Медианарратив о войне

Поста­нов­ка про­бле­мы и исто­рия вопро­са. Нар­ра­то­ло­гия — ветвь нау­ки, кото­рая появи­лась срав­ни­тель­но недав­но, после того как в 1969 г. Цве­тан Тодо­ров ввел этот тер­мин, кон­сти­ту­и­ро­вав зарож­де­ние новой, муль­ти­дис­ци­пли­нар­ной «нау­ки о повест­во­ва­нии», спо­соб­ной стать осно­вой для иссле­до­ва­ний в раз­лич­ных обла­стях. В наше вре­мя мож­но гово­рить уже о появ­ле­нии меди­а­нар­ра­то­ло­гии, кото­рая рас­смат­ри­ва­ет в каче­стве объ­ек­та иссле­до­ва­ния нар­ра­тив­ный текст СМИ, дис­курс, интер­дис­курс. Они осно­вы­ва­ют­ся на при­сут­ствии повест­во­ва­тель­ной струк­ту­ры, в кото­рой отра­же­на субъ­ек­тив­ная кар­ти­на мира авто­ра и кото­рая тер­ми­но­ло­ги­че­ски и кон­цеп­ту­аль­но может быть обо­зна­че­на как медианарратив.

Меди­а­нар­ра­тив реа­ли­зу­ет­ся на уровне как отдель­но взя­то­го тек­ста (спо­соб­но­го при­ни­мать раз­ные жан­ро­вые фор­мы), так и ряда тек­стов, объ­еди­нен­ных еди­ной темой, т. е. дис­кур­са, а так­же несколь­ких дис­кур­сов, вза­и­мо­до­пол­ня­ю­щих друг дру­га или оппо­зи­ци­он­ных друг дру­гу, — ина­че гово­ря, на уровне мак­ро­нар­ра­ции, интер­дис­кур­са. Эта тер­ми­но­ло­ги­че­ская база может быть исполь­зо­ва­на при ана­ли­зе меди­а­нар­ра­ти­ва о Вели­кой Оте­че­ствен­ной войне, кото­рый реа­ли­зу­ет­ся все­ми назван­ны­ми мак­ро­син­так­си­че­ски­ми струк­ту­ра­ми. Такая поста­нов­ка про­бле­мы помо­га­ет выявить субъ­ек­тив­ный харак­тер как тек­стов, так и интер­дис­кур­са о войне, рас­смот­реть его фило­соф­ские, нар­ра­то­ло­ги­че­ские, линг­ви­сти­че­ские особенности.

Меди­а­нар­ра­тив о войне, как и дру­гие нар­ра­то­ло­ги­че­ские струк­ту­ры, иссле­ду­ет­ся в кон­тек­сте фило­со­фии, нар­ра­то­ло­гии, лингвистики.

Бес­спор­но, что совре­мен­ные нар­ра­тив­но орга­ни­зо­ван­ные меди­а­тек­сты диа­ло­гич­ны, так как «рас­сказ» все­гда пред­по­ла­га­ет адре­сан­та и адре­са­та, нар­ра­то­ра и нар­ра­та­то­ра. Вот поче­му одним из фило­соф­ско-линг­ви­сти­че­ских источ­ни­ков иссле­до­ва­ния ста­ли рабо­ты М. М. Бах­ти­на [Бах­тин 1972; Бах­тин 1975; Бах­тин 1979а; Бах­тин 1979б; Бах­тин 1990], сыг­рав­шие боль­шую роль в науч­но-фило­соф­ском осмыс­ле­нии кате­го­рии диа­ло­гич­но­сти. Уче­ный пола­гал: «Быть — зна­чит общать­ся диа­ло­ги­че­ски. Когда диа­лог кон­ча­ет­ся, все кон­ча­ет­ся. <…> Два голо­са — мини­мум жиз­ни, мини­мум бытия» [Бах­тин 1972: 45]; «Чужие созна­ния нель­зя созер­цать, ана­ли­зи­ро­вать, опре­де­лять как объ­ек­ты, как вещи, с ними мож­но толь­ко диа­ло­ги­че­ски общать­ся. Думать о них — зна­чит гово­рить с ними, ина­че они тот­час же пово­ра­чи­ва­ют­ся сво­ей объ­ект­ной сто­ро­ной: они замол­ка­ют, закры­ва­ют­ся и засты­ва­ют в завер­шен­ные объ­ект­ные обра­зы» [Бах­тин 1979а: 55]. Диа­ло­гич­ность, поли­фо­ния, как бытий­ная, так и рече­вая, — корен­ное свой­ство жиз­ни: «Акту­аль­ный смысл при­над­ле­жит не одно­му (оди­но­ко­му) смыс­лу, а толь­ко двум встре­тив­шим­ся и сопри­кос­нув­шим­ся смыс­лам. Не может быть „смыс­ла в себе“ — он суще­ству­ет толь­ко для дру­го­го смыс­ла, то есть суще­ству­ет толь­ко вме­сте с ним» [Бах­тин 1979б: 350]. Образ мира скла­ды­ва­ет­ся из мно­же­ства «нес­ли­ян­ных голо­сов», всту­па­ю­щих меж­ду собой в диа­лог-спор. Этот спор рож­да­ет исти­ну, кото­рая фор­му­ли­ру­ет­ся каж­дым участ­ни­ком диа­ло­га по-сво­е­му. Таким обра­зом, диа­лог, по Бах­ти­ну, пред­по­ла­га­ет нали­чие ряда отно­си­тель­но само­сто­я­тель­ных выска­зы­ва­ний, объ­еди­нен­ных одной темой, про­стран­ством и вре­ме­нем, понят­ных бла­го­да­ря обще­му жиз­нен­но­му опы­ту собеседников.

В каче­стве фило­соф­ской базы для ана­ли­за меди­а­нар­ра­ти­ва инте­рес­на и тео­рия Ж.-Ф. Лио­та­ра о «зака­те мета­нар­ра­ций», сфор­му­ли­ро­ван­ная в рабо­те «Состо­я­ние пост­мо­дер­на: доклад о зна­нии»: «Соци­аль­ная праг­ма­ти­ка не обла­да­ет „про­сто­той“ науч­ной праг­ма­ти­ки. Это чуди­ще, обра­зо­ван­ное насло­е­ни­ем сетей гете­ро­морф­ных клас­сов выска­зы­ва­ний (дено­та­тив­ных, пре­скрип­тив­ных, пер­фор­ма­тив­ных, тех­ни­че­ских, оце­ноч­ных и т. д.). Нет ника­ких осно­ва­ний счи­тать, что мож­но опре­де­лить мета­пре­скрип­ции, общие для всех язы­ко­вых игр, и что один обнов­ля­е­мый кон­сен­сус (тот, что в опре­де­лен­ные момен­ты гла­вен­ству­ет в науч­ном сооб­ще­стве) может охва­тить сово­куп­ность мета­пре­скрип­ций, упо­ря­до­чи­ва­ю­щих сово­куп­ность выска­зы­ва­ний, цир­ку­ли­ру­ю­щих в обще­стве. Сего­дняш­ний закат леги­ти­ми­ру­ю­щих рас­ска­зов: как тра­ди­ци­он­ных, так и „модер­нист­ских“ (эман­си­па­ция чело­ве­че­ства, ста­нов­ле­ние Идеи), — свя­зан как раз с отка­зом от этой веры» [Лио­тар 1998]. Лио­тар посту­ли­ру­ет идею плю­ра­ли­стич­но­сти бытия: если нет мета­нар­ра­ций, т. е. еди­ных, при­ни­ма­е­мых всем чело­ве­че­ством «исто­рий», объ­яс­ня­ю­щих бытие, то един­ствен­но вер­ным ста­но­вит­ся тезис о суще­ство­ва­нии мно­гих «рас­ска­зов», в кото­рых отра­жа­ет­ся инди­ви­ду­аль­ное пред­став­ле­ние авто­ра о жиз­ни, его кар­ти­на мира. Эта идея была раз­ви­та Ж.-М. Шеф­фе­ром [Schaeffer 2009; Schaeffer, Vultur 2005], кото­рый раз­гра­ни­чи­вал поня­тия «фик­ци­о­наль­ность» (то есть «вымы­сел» как тако­вой, в отли­чие от реаль­но­го тече­ния собы­тий) и «нар­ра­тив» (т. е. исто­рию о жиз­ни с соб­ствен­ной интер­пре­та­ци­ей происходящего).

Эти базо­вые фило­соф­ские уста­нов­ки могут быть при­ме­не­ны к совре­мен­но­му меди­а­нар­ра­ти­ву, пони­ма­е­мо­му в широ­ком смыс­ле как «рас­ска­зы­ва­ние исто­рий» (storytelling) о жиз­ни. Поня­тие «меди­а­нар­ра­тив» может объ­еди­нять собой тек­сты (жан­ро­вые струк­ту­ры) и дис­кур­сы раз­ных уров­ней, осно­ван­ные на идее автор­ско­го, субъ­ек­тив­но­го повест­во­ва­ния о бытии.

В кон­тек­сте нар­ра­то­ло­гии тео­ре­ти­че­ской базой иссле­до­ва­ния послужили:

1. гипо­те­зы Шло­мит Рим­мон-Кенан (Shlomith Rimmon-Kenan) о кон­стант­ной диа­ло­гич­но­сти тек­ста, о необ­хо­ди­мо­сти учи­ты­вать чита­тель­ские воз­мож­но­сти про­чте­ния нар­ра­ции, т. е. деко­ди­ро­ва­ния инфор­ма­ции, зало­жен­ной в тек­сте и в дру­гих фор­мах про­яв­ле­ния куль­ту­ры, напри­мер в скульп­ту­ре, в музы­ке и в циф­ро­вых медиа: «несколь­ко спе­ци­фи­че­ских “клас­си­че­ских“ нар­ра­то­ло­ги­че­ских кате­го­рий… теперь, как пра­ви­ло, рас­смат­ри­ва­ют­ся не как “чер­ты“ или “свой­ства“ нар­ра­тив­ных тек­стов, а как под­ра­зу­ме­ва­е­мые воз­мож­но­сти чте­ния, инфор­ми­ру­ю­щие о вза­и­мо­дей­ствии меж­ду чита­те­лем и тек­стом… меж­ду идео­ло­ги­ей коди­ро­ва­ния в плане куль­ту­ры и сов­ме­сти­мым или устой­чи­вым деко­ди­ро­ва­ни­ем со сто­ро­ны чита­те­ля» [Rimmon-Kenan 2002: 145]. Пер­спек­тив­ным для изу­че­ния меди­а­нар­ра­ти­ва пред­став­ля­ет­ся ее тер­мин транс­ме­ди­аль­ная нар­ра­то­ло­гия, изу­ча­ю­щая нар­ра­ции, при­сут­ству­ю­щие в раз­ных видах твор­че­ско­го бытия чело­ве­ка, в том чис­ле и в жур­на­ли­сти­ке (дру­гое назва­ние — интер­ме­ди­аль­ная нар­ра­то­ло­гия);
2. тео­рии Дэви­да Хёр­ма­на (David Herman), кото­рые пред­став­ля­ют когни­ти­вист­ское направ­ле­ние в нар­ра­то­ло­гии (одна из его работ, в част­но­сти, так и назы­ва­ет­ся — «Когни­тив­ная нар­ра­то­ло­гия» [Herman 2013]. Уче­ный ука­зы­ва­ет на поли­дис­ци­пли­нар­ный харак­тер совре­мен­ной нар­ра­то­ло­гии, под­чер­ки­вая ее связь с линг­ви­сти­че­ски­ми иссле­до­ва­ни­я­ми: «Когни­тив­ная нар­ра­то­ло­гия охва­ты­ва­ет мно­же­ство мето­дов ана­ли­за и раз­но­об­раз­ных повест­во­ва­тель­ных кор­пу­сов. Соот­вет­ству­ю­щие кор­пу­сы вклю­ча­ют в себя выду­ман­ные и невы­ду­ман­ные печат­ные нар­ра­ти­вы; ком­пью­тер­но-опо­сре­до­ван­ные нар­ра­ти­вы, такие как гипер­тек­сто­вые сочи­не­ния, создан­ные по элек­трон­ной почте рома­ны, а так­же бло­ги; комик­сы и гра­фи­че­ские рома­ны; кине­ма­то­гра­фи­че­ские нар­ра­ти­вы; повест­во­ва­ния как вза­и­мо­дей­ствие лицом к лицу и дру­гие при­ме­ры тек­стов повест­во­ва­тель­но­го типа… Меж­ду тем тео­ре­ти­ки, изу­ча­ю­щие реле­вант­ные для созна­ния аспек­ты повест­во­ва­тель­ных прак­тик, при­вле­ка­ют опи­са­тель­ные и объ­яс­ни­тель­ные инстру­мен­ты из раз­лич­ных обла­стей — в част­но­сти, из-за меж­дис­ци­пли­нар­но­го харак­те­ра иссле­до­ва­ний в обла­сти созна­ния и моз­га. Исход­ные дис­ци­пли­ны, поми­мо нар­ра­то­ло­гии, вклю­ча­ют в себя линг­ви­сти­ку, инфор­ма­ти­ку, фило­со­фию, пси­хо­ло­гию и дру­гие сфе­ры» [Herman 2013];
3. гипо­те­зы Джо­на Пира (John Pier), отра­жа­ю­щие идеи нар­ра­то­ло­ги­че­ско­го иссле­до­ва­ния, в осно­ве кото­ро­го лежит дис­курс-ана­лиз: «Нар­ра­то­ло­гия, заду­ман­ная в соот­вет­ствии с посту­ла­та­ми, целя­ми и мето­до­ло­ги­я­ми дис­курс-ана­ли­за… обес­пе­чи­ва­ет общую кон­цеп­ту­аль­ную осно­ву для дис­кур­са, в рам­ках кото­рой мож­но обра­щать­ся к мно­го­об­раз­ным аспек­там нар­ра­ти­ва во всех его фор­мах» [Пир 2013];
4. рабо­ты уче­ных, раз­ра­ба­ты­ва­ю­щих прин­ци­пы кон­текст­но-ори­ен­ти­ро­ван­ной, или меж­ро­до­вой, нар­ра­то­ло­гии: уче­ные иссле­ду­ют нар­ра­тив­ные осо­бен­но­сти дра­мы (Брай­ан Ричард­сон, Анс­гар Нюн­нинг, Рой Зоммер), лири­че­ской поэ­зии (Эва Мюл­лер-Цет­тель­ман); изу­ча­ют чер­ты нар­ра­ти­ва в меди­цин­ских доку­мен­тах Сред­не­ве­ко­вья и Ново­го вре­ме­ни (Ирма Таа­вит­сай­нен) [подр. см. Current trends… 2011].

Эти иссле­до­ва­ния поз­во­ля­ют утвер­ждать, что важ­ней­шая совре­мен­ная тен­ден­ция в нар­ра­то­ло­гии состо­ит в соче­та­нии когни­ти­вист­ско­го, дис­кур­сив­но-ана­ли­ти­че­ско­го и транс­ме­ди­аль­но­го подходов.

На линг­ви­сти­че­ском уровне осно­вой иссле­до­ва­ния ста­ли рабо­ты о диа­ло­гич­но­сти речи М. Н. Кожи­ной [Кожи­на 1986; Кожи­на 1999] и Л. Р. Дус­ка­е­вой [Дус­ка­е­ва 2012], идея Г. Я. Солга­ни­ка о субъ­ек­тив­ной модаль­но­сти как об обще­язы­ко­вой кате­го­рии [Солга­ник 2010: 4], И. В. Аннен­ко­вой о рито­ри­че­ской осно­ве медиа­дис­кур­са [Аннен­ко­ва 2011], В. Н. Суз­даль­це­вой о язы­ко­вых спо­со­бах кон­стру­и­ро­ва­ния обра­за вла­сти, о рече­вых при­е­мах мани­пу­ля­ции в СМИ [Суз­даль­це­ва 2017].

Эти иссле­до­ва­ния позволили:

• про­ана­ли­зи­ро­вать поли­фо­нич­ный интер­дис­курс о Вели­кой Оте­че­ствен­ной войне как спо­соб миро­вос­при­я­тия (т. е. дать харак­те­ри­сти­ку мак­ро­нар­ра­ции о войне, име­ю­щую интер­дис­кур­сив­ный харак­тер), вид дис­кур­са (нар­ра­тив­ный фор­мат, нар­ра­тив­ный сце­на­рий в СМИ) и сред­ство для уси­ле­ния экс­прес­сив­но­сти меди­а­тек­ста и медиа­дис­кур­са (media storytelling как сред­ство уси­ле­ния аттрак­тив­но­сти тек­ста для читателя);

• дать общую харак­те­ри­сти­ку основ­ных нар­ра­тив­ных медиасце­на­ри­ев о Вели­кой Оте­че­ствен­ной войне, харак­тер­ных для жур­на­ли­сти­ки Запад­ной Евро­пы и США, Укра­и­ны, Рос­сии, отме­тив при этом основ­ные при­е­мы мани­пу­ля­ции в меди­а­нар­ра­ти­вах о войне (интер­пре­та­ция фак­тов, кон­стру­и­ро­ва­ние идео­ло­ги­че­ски и куль­ту­ро­ло­ги­че­ски обу­слов­лен­но­го кон­цеп­та вой­ны; исполь­зо­ва­ние идео­ло­гем и куль­ту­рем Вели­кой Оте­че­ствен­ной вой­ны, харак­те­ри­зу­ю­щих раз­лич­ное пред­став­ле­ние о войне, сло­жив­ше­е­ся к 2017 г. у наро­дов Запад­ной Евро­пы, США, Укра­и­ны, с одной сто­ро­ны, и Рос­сии — с другой).

Опи­са­ние мето­ди­ки иссле­до­ва­ния. Во вре­мя иссле­до­ва­ния исполь­зо­вал­ся дескрип­тив­но-сопо­ста­ви­тель­ный метод, осно­ван­ный на выбо­роч­ном ана­ли­зе линг­ви­сти­че­ских явле­ний, отно­ся­щих­ся к сфе­ре иссле­до­ва­ния. Иссле­до­ва­ние про­во­ди­лось на осно­ве соб­ствен­но нар­ра­то­ло­ги­че­ско­го ана­ли­за, а так­же дис­кур­сив­но­го ана­ли­за и линг­ви­сти­че­ско­го ана­ли­за текста.

Ана­лиз мате­ри­а­ла. Ана­лиз медиа­ма­те­ри­а­лов пока­зал, что в насто­я­щее вре­мя суще­ству­ют три груп­пы пуб­ли­ка­ций, кото­рые вклю­ча­ют­ся в интер­дис­курс о Вели­кой Оте­че­ствен­ной войне (а точ­нее — о Вто­рой миро­вой войне). Рос­сий­ский дис­курс, если гово­рить о мате­ри­а­лах каче­ствен­ных медиа, осно­вы­ва­ет­ся на куль­ту­ре­ме (тер­мин И. В. Еро­фе­е­вой [Еро­фе­е­ва 2017: 117]) про­ти­во­есте­ствен­но­сти вой­ны как тако­вой. Эта куль­ту­ре­ма опо­сре­ду­ет­ся всем наци­о­наль­ным аксио­ло­ги­че­ским опы­том рус­ско­го наро­да, она запе­чат­ле­на в посло­ви­цах и пого­вор­ках (Вся­кая вой­на от супо­ста­та, не от Бога), лето­пис­ных пре­да­ни­ях (леген­ды об обрах, древ­ля­нах и др.). Без­услов­но, отра­же­на она и в клас­си­че­ской рус­ской лите­ра­ту­ре. В романе «Вой­на и мир» Л. Н. Тол­стой пишет: «…нача­лась вой­на, то есть совер­ши­лось про­тив­ное чело­ве­че­ско­му разу­му и всей чело­ве­че­ской при­ро­де собы­тие». Но осво­бо­ди­тель­ная оте­че­ствен­ная вой­на полу­ча­ет свое оправ­да­ние: «Всем наро­дом нава­лить­ся хотят…». «Скры­тая теп­ло­та пат­ри­о­тиз­ма» — вот то, что ста­но­вит­ся реша­ю­щим фак­то­ром в побе­де над вра­гом, кото­рый вторг­ся в твое Оте­че­ство, при­шел, что­бы отдать на пору­га­ние Роди­ну-мать, отторг ребен­ка от мате­ри и отца, лишил его семьи.

Эта идея пре­ва­ли­ру­ет в совре­мен­ных рос­сий­ских мас­сме­диа. Она вопло­ща­ет­ся при помо­щи раз­ных «исто­рий», кото­рые как моза­и­ка соби­ра­ют­ся воеди­но в меди­а­нар­ра­ти­ве о войне. Тако­вы, к при­ме­ру, пуб­ли­ка­ции Геор­гия Зото­ва, жур­на­ли­ста АиФ, — авто­ра, «воен­ные» ста­тьи кото­ро­го наи­бо­лее пол­но отра­жа­ют вос­при­я­тие вой­ны, харак­тер­ное для каче­ствен­ной рос­сий­ской прес­сы: Тай­на “Лебен­сбор­на“. Куда делись 50 000 детей, укра­ден­ных эсэсов­ца­ми в СССР от 19 сент. 2012 г.; Из выве­зен­ных наци­ста­ми на „пере­вос­пи­та­ние„ детей домой вер­ну­лись три про­цен­та от 3 окт. 2012 г.; «Я был на “фаб­ри­ке убийц“ Гимм­ле­ра». Вос­по­ми­на­ния мил­ли­о­не­ра из Гам­бур­га от 17 апр. 2013 г.; Пепел, кровь и молит­ва. Репор­таж из быв­ше­го конц­ла­ге­ря СС Май­да­не­ка от 4 мая 2017 г. и др.

Мы уже рас­смат­ри­ва­ли ранее поли­фо­нич­ный нар­ра­тив Зото­ва о Лебен­сборне [Алек­сан­дро­ва 2016]. Вот поче­му в этой ста­тье объ­ек­том иссле­до­ва­ния стал дру­гой текст жур­на­ли­ста — о Май­да­не­ке (Г. Зотов. Пепел, кровь и молит­ва. Репор­таж из быв­ше­го конц­ла­ге­ря СС Май­да­не­ка // АиФ. 4 мая 2017 г.), в част­но­сти, мор­фо­ло­ги­че­ские, син­так­си­че­ские и соб­ствен­но нар­ра­тив­ные особенности.

Жур­на­лист соче­та­ет в сво­ем мате­ри­а­ле гла­го­лы раз­но­го вида и времени:

• про­шед­ше­го импер­фект­но­го, повто­ря­ю­ще­го­ся: Сюда заво­ди­ли по 50 чело­век яко­бы в баню — выда­ва­ли мыло, про­си­ли акку­рат­но скла­ды­вать одеж­ду. Жерт­вы вхо­ди­ли в цемент­ную душе­вую, дверь бло­ки­ро­ва­лась, и из отвер­стий на потол­ке стру­ил­ся газ; Людей застав­ля­ли ложить­ся во рвы друг на дру­га, «сло­ем», а затем уби­ва­ли выстре­лом в заты­лок. Оно вос­со­зда­ет типич­ную кар­ти­ну жиз­ни в Май­да­не­ке, помо­га­ет авто­ру пока­зать буд­нич­ность еже­днев­но совер­ша­е­мых страш­ных пре­ступ­ле­ний про­тив жиз­ни и чело­ве­ка. Мор­фо­ло­ги­че­ское сред­ство выра­же­ния это­го вида про­шед­ше­го вре­ме­ни — гла­гол несо­вер­шен­но­го вида; 
• про­шед­ше­го пер­фект­но­го, т. е. выра­жа­ю­ще­го зна­че­ние резуль­та­та или состо­я­ния, свя­зан­но­го с насто­я­щим вре­ме­нем: Выш­ки над лаге­рем потем­не­ли от вре­ме­ни, дере­во ста­ло уголь­но-чёр­ным. С этой целью исполь­зу­ют­ся и при­ча­стия: Печи кре­ма­то­рия закоп­че­ны огнём, их невоз­мож­но очи­стить от впи­тав­ших­ся в металл остан­ков сотен тысяч людей. Не слу­чай­но вто­рая часть фра­зы пред­став­ля­ет собой без­лич­ное пред­ло­же­ние со ска­зу­е­мым — кате­го­ри­ей состо­я­ния, кото­рое ярко пере­да­ет лич­ные ощу­ще­ния рас­сказ­чи­ка, вво­дит в текст субъ­ек­тив­ную модальность;
• про­шед­ше­го «лето­пис­но­го», фак­то­гра­фи­че­ско­го, при помо­щи кото­ро­го автор сооб­ща­ет об ито­гах собы­тий недав­не­го про­шло­го (исполь­зу­ют­ся гла­го­лы совер­шен­но­го вида аорист­но­го типа или несо­вер­шен­но­го вида про­шед­ше­го про­дол­жен­но­го, для выра­же­ния кото­ро­го авто­ру тре­бу­ют­ся обсто­я­тель­ствен­ные кон­кре­ти­за­то­ры — в нашем при­ме­ре это суще­стви­тель­ное неде­лю): 3 нояб­ря 1943 г. в рам­ках так назы­ва­е­мой «Опе­ра­ции “Эрн­те­фест” (празд­ник сбо­ра уро­жая) эсэсов­цы рас­стре­ля­ли в Май­да­не­ке 18 400 евре­ев, вклю­чая мно­гих граж­дан СССР… 611 чело­век потом неде­лю сор­ти­ро­ва­ли иму­ще­ство каз­нён­ных, в том чис­ле эту самую обувь. Сор­ти­ров­щи­ков тоже уни­что­жи­ли — муж­чин рас­стре­ля­ли, жен­щин отпра­ви­ли в газо­вую каме­ру. Такой под­черк­ну­то-бес­страст­ный стиль рас­ска­за — мощ­ный при­ем воз­дей­ствия на нар­ра­та­то­ра, так как в этом слу­чае содер­жа­ние фак­та, кон­тра­сти­руя с ней­траль­ным тоном нар­ра­то­ра, рельеф­но высве­чи­ва­ет­ся, и для чита­те­ля ста­но­вит­ся оче­вид­ной чудо­вищ­ность дея­тель­но­сти гит­ле­ров­цев в «лаге­ре смерти»;
• насто­я­ще­го «репор­таж­но­го»: Зотов стре­мит­ся пере­не­сти чита­те­ля на место собы­тий, побу­дить чита­те­ля пере­жить те же чув­ства, что и сам автор: Гото­вясь слу­жить мес­су в память о заму­чен­ных в Май­да­не­ке поля­ках, ксён­дз сте­лет ска­терть на под­го­тов­лен­ный стол, доста­ёт Биб­лию и све­чи. Под­рост­кам здесь явно неин­те­рес­но — они шутят, улы­ба­ют­ся, выхо­дят поку­рить. Так посте­пен­но вво­дит­ся тема отсут­ствия исто­ри­че­ской памя­ти у моло­до­го поко­ле­ния Польши.

Про­ана­ли­зи­ру­ем дру­гой фраг­мент: …попа­да­ешь в барак, довер­ху наби­тый ста­рой, полу­ис­тлев­шей обу­вью. Я дол­го рас­смат­ри­ваю её… ряда­ми горят лам­поч­ки, оку­тан­ные шара­ми из колю­чей про­во­ло­ки. Про­иг­ры­ва­ет­ся ауди­о­за­пись — на поль­ском, рус­ском, идиш люди про­сят Бога сохра­нить им жизнь. В этом отрыв­ке соче­та­ют­ся лич­ные гла­го­лы 1, 2 и 3‑го лица, при­чем кате­го­рия лица выпол­ня­ет раз­ные функ­ции: гла­гол попа­да­ешь помо­га­ет авто­ру диа­ло­ги­зи­ро­вать повест­во­ва­ние, вклю­чая чита­те­ля в свои дей­ствия; гла­гол рас­смат­ри­ваю вновь вво­дит автор­ское, субъ­ек­тив­ное нача­ло, пере­да­ет точ­ку зре­ния жур­на­ли­ста; фор­ма сред­не­воз­врат­но­го зало­га про­иг­ры­ва­ет­ся спо­соб­ству­ет уси­ле­нию ней­траль­ной тональ­но­сти, обез­ли­чен­но­сти про­ис­хо­дя­ще­го — а далее идет лич­ный гла­гол про­сят, в кон­тек­сте фра­зы при­об­ре­та­ю­щий зна­че­ние при­зы­ва ко все­об­ще­му веч­но­му миру.

Наря­ду с мор­фо­ло­ги­че­ской поли­фо­нич­но­стью при­сут­ству­ет и мно­го­го­ло­сие син­так­си­че­ское. Зотов чере­ду­ет «ска­зо­вую» речь от пер­во­го лица с кос­вен­ной речью в тре­тьем лице (см. преды­ду­щий при­мер), моно­ло­ги­че­скую — с диа­ло­ги­че­ской: Сотруд­ник музея сооб­ща­ет: в лаге­ре погиб­ло 80 000 чело­век. «Как это? — удив­ля­юсь я. — Ведь на Нюрн­берг­ском про­цес­се фигу­ри­ро­ва­ла циф­ра в 300 000, треть из них — поля­ки». Ока­зы­ва­ет­ся, после 1991 г. чис­ло жертв посто­ян­но сни­жа­ют — спер­ва поста­но­ви­ли, что в Май­да­не­ке заму­чи­ли 200 000 людей, недав­но и вовсе «ско­сти­ли» до 80 000: дескать, точ­нее пере­счи­та­ли. Поли­фо­ния ста­но­вит­ся при­е­мом воз­дей­ствия на адре­са­та, помо­гая адре­сан­ту наи­бо­лее ярко пред­ста­вить идею исто­ри­че­ской памя­ти как усло­вия аксио­ло­ги­че­ско­го бытия обще­ства. Осо­бен­но отчет­ли­во лейт­мо­тив авто­ра зву­чит в том слу­чае, когда он вво­дит при­ем пря­мо­го диа­ло­га авто­ра-путе­ше­ствен­ни­ка и участ­ни­ков собы­тий — школь­ни­ков из Люб­ли­на: «Вы зна­е­те, кто осво­бо­дил этот лагерь?» — спра­ши­ваю я. Сре­ди моло­дых поля­ков заме­ша­тель­ство. «Англи­чане?» — неуве­рен­но гово­рит свет­ло­во­ло­сая девоч­ка. «Нет, аме­ри­кан­цы! — пере­би­ва­ет её худо­ща­вый паре­нёк. — Кажет­ся, тут был десант!» — «Рус­ские», — тихо про­из­но­сит свя­щен­ник. Школь­ни­ки пора­же­ны: новость для них слов­но гром сре­ди ясно­го неба. Зотов соче­та­ет раз­ные типы речи — моно­ло­ги­че­скую, но при этом насы­щен­ную мар­ке­ра­ми субъ­ек­тив­ной модаль­но­сти (в текст вво­дят­ся обсто­я­тель­ствен­ные кон­кре­ти­за­то­ры, части­цы, эмо­ци­о­наль­ные пунк­ту­а­ци­он­ные зна­ки и пр.), и диа­ло­ги­че­скую. Он исполь­зу­ет при­ем диа­ло­ги­за­ции, для того что­бы сде­лать текст дра­ма­тич­нее и, повто­рим, вве­сти мно­го­го­ло­сие раз­ных типов, кото­рое отли­ча­ет все его статьи.

Этот прин­цип поли­фо­нич­но­сти харак­те­ри­зу­ет и типо­ло­гию нар­ра­тив­ных стра­те­гий, исполь­зо­ван­ных в ста­тье. В мате­ри­а­ле от 4 мая 2017 г. зву­чит голос авто­ра, вос­про­из­во­дя­ще­го собы­тия 40‑х годов XX в., — это диеге­ти­че­ский (Ж. Женетт) уро­вень повест­во­ва­ния, т. е. сооб­ще­ние из исто­рии Май­да­не­ка. Поми­мо это­го чита­тель слы­шит и голос авто­ра — участ­ни­ка путе­ше­ствия по лаге­рю; школь­ни­ков из Люб­ли­на, свя­щен­ни­ка — участ­ни­ков экс­кур­сии; девуш­ки и юно­ши — посе­ти­те­лей музея; экс­кур­со­во­да. Эти голо­са помо­га­ют пере­дать нар­ра­цию путе­ше­ствия авто­ра по «лаге­рю смер­ти», что пред­став­ля­ет­ся вто­рым, интра­ди­еге­ти­че­ским, уров­нем нар­ра­ции, рож­да­ю­щим «рас­сказ о рас­ска­зе». И нако­нец, еще один, мета­ди­еге­ти­че­ский, уро­вень — это обоб­ще­ние, сде­лан­ное авто­ром — жур­на­ли­стом-ана­ли­ти­ком, кото­рый стре­мит­ся напом­нить о страш­ных днях вой­ны, о необ­хо­ди­мо­сти не забы­вать свое про­шлое, знать свою недав­нюю исто­рию. К это­му уров­ню при­над­ле­жат и точ­ки зре­ния вир­ту­аль­ных собе­сед­ни­ков авто­ра — глав­но­го редак­то­ра интер­нет-пор­та­ла Strajk Мачея Виш­нев­ско­го, кор­ре­спон­ден­та Бол­гар­ско­го наци­о­наль­но­го радио в Вар­ша­ве Боя­на Ста­ни­слав­ско­го, быв­ше­го заклю­чен­но­го Май­да­не­ка Алек­сандра Пет­ро­ва, попав­ше­го в конц­ла­герь шести­лет­ним маль­чи­ком, и, нако­нец, поль­ских вла­стей, кото­рые, как пишет в рас­смат­ри­ва­е­мой ста­тье Г. В. Зотов, на офи­ци­аль­ном уровне оскорб­ля­ют память сол­дат, ценой сво­ей жиз­ни оста­но­вив­ших печи конц­ла­ге­ря Май­да­нек… Поли­фо­нич­ность это­го тек­ста осно­ва­на на оппо­зи­ции голо­сов жур­на­ли­ста и тех, кто раз­де­ля­ет его точ­ку зре­ния, с одной сто­ро­ны, и «поль­ских вла­стей» — с дру­гой. Выстра­и­вая поли­фо­нию по прин­ци­пу кон­тра­ста, жур­на­лист уси­ли­ва­ет выра­зи­тель­ную силу это­го тек­ста, его дис­кур­сив­ную состав­ля­ю­щую. Появ­ля­ет­ся целая систе­ма фока­ли­за­ций (точек зре­ния на собы­тия), кото­рая дела­ет текст не одно­мер­ным, линей­ным, а сте­рео­ско­пич­ным, объемным.

В наше вре­мя куль­ту­ре­ма сохра­не­ния исто­ри­че­ской памя­ти, осво­бо­ди­тель­ной оте­че­ствен­ной вой­ны при­об­ре­ла мощ­ное идео­ло­ги­че­ское зву­ча­ние, а идея побе­ды в войне за осво­бож­де­ние сво­е­го Оте­че­ства вос­при­ни­ма­ет­ся как идео­ло­ге­ма. Не слу­чай­но такое зна­че­ние при­об­ре­ли репор­та­жи с пара­да Побе­ды, осве­ще­ние народ­но­го мар­ша «Бес­смерт­ный полк»: рос­сий­ские СМИ — Пер­вый канал, теле­ка­на­лы «Рос­сия», «Куль­ту­ра», «Рос­сия-24» и др. — под­чер­ки­ва­ют огром­ное зна­че­ние памя­ти о погиб­ших род­ных, отдав­ших жизнь за осво­бож­де­ние Роди­ны от фашист­ской агрес­сии (рам­ки ста­тьи не поз­во­ля­ют нам про­ана­ли­зи­ро­вать эти медиа­ма­те­ри­а­лы так же подроб­но, как пуб­ли­ка­ции Г. В. Зото­ва). То, что кон­цепт вой­ны свя­зан с кон­цеп­том семьи, не слу­чай­но: семья — самое доро­гое, род­ное, что есть у каж­до­го чело­ве­ка. Вот пото­му-то и появ­ля­ет­ся Роди­на-мать, Оте­че­ство. Идея семей­но­го осмыс­ле­ния подви­га род­ствен­ни­ков, сра­жав­ших­ся в годы Вели­кой Оте­че­ствен­ной вой­ны за осво­бож­де­ние наро­да от пора­бо­ще­ния захват­чи­ка­ми, при­об­ре­ла в совре­мен­ном рос­сий­ском обще­стве ста­тус «духов­ной скре­пы». «Скры­тая теп­ло­та пат­ри­о­тиз­ма» ста­ла вдруг явной, дала воз­мож­ность ощу­тить свою собор­ность (и это еще одна куль­ту­ре­ма — един­ства нации, поте­рян­но­го в годы пере­строй­ки и в пост­пе­ре­стро­еч­ное время).

Одна­ко и рос­сий­ский дис­курс о войне, если рас­смат­ри­вать его объ­ек­тив­но, нель­зя назвать одно­мер­ным. Суще­ству­ют и дру­гие точ­ки зре­ния на роль воен­ных собы­тий в совре­мен­ной исто­рии. Так, нель­зя не ска­зать о пози­ции Ста­ни­сла­ва Бел­ков­ско­го, полит­тех­но­ло­га и пуб­ли­ци­ста, дирек­то­ра Инсти­ту­та наци­о­наль­ной стра­те­гии, кото­рый пола­га­ет, что «в РФ на сме­ну идео­ло­гии при­шло тира­жи­ро­ва­ние мифов о про­шлом… Кремль во мно­гом оправ­ды­ва­ет через Ста­ли­на сего­дняш­ний авто­ри­та­ризм и исполь­зу­ет побе­ду в Вели­кой Оте­че­ствен­ной войне как дока­за­тель­ство соб­ствен­ной леги­тим­но­сти — а это так или ина­че свя­за­но с име­нем и дея­тель­но­стью Ста­ли­на» (Рос­сий­ская про­па­ган­да при­над­ле­жит мёрт­вым // Рос­балт. 26.08.2017). Но эта пози­ция вво­дит­ся в интер­вью с жур­на­ли­стом, кото­рый, в свою оче­редь, осто­рож­но пред­став­ля­ет посред­ством вопро­са свою точ­ку зре­ния на совре­мен­ные мифы, в том чис­ле и миф о войне: Сей­час ска­жу кра­моль­ную вещь. Может быть, про­па­ган­да — это в какой-то сте­пе­ни бла­го? Может, она и в самом деле цемен­ти­ру­ет обще­ство — все эти рас­хо­жие мифы о слав­ном про­шлом, луб­ки, скре­пы и тому подоб­ное… Осо­бен­ность рос­сий­ско­го «воен­но­го» дис­кур­са в том, что он диа­ло­ги­чен, а не авторитарен.

Анти­те­за этой груп­пе мате­ри­а­лов СМИ — укра­ин­ские пуб­ли­ка­ции, в кото­рых память о Вели­кой Оте­че­ствен­ной войне пред­став­ле­на в кон­тек­сте общей «деком­му­ни­за­ции» стра­ны, она выкор­че­вы­ва­ет­ся все­ми спо­со­ба­ми и сред­ства­ми (см. пуб­ли­ка­ции: «112 Укра­и­на» (За лен­точ­ку будут сажать; В Одес­се демон­ти­ро­ва­ли памят­ный камень мар­ша­лу Жуко­ву), «Обо­зре­ва­тель» («Горюй­те, воз­ла­гай­те цве­ты»: Ава­ков раз­ре­шил укра­ин­цам отме­тить 9 Мая; В Раде пред­ло­жи­ли отучить Укра­и­ну празд­но­вать 9 Мая), «Страна.ua» (В Харь­ко­ве ван­да­лы осквер­ни­ли брат­скую моги­лу — в тре­тий раз за пол­го­да и др.). Исполь­зуя при­ем мифо­ло­ги­за­ции сим­во­лов и дат, укра­ин­ские медиа под­чер­ки­ва­ют при­над­леж­ность сво­ей стра­ны к Евро­пе. Так, в кон­тек­сте укра­ин­ской анти­рос­сий­ской меди­а­кам­па­нии про­ти­во­по­став­ля­ют­ся такие сим­во­лы отно­ше­ния к исто­рии, как геор­ги­ев­ская лен­точ­ка (напом­ним, что ее в каче­стве зна­ка памя­ти о подви­ге наших дедов и отцов в Вели­кой Оте­че­ствен­ной войне пред­ло­жи­ли исполь­зо­вать новост­ное агент­ство РИА «Ново­сти», Реги­о­наль­ная обще­ствен­ная орга­ни­за­ция соци­аль­ной под­держ­ки моло­де­жи «Сту­ден­че­ская общи­на») и крас­ная гвоз­ди­ка, 9 Мая и 8 мая. Вой­на сим­во­лов нача­лась еще в 2015 г., в дни 70-летия Побе­ды над фашиз­мом: С это­го года в Укра­ине сим­во­лом памя­ти побе­ды и памя­ти жертв Вто­рой миро­вой вой­ны ста­нет цве­ток крас­но­го мака… Такое реше­ние при­ня­ли из-за того, что теперь в созна­нии укра­ин­цев чер­но-жел­тая лен­та — отри­ца­тель­ный сим­вол, ассо­ци­и­ру­ет­ся с вой­ной на Дон­бас­се. «Начи­ная с это­го года, мы со всей Евро­пой будем отме­чать 8 мая как день памя­ти и при­ми­ре­ния, отда­вая дань и вете­ра­нам всех фрон­тов, и участ­ни­кам укра­ин­ско­го осво­бо­ди­тель­но­го дви­же­ния, кото­рое было частью обще­ев­ро­пей­ско­го явле­ния, когда люди ста­но­ви­лись про­тив захват­чи­ков, защи­щая свой дом и стре­мясь к сво­бо­де для сво­ей стра­ны», — отме­тил заме­сти­тель гла­вы Адми­ни­стра­ции Пре­зи­ден­та Укра­и­ны Рости­слав Пав­лен­ко (Теле­граф. 6.05.2015. URL: https://​telegraf​.com​.ua/​u​k​r​a​i​n​a​/​o​b​s​h​h​e​s​t​v​o​/​1​8​3​1​2​5​5​-​u​k​r​a​i​n​a​-​o​t​k​a​z​h​e​t​s​y​a​-​o​t​-​g​e​o​r​g​i​e​v​s​k​i​h​-​l​e​n​t​-​v​-​p​o​l​z​u​-​k​r​a​s​n​y​i​h​-​m​a​k​o​v​.​h​tml. Дата обра­ще­ния 30.08.2017). 

В более позд­них новост­ных мате­ри­а­лах укра­ин­ско­го «Теле­гра­фа» так­же под­чер­ки­ва­ет­ся вос­при­я­тие рос­сий­ско­го сим­во­ла Побе­ды как алле­го­рии агрес­сив­ных экс­пан­си­о­нист­ских наме­ре­ний Рос­сии по отно­ше­нию к «сво­бод­ной Укра­ине»: Пре­зи­дент Укра­и­ны Петр Поро­шен­ко под­пи­сал закон отно­си­тель­но запре­та изго­тов­ле­ния и про­па­ган­ды геор­ги­ев­ской (гвар­дей­ской) лен­ты. «Поче­му? Пото­му, что это не явля­ет­ся сим­во­ли­кой Вто­рой миро­вой, это сим­во­ли­ка — сим­вол агрес­сии про­тив Укра­и­ны 2014–2017 годов. Пото­му что обве­шан­ные эти­ми лен­та­ми бое­ви­ки уби­ва­ют наших вои­нов каж­дый день и ночь», — отме­тил Поро­шен­ко (Теле­граф. 12.07.2017. URL: https://​telegraf​.com​.ua/​u​k​r​a​i​n​a​/​p​o​l​i​t​i​k​a​/​3​4​2​1​6​2​0​-​p​r​e​z​i​d​e​n​t​-​u​k​r​a​i​n​y​i​-​z​a​p​r​e​t​i​l​-​g​e​o​r​g​i​e​v​s​k​i​e​-​l​e​n​t​y​i​.​h​tml. Дата обра­ще­ния 30.08.2017); Вер­хов­ная Рада вве­ла штраф за изго­тов­ле­ние и про­па­ган­дист­ское исполь­зо­ва­ние геор­ги­ев­ской лен­ты. По сло­вам авто­ра при­ня­тых изме­не­ний, народ­но­го депу­та­та фрак­ции «Народ­ный фронт» Анто­на Гера­щен­ко, «так назы­ва­е­мая геор­ги­ев­ская (гвар­дей­ская) лен­точ­ка уже дав­но явля­ет­ся сим­во­лом рос­сий­ской агрес­сии» (Теле­граф. 16.05.2017. URL: https://​telegraf​.com​.ua/​u​k​r​a​i​n​a​/​o​b​s​h​h​e​s​t​v​o​/​3​3​6​6​5​9​5​-​r​a​d​a​-​z​a​p​r​e​t​i​l​a​-​g​e​o​r​g​i​e​v​s​k​u​y​u​-​l​e​n​t​u​-​v​-​u​k​r​a​i​n​e​.​h​tml. Дата обра­ще­ния 30.08.2017).

Сооб­ща­ет­ся и о пер­вых пре­це­ден­тах адми­ни­стра­тив­но­го нака­за­ния за ноше­ние геор­ги­ев­ской лен­ты: В чет­верг, 22 июня, во вре­мя мас­со­во­го меро­при­я­тия, посвя­щен­но­го Дню скор­би и памя­ти жертв вой­ны, в Дне­пре у жен­щи­ны изъ­яли геор­ги­ев­скую лен­ту… Как сооб­ща­лось, 16 мая Вер­хов­ная Рада при­ня­ла закон «О вне­се­нии допол­не­ния в Кодекс Укра­и­ны об адми­ни­стра­тив­ных пра­во­на­ру­ше­ни­ях отно­си­тель­но запре­та про­из­вод­ства и про­па­ган­ды „геор­ги­ев­ской“ (гвар­дей­ской) лен­точ­ки». Кодекс допол­нен новой ста­тьей 173, преду­смат­ри­ва­ю­щей нало­же­ние штра­фа в раз­ме­ре от 50 до 150 не обла­га­е­мых нало­гом мини­му­мов дохо­дов граж­дан с кон­фис­ка­ци­ей «геор­ги­ев­ской» (гвар­дей­ской) лен­точ­ки или пред­ме­тов, содер­жа­щих ее изоб­ра­же­ние, за пуб­лич­ное исполь­зо­ва­ние, демон­стра­цию или ноше­ние лен­точ­ки, или ее изоб­ра­же­ние (Теле­граф. 28.08.2017. URL: https://​telegraf​.com​.ua/​u​k​r​a​i​n​a​/​m​e​s​t​n​y​i​y​/​3​4​4​3​8​1​3​-​p​e​r​v​y​i​y​-​s​h​t​r​a​f​-​z​a​-​g​e​o​r​g​i​e​v​s​k​u​y​u​-​l​e​n​t​u​-​v​-​d​n​e​p​r​e​-​s​o​s​t​a​v​l​e​n​-​a​d​m​i​n​p​r​o​t​o​k​o​l​.​h​tml. Дата обра­ще­ния 30.08.2017). Ряд новост­ных мате­ри­а­лов «Теле­гра­фа» откры­ва­ют­ся по тема­ти­че­ско­му запро­су «геор­ги­ев­ская лен­та». Все они — анти­рос­сий­ско­го содер­жа­ния. Инте­рес­но, что в один день, 26 мая 2017 г., были под­пи­са­ны два зако­на: о запре­те геор­ги­ев­ской лен­ты как сим­во­ла «нена­ви­сти и враж­ды» (в мате­ри­а­ле про­ци­ти­ро­ва­ны сло­ва Андрея Пару­бия, спи­ке­ра укра­ин­ско­го пар­ла­мен­та), и о «вве­де­нии кво­ты 75% укра­ин­ско­го язы­ка на обще­го­су­дар­ствен­ных кана­лах в Укра­ине» (Теле­граф. 23.05.2017. URL: https://​telegraf​.com​.ua/​u​k​r​a​i​n​a​/​p​o​l​i​t​i​k​a​/​3​3​8​6​3​7​0​-​p​a​r​u​b​i​y​-​p​o​d​p​i​s​a​l​-​z​a​k​o​n​y​i​-​o​-​z​a​p​r​e​t​e​-​g​e​o​r​g​i​e​v​s​k​o​y​-​l​e​n​t​y​i​-​i​-​o​-​y​a​z​y​i​k​o​v​y​i​h​-​k​v​o​t​a​h​-​n​a​-​t​v​.​h​tml. Дата обра­ще­ния 30.08.2017). Посте­пен­ное вытес­не­ние на наци­о­наль­ном ТВ рус­ско­го язы­ка, кото­рый ранее был обще­го­су­дар­ствен­ным, заме­на рос­сий­ских сим­во­лов на запад­но­ев­ро­пей­ские, изме­не­ние даты празд­ни­ка Побе­ды пока­зы­ва­ют, как на гла­зах меня­ет­ся совре­мен­ная исто­рия Евро­пы и выстра­и­ва­ет­ся реф­рей­ми­ро­ван­ное отно­ше­ние к осво­бо­ди­тель­ной роли совет­ских сол­дат в годы Вели­кой Оте­че­ствен­ной вой­ны. Идео­ло­ги­че­ское и аксио­ло­ги­че­ское реф­рей­ми­ро­ва­ние, кон­стру­и­ро­ва­ние кон­цеп­ту­аль­ных сим­во­лов и алле­го­рий — это наи­бо­лее частот­ные при­е­мы мани­пу­ля­ции в укра­ин­ских СМИ.

И нако­нец, тре­тья груп­па пуб­ли­ка­ций — в СМИ Запад­ной Евро­пы и США (см.: пуб­ли­ка­ции швей­цар­ской Neue ZЯrcher Zeitung (Идея «Бес­смерт­но­го пол­ка» поли­ти­зи­ро­ва­на госу­дар­ством), CNN International (Парад Побе­ды — сим­вол не толь­ко про­шло­го, но и насто­я­ще­го), Gazeta Wyborcza («Ноч­ные вол­ки» с совет­ским фла­гом всё-таки добра­лись до Освен­ци­ма), Polskie Radio (На Укра­ине осквер­нён оче­ред­ной поль­ский памят­ник — вино­ва­та Рос­сия), Do Rzeczy (Поль­ские СМИ нако­нец заме­ти­ли «бан­де­ри­за­цию» Укра­и­ны), TVN 24 (Поль­ша сно­сит толь­ко совет­ские памят­ни­ки, а моги­лы щадит) — отра­жа­ет идео­ло­ге­му пере­пи­сы­ва­ния недав­ней исто­рии, вычер­ки­ва­ния из нее осво­бо­ди­тель­ной борь­бы нашей стра­ны про­тив фашиз­ма, — идео­ло­ге­му, кото­рая так­же фор­ми­ру­ет­ся при помо­щи ряда мани­пу­ля­тив­ных стра­те­гий — интер­пре­та­ции фак­тов; сопря­же­ния с «низ­ки­ми» моти­ва­ми «слов-сти­му­лов», про­буж­да­ю­щих в созна­нии реци­пи­ен­та ассо­ци­а­тив­но-вер­баль­ные свя­зи, реак­ции, когни­тив­ные или праг­ма­ти­че­ские; кон­цеп­ту­а­ли­за­ции и декон­цеп­ту­а­ли­за­ции при­выч­ных для носи­те­ля той или иной наци­о­наль­ной куль­ту­ры собы­тий и обра­зов (подр. см.: [Суз­даль­це­ва 2017: 23–26]).

Резуль­та­ты и выво­ды. Таким обра­зом, совре­мен­ный медий­ный дис­курс о войне во мно­гом исполь­зу­ет язы­ко­вые / рече­вые сред­ства мани­пу­ля­тив­ной поли­ти­че­ской речи.

Нель­зя без­ого­во­роч­но утвер­ждать, что меди­а­нар­ра­тив о войне име­ет мар­ке­тин­го­вый харак­тер, одна­ко бес­спор­но то, что куль­ту­ре­ма пат­ри­о­тиз­ма как осно­вы «само­сто­я­ния» (А. С. Пуш­кин) наро­да в насто­я­щее вре­мя исполь­зу­ет­ся в рос­сий­ском дис­кур­се как идео­ло­ге­ма. В укра­ин­ском дис­кур­се утвер­жда­ет­ся дру­гая идео­ло­ге­ма: рос­сий­ское / совет­ское не может быть хоро­шим — сле­до­ва­тель­но, оно долж­но под­верг­нуть­ся отри­ца­нию. Идео­ло­ге­ма отри­ца­ния роли совет­ско­го / рос­сий­ско­го наро­да как осво­бо­ди­те­ля Евро­пы от «корич­не­вой чумы» при­сут­ству­ет и в дис­кур­се запад­ных СМИ и США. Интер­дис­курс о войне, пред­став­лен­ный медиа Рос­сии, Укра­и­ны, Евро­пы и США, име­ет нар­ра­тив­ную, субъ­ек­тив­но-интен­ци­о­наль­ную при­ро­ду, пред­став­ля­ет собой мак­ро­нар­ра­цию, глав­ны­ми прин­ци­па­ми кото­рой ста­ли диа­ло­гич­ность, поли­фо­нич­ность, мно­го­уров­не­вость стра­те­гий и типов повест­во­ва­ния, исполь­зо­ва­ние раз­лич­ных фока­ли­за­ций, поз­во­ля­ю­щих укруп­нить те или иные про­бле­мы, идеи, ярко и пол­но пере­дать кар­ти­ну мира авто­ра (субъ­ек­та речи).