз­ную силу, с кото­рой уже сей­час не зна­ют, что делать сто­лич­ные вла­сти. Зато зна­ют сами чет­ве­ро­но­гие бом­жи (Там же. 2013. 13 февр.).

Мета­фо­ра бом­жа, высве­чи­вая сему нище­ты, про­яв­ля­ет­ся в про­жи­точ­ном мини­му­ме бом­жа, в бомж-паке­тах или бич-паке­тах (разг. бом­жов­ка — назва­ние еды, чаще все­го вер­ми­ше­ли, быст­ро­го при­го­тов­ле­ния в паке­тах), бомж-оте­лях (места оби­та­ния бом­жа) и бомж-мар­ке­тах (мага­зи­ны, тор­гу­ю­щие нелик­ви­дом). Спор­тив­ный дис­курс акту­а­ли­зи­ру­ет сему без­дом­но­сти в рас­про­стра­нен­ных бомж-клу­бах и бомж-коман­дах. Сфе­ра туриз­ма допол­ня­ет семан­ти­че­скую струк­ту­ру экс­тре­маль­ной семой: бомж-оте­ли (с мини­му­мом удобств) и даже бомж-туры (кло­шар-туры) и бомж-туризм для люби­те­лей экзо­ти­че­ско­го, экс­тре­маль­но­го отды­ха. Опре­де­лен­ная пикант­ность ощу­ща­ет­ся в орга­ни­зу­е­мых гла­мур­ной тусов­кой бомж-вече­рин­ках (бомж-пати, Bomzh Party, бомж-тусов­ки) и бомж-наря­дах соот­вет­ству­ю­ще­го сти­ля — бомж-стайл. Напри­мер: В Челя­бин­ске тор­гу­ют про­дук­та­ми с истек­шим сро­ком год­но­сти. Такие палат­ки появи­лись в 90‑х по всей стране и полу­чи­ли народ­ное назва­ние бомж-мар­ке­ты. Круп­ные сети и мел­кие мага­зи­ны по дешев­ке сбы­ва­ли сюда нелик­вид (ГТРК «Южный Урал». 2015. 13 мая); Бомж-тур: тюнинг созна­ния для мажо­ров (evaclub​.info. 2012. 12 февр.); Неза­дол­го до вече­рин­ки вла­де­лец клу­ба Айрат Таги­ров под­стра­хо­вал­ся и про­вел в соц­се­ти опрос о необ­хо­ди­мо­сти про­ве­де­ния такой тусов­ки. «Про­тив» выска­за­лись 44,8% опра­ши­ва­е­мых. А из тех, кто про­го­ло­со­вал «За», более поло­ви­ны при­зна­лись, что при­дут на бомж-вече­рин­ку в обыч­ном виде. А за луч­ший бомж-наряд награ­ди­ли бутыл­кой доро­го­го алко­го­ля (Чел­ны ЛТД. 2015. 18 мая); Одес­ская бомж-пати — жал­кое подо­бие мод­ной тусов­ки. Сего­дня они анон­си­ро­ва­ли бомж-пати в клу­бе «Тру­ман» на ули­це Пуш­кин­ской. Орга­ни­за­то­ры про­сят гостей соблю­сти бро­дяж­ни­че­ский дресс-код (Храб­ро Одес­са. 2012. 23 нояб­ря); Напри­мер, кол­лек­ция «Кры­си­ное коро­лев­ство» 21-лет­ней Юлии Лит­ви­но­вой похо­жа на одеж­ду бед­ня­ков — эта­кий «бомж-стайл» с изряд­ной при­ме­сью сред­не­ве­ко­во­го фольк­ло­ра и пост­мо­дер­низ­ма (НГС (Крас­но­ярск). 2015. 27 апр.); Хва­тит пло­дить клу­бы-бом­жи. Но чис­ло клубов-«бомжей» в пре­мьер-лиге может и не сокра­тить­ся. В эли­ту актив­но рвет­ся «Тосно», кочу­ю­щее меж­ду Тих­ви­ном и Петер­бур­гом (Спорт день за днем. 2015. 14 мая); Сей­час при­дер­жи­ва­юсь вер­сии, что «Анжи» ста­но­вить­ся чем­пи­о­ном нель­зя. Не может коман­да-бомж пред­став­лять стра­ну в Лиге чем­пи­о­нов (Нев­ское вре­мя. 2013. 13 мая). 

В нача­ле ХХІ в. ука­зан­ная мета­фо­ра пере­но­сит харак­те­ри­сти­ки бом­жа как изгоя обще­ства на ока­зав­шу­ю­ся в тяже­лом поло­же­нии часть интел­лек­ту­аль­но­го соци­у­ма, акти­ви­зи­руя ассо­ци­а­тив­ные век­то­ры ненуж­но­сти и отвер­жен­но­сти, фор­ми­руя таким обра­зом мета­фо­ру интел­лек­ту­аль­но­го бом­жа. Напри­мер: В Москве про­шла Все­рос­сий­ская режис­сер­ская кон­фе­рен­ция. Гово­ри­ли о состо­я­нии режис­су­ры на пери­фе­рии, об автор­ском пра­ве. Скан­дал пер­во­го дня — выступ­ле­ние Кли­ма, кото­рый назвал себя теат­раль­ным бом­жом и гово­рил о сто­лич­ных теат­раль­ных оли­гар­хах (Неза­вис. газе­та 2002. 16 дек.); Кар­ти­на (чита­те­лей «Совет­ско­го экра­на». — Е. С.) по годам кру­тит­ся вокруг одних и тех же про­цен­тов: «работ­ни­ков куль­ту­ры и искус­ства — 4,7%», зато «уча­щих­ся школ и тех­ни­ку­мов — 24,8%»! К этим «недо­уч­кам» при­мы­ка­ют «сту­ден­ты вузов», тоже почти столь­ко же — 20, 4%. Вме­сте этих интел­лек­ту­аль­ных бом­жей, како­вы­ми их видят созда­те­ли «Кон­тек­ста», полу­ча­ет­ся у «Совет­ско­го экра­на» почти поло­ви­на ауди­то­рии (Там же. 2003. 10 июля); Госу­дар­ству мы, поэ­ти­че­ские бом­жи, не нуж­ны, а оли­гар­хам и подав­но… (Труд‑7. 2007. 23 февр.).

Поиск подо­бия пере­но­сит­ся и в струк­ту­ру госу­дар­ствен­ной вла­сти. В медиа­дис­кур­се созда­ет­ся мета­фо­ра поли­ти­че­ско­го бом­жа, выдви­га­ю­щая на пер­вый план (наря­ду с семой без­дом­но­сти) такие семы, как ‘отсут­ствие пат­ри­о­тиз­ма’, ‘бес­прин­цип­ность’, ‘поли­ти­че­ская непри­год­ность’ и ‘пара­зи­тизм’ совре­мен­ных поли­ти­ков. Напри­мер: Удаль­цов осво­бож­ден от всех зани­ма­е­мых долж­но­стей в пар­тии и нахо­дит­ся в поло­же­нии поли­ти­че­ско­го бом­жа (Неза­вис. газе­та. 2004. 28 янв.); ВЫБОРЫ-2003: У вла­сти — пар­тия бро­дя­чих поли­ти­ков. …в Рос­сии пар­тия вне Госу­дар­ствен­ной Думы — это тусов­ка поли­ти­че­ских бом­жей (Бабр. 2003. 11 дек.); Пар­тии созда­ют­ся вокруг пре­тен­ден­тов на власть или пре­тен­ден­тов на пост в иерар­хии вла­сти. Эти пар­тии наи­бо­лее сла­бые, так как в них сте­ка­ют­ся тол­пы раз­но­го рода поли­ти­че­ских неудач­ни­ков, сво­е­го рода поли­ти­че­ских бом­жей, гото­вых в любой момент пере­бе­жать куда угод­но (Неза­вис. газе­та. 2000. 29 июня); При уча­стии Ильи Мак­са­ко­ва и Геор­гия Ильи­че­ва Ген­на­дий Рай­ков: «Мы не ста­нем пар­ла­мент­ски­ми бом­жа­ми» — Зачем вы всту­пи­ли в «Еди­ную Рос­сию»? (Изве­стия. 2004. 13 янв.); Вот и живём, как поли­ти­че­ские бом­жи: день про­шел — и лад­но (Аргум. и фак­ты. 2012. 5 сент.); В служ­бе таких граж­дан назы­ва­ют «бом­жа­ми на ино­мар­ках» — все их иму­ще­ство запи­са­но на род­ствен­ни­ков и это поз­во­ля­ет им избе­жать судеб­ных санк­ций (Новый реги­он 2. 2008. 6 мая). 

Таким обра­зом, в меди­а­текстах бомж ста­но­вит­ся сим­во­лом соци­аль­но­го дна, деклас­си­ро­ван­но­сти, нище­ты, без­дом­но­сти и мери­лом физи­че­ско­го и нрав­ствен­но­го паде­ния. Напри­мер: По рецеп­ту «Рогов и копыт»: кто пре­вра­ща­ет сред­ний класс в бом­жей? (Аргум. и фак­ты. 2011. 5 окт.). Срав­не­ние как бомж сопро­вож­да­ет­ся пей­о­ра­тив­ной кон­но­та­ци­ей, а соче­та­ние хуже бом­жа ста­но­вит­ся эта­ло­ном низ­ше­го уров­ня соци­аль­ной струк­ту­ры обще­ства — ‘хуже не может быть’. Кро­ме того, само сло­во при­об­ре­та­ет фор­му руга­тель­ства и оскорб­ле­ния. Напри­мер: В послед­нем сво­ем бою с румы­ном Кри­сти­а­ном Хам­ме­ром бри­та­нец (Тай­сон Фью­ри. — Е. С.) назвал сопер­ни­ка «бом­жом» и отка­зал­ся смот­реть ему в гла­за на про­це­ду­ре взве­ши­ва­ния (Дело. 2015. 26 апр.). В каче­стве пока­за­те­ля мета­фо­ри­че­ской зна­чи­мо­сти, как финаль­ный аккорд в оформ­ле­нии мета­фо­ры в меди­а­текстах, зву­чит выра­же­ние бомж-бом­жом (Неза­вис. газе­та. 2005. 3 нояб­ря). Оно стро­ит­ся по про­дук­тив­ной в рус­ском язы­ке моде­ли обра­зо­ва­ния устой­чи­вых соче­та­ний ком­па­ра­тив­но-тав­то­ло­ги­че­ско­го харак­те­ра, в кото­рых реа­ли­зу­ет­ся мак­си­маль­ная сте­пень каче­ствен­ной оцен­ки (ср.: дурак дура­ком, тюфяк тюфя­ком, брев­но брев­ном). 

Мета­фо­ри­че­ское осмыс­ле­ние слов бом­же­вать, бом­жи­ро­вать (вести асо­ци­аль­ный образ жиз­ни), бом­жо­вый (об обра­зе жиз­ни или внеш­нем виде людей, похо­жих на бом­жей, а так­же об отдель­ных пред­ме­тах нищен­ско­го суще­ство­ва­ния), при­бом­жить­ся (оста­но­вить­ся у кого-то немно­го пожить), бом­жат­ник (место нищен­ско­го суще­ство­ва­ния), по-бом­же­ски (нищен­ски, как бомж) про­ис­хо­дит с сохра­не­ни­ем и реа­ли­за­ци­ей семан­ти­че­ско­го спек­тра основ­ной лек­се­мы. Напри­мер: А вот ушед­ше­му на покой губер­на­то­ру, к при­ме­ру, Рязан­ской обла­сти, а так­же чле­нам его семьи в слу­чае «острой» нуж­ды предо­став­ля­ет­ся «жилое поме­ще­ние». Зна­чит ли это, что гла­ва реги­о­на во вре­мя испол­не­ния сво­их обя­зан­но­стей бом­же­вал, непо­нят­но (Там же. 2010. 29 июня); Неко­гда самые гроз­ные в мире Сухо­пут­ные вой­ска пре­вра­ща­лись в фор­мен­ный бом­жат­ник (Там же. 2003. 18 апр.).

Итак, спе­ци­фи­че­ской осо­бен­но­стью дей­ствия базо­во­го архе­ти­па без­домье на совре­мен­ном эта­пе явля­ет­ся фор­ми­ро­ва­ние в медиа­дис­кур­се бом­же­вой мета­фо­ры. Ука­зан­ная мета­фо­ра вос­при­ни­ма­ет­ся в каче­стве спо­со­ба харак­те­ри­за­ции и пред­став­ле­ния совре­мен­ной дей­стви­тель­но­сти, ору­дия позна­ния и объ­яс­не­ния совре­мен­ной линг­во­куль­тур­ной ситу­а­ции. Она ста­но­вит­ся одним из дей­ствен­ных средств эмо­тив­ной оцен­ки собы­тий, воз­дей­ствия на адре­са­та в медиа­сфе­ре, а так­же важ­ным инстру­мен­том при­вле­че­ния вни­ма­ния к про­бле­мам обще­ства. В совре­мен­ных меди­а­текстах фик­си­ру­ет­ся поли­се­ман­тич­ность лек­се­мы бомж, отме­ча­ет­ся дви­же­ние в сто­ро­ну сим­во­ли­за­ции и ее вклю­че­ния в мет­ри­че­ско-эта­лон­ную систе­му. Бомж утвер­жда­ет­ся в каче­стве сим­во­ла соци­аль­но­го дна, деклас­си­ро­ван­но­сти, нище­ты, без­дом­но­сти и мери­ла физи­че­ско­го и нрав­ствен­но­го паде­ния. Бом­же­вая мета­фо­ра харак­те­ри­зу­ет­ся семан­ти­че­ской раз­но­пла­но­во­стью, в силу акту­а­ли­за­ции раз­но­об­раз­ных ассо­ци­а­тив­ных век­то­ров в про­цес­се мета­фо­ри­за­ции (изгой обще­ства — интел­лек­ту­аль­ный бомж, пара­зи­тизм — поли­ти­че­ский бомж, нище­та — про­жи­точ­ный мини­мум бом­жа, отсут­ствие дома — воен­ные бом­жи, хво­ста­тые бом­жи и др.).