Четверг, 12 декабряИнститут «Высшая школа журналистики и массовых коммуникаций» СПбГУ
Shadow

МЕДИАЛИНГВИСТИКА В БЕЛАРУСИ: УСЛОВИЯ ФОРМИРОВАНИЯ И ОСОБЕННОСТИ РАЗВИТИЯ

Поста­нов­ка про­бле­мы. В авгу­сте 2013 г. в Мин­ске на ХV Меж­ду­на­род­ном съез­де сла­ви­стов была созда­на Медиа­линг­ви­сти­че­ская комис­сия при МКС, в состав кото­рой вошли уче­ные Рос­сии, Бела­ру­си, Укра­и­ны, Поль­ши, Сло­ва­кии, Бол­га­рии, Испа­нии, Австрии, Гер­ма­нии, США, Китая, Тур­ции и дру­гих стран мира. Тогда и состо­я­лось аффи­ли­ро­ва­ние инте­гри­ро­ван­но­го науч­но­го направ­ле­ния в сфе­рах рече­ве­де­ния и жур­на­ли­сти­ки — медиа­линг­ви­сти­ки. Это­му пред­ше­ство­ва­ла боль­шая рабо­та мно­гих уче­ных в совет­ский и пост­со­вет­ский пери­о­ды. Мно­го­сто­рон­няя дея­тель­ность комис­сии хоро­шо ско­ор­ди­ни­ро­ва­на и пло­до­твор­на, в чем несо­мнен­ная заслу­га ее пред­се­да­те­ля — заве­ду­ю­щей кафед­рой рече­вой ком­му­ни­ка­ции СПб­ГУ, док­то­ра фило­ло­ги­че­ских наук, про­фес­со­ра Л. Р. Дускаевой. 

Медиа­линг­ви­сти­че­ские цен­тры фор­ми­ро­ва­лись преж­де все­го на соот­вет­ству­ю­щих кафед­рах факуль­те­тов жур­на­ли­сти­ки: рече­вой ком­му­ни­ка­ции СПб­ГУ (ранее сти­ли­сти­ки и редак­ти­ро­ва­ния, затем кафед­ры тео­рии рече­вой дея­тель­но­сти и язы­ка мас­со­вой ком­му­ни­ка­ции), сти­ли­сти­ки рус­ско­го язы­ка МГУ, сти­ли­сти­ки и лите­ра­тур­но­го редак­ти­ро­ва­ния БГУ и др. На про­филь­ных кафед­рах закла­ды­ва­лись осно­вы медиа­линг­ви­сти­ки: сти­ли­сти­ка пуб­ли­ци­сти­че­ских жан­ров, линг­ви­сти­ка пуб­ли­ци­сти­че­ско­го тек­ста, дис­курс­ный ана­лиз СМИ (БГУ), прак­ти­че­ская сти­ли­сти­ка, сти­ли­сти­ка тек­ста (МГУ), тео­рия рече­вой ком­му­ни­ка­ции, куль­ту­ра речи жур­на­ли­ста, линг­ви­сти­че­ский ана­лиз жан­ра ста­тьи (СПб­ГУ). 

Бело­рус­ская медиа­линг­ви­сти­ка берет нача­ло с работ М. Е. Тикоц­ко­го, А. И. Нар­ке­ви­ча, С. М. Граб­чи­ко­ва, М. П. Кар­по­вич, кото­рые, несо­мнен­но, осно­во­по­ла­га­лись на тео­ре­ти­че­ском осмыс­ле­нии тру­дов К. И. Былин­ско­го, Д. Э. Розен­та­ля, Г. Я. Солга­ни­ка, К. А. Рого­вой и др. Устрем­ле­ния уче­ных объ­еди­нял поиск как мето­до­ло­гии иссле­до­ва­ния рече­вой орга­ни­за­ции СМИ, так и мето­дов пре­по­да­ва­ния язы­ко­вых дис­ци­плин на факуль­те­тах жур­на­ли­сти­ки, в чем наблю­да­ет­ся своя специфика.

Мето­ди­ка ана­ли­за. Изу­че­ние язы­ка в целях инстру­мен­таль­но­го исполь­зо­ва­ния прин­ци­пи­аль­но отли­ча­лось от рас­смот­ре­ния его в струк­тур­ном плане. Иссле­до­вать язы­ко­вой факт вне систе­мы — зна­чит не видеть его в дей­ствии, пре­не­бречь пер­су­а­зив­ным эффек­том: для чего были исполь­зо­ва­ны те или иные сло­ва, фор­мы, сло­во­со­че­та­ния, пред­ло­же­ния? поче­му суще­ству­ет текст как целост­ная систе­ма вза­и­мо­свя­зан­ных еди­ниц? и какую функ­цию в речи выпол­ня­ет сам текст? Буду­ще­му жур­на­ли­сту важ­но знать язык в виде эле­мент­ной струк­ту­ры (пара­диг­мы), одна­ко более зна­чи­мым для него явля­ет­ся пони­ма­ние язы­ко­во­го варьи­ро­ва­ния (син­таг­ма­ти­ки), бес­чис­лен­ных семан­ти­че­ских ком­би­на­ций, задан­ных сти­ли­сти­че­ской пер­спек­ти­вой. Так рож­да­ет­ся твор­че­ство, кото­рое не может ниве­ли­ро­вать стан­дарт. Имен­но послед­ний дол­гое вре­мя дер­жал моду в медиатексте. 

Совре­мен­ная медиа­речь декон­стру­и­ро­ва­ла соот­но­ше­ние стан­дар­та и экс­прес­сии в сто­ро­ну послед­ней. Дости­га­ет­ся это не толь­ко на вер­баль­ном, но и на визу­аль­ном, аку­сти­че­ском, пара­сим­воль­ном, симу­ляр­ном уров­нях. Язы­ко­вой знак в таком рас­смот­ре­нии выхо­дит за рам­ки, уза­ко­нен­ные лек­си­кой и грам­ма­ти­кой, в общем — язы­ко­вой тра­ди­ци­ей, и при­об­ре­та­ет чер­ты новой фор­мы, свя­зан­ной с пара­мет­раль­ной дей­стви­тель­но­стью настоль­ко, насколь­ко это под­власт­но автор­ско­му изоб­ре­те­нию. Ины­ми сло­ва­ми, меди­а­текст — не замкну­тая в себе систе­ма, а такой же эле­мент дей­стви­тель­но­сти, как и сам его созда­тель. Суще­ству­ют они похо­же: нель­зя повто­рить тек­сто­вый облик чело­ве­ка, как и его ДНК-образ. Под медиа­линг­ви­сти­че­ским мик­ро­ско­пом иссле­до­ва­тель спо­со­бен рас­смот­реть и соци­аль­ный знак, и тек­сто­вый мар­кер журналиста.

Исто­ри­че­ские пред­по­сыл­ки. Сти­ли­сти­ка в ХХ в. поль­зо­ва­лась осо­бым вни­ма­ни­ем линг­ви­стов. Ее назы­ва­ли душой каж­до­го раз­ви­то­го язы­ка. Появ­ля­лись мно­го­чис­лен­ные направ­ле­ния сти­ли­сти­ки: коди­ро­ва­ния, деко­ди­ро­ва­ния, син­хро­ни­че­ская, диа­хро­ни­че­ская, сопо­ста­ви­тель­ная, типо­ло­ги­че­ская, функ­ци­о­наль­ная, рече­вед­че­ская, ресур­сов, струк­тур­ная, прак­ти­че­ская, строя язы­ка, экс­прес­сив­ная, ана­ли­ти­че­ская, язы­ка, речи, тек­ста и т. д. 

Тра­ди­ци­он­ная сти­ли­сти­ка ресур­сов усту­пи­ла место про­це­дур­ной (дина­ми­че­ской, рече­вед­че­ской). Это­му спо­соб­ство­ва­ли науч­ные тру­ды уче­ных, кото­рые изу­ча­ли язык в дей­ствии, в рече­вом вопло­ще­нии, как цепь вза­и­мо­свя­зан­ных и вза­и­мо­обу­слов­лен­ных зна­ков, объ­еди­нен­ных систе­мой текста. 

Воз­рож­де­ние сти­ли­сти­ки и новые при­о­ри­те­ты. Ста­ни­слав Гай­да счи­та­ет, что «в сти­ли­сти­ке Цен­траль­но-Восточ­ной Евро­пы до насто­я­ще­го вре­ме­ни доми­ни­ро­вал сти­ли­сти­че­ский образ мира, пред­став­лен­ный функ­ци­о­наль­ной сти­ли­сти­кой. Изме­не­ния в самой лек­си­ко-сти­ле­вой дей­стви­тель­но­сти, а так­же в ее новых иссле­до­ва­тель­ских под­хо­дах зату­ма­ни­ли / дефор­ми­ро­ва­ли этот образ, он уже не явля­ет­ся доста­точ­но адек­ват­ным» [Гай­да 2015: 20].

Клю­че­вым в фор­ми­ро­ва­нии новой инте­граль­ной тео­рии сти­ля явля­ет­ся «осо­зна­ние того, что в позна­нии мира уже недо­ста­точ­на детер­ми­ни­сти­че­ская раци­о­наль­ность и мето­до­ло­ги­че­ские пра­ви­ла эмпи­риз­ма, логи­че­ско­го пози­ти­виз­ма, фаль­си­фи­ка­ци­о­низ­ма или моде­ли гипо­те­ти­ко дедук­тив­но­го объ­яс­не­ния. Необ­хо­ди­мо вый­ти за пре­де­лы наив­но­го реа­лиз­ма, детер­ми­низ­ма, редук­ци­о­низ­ма и ста­тич­ных моде­лей, исполь­зу­ю­щих пусть и самые совер­шен­ные коли­че­ствен­ные мето­ды кор­пус­ной линг­ви­сти­ки. Нау­ка нахо­дит­ся в фазе пере­хо­да к новой раци­о­наль­но­сти, кото­рая выхо­дит за пре­де­лы детер­ми­ни­сти­че­ской раци­о­наль­но­сти и опи­ра­ет­ся на идеи слож­но­сти» [Там же: 17]. 

Обра­ще­ние к функ­ци­о­наль­ной при­ро­де речи поз­во­ля­ет рас­ши­рить диа­па­зон иссле­до­ва­ний, свя­зан­ных с вклю­че­ни­ем в сти­ли­сти­че­скую про­бле­ма­ти­ку аспек­тов, ранее даже не имев­ших к ней отно­ше­ния: «С раз­ви­ти­ем диа­хро­ни­че­ско­го аспек­та функ­ци­о­наль­но-сти­ли­сти­че­ских иссле­до­ва­ний в соче­та­нии с исполь­зо­ва­ни­ем дан­ных и мето­дов гно­сео­ло­гии, пси­хо­ло­гии, социо­ло­гии, нау­ко­ве­де­ния и т. п. созда­ет­ся воз­мож­ность не абстракт­но в обще­тео­ре­ти­че­ском плане, а кон­крет­но изу­чать про­бле­мы вза­и­мо­дей­ствия языка/речи и мыш­ле­ния, раз­лич­ных „типов раци­о­наль­но­сти“ (или сти­лей мыш­ле­ния) в исто­рии раз­ви­тия обще­ства. Кро­ме того, глуб­же понять и опи­сать, напри­мер, зако­ны постро­е­ния, раз­вер­ты­ва­ния и интер­пре­та­ции смыс­ло­вой струк­ту­ры науч­но­го тек­ста» [Кожи­на и др. 2008: 63].

Несмот­ря на недав­нее забве­ние сти­ли­сти­ки, в ХХI в. инте­рес к ней рас­тет. «Сам тер­мин сти­ли­сти­ка или исче­за­ет из науч­но­го оби­хо­да, — рас­суж­да­ет Ста­ни­слав Гай­да, — или же оста­ет­ся в силу тра­ди­ции и инер­ции. Сти­ли­сти­ку пыта­ют­ся заме­нить новые суб­дис­ци­пли­ны, тео­рии, иссле­до­ва­тель­ские поля, обо­зна­чен­ные таки­ми тер­ми­на­ми, как праг­ма­линг­ви­сти­ка, социо­линг­ви­сти­ка, тео­рия / ана­лиз дис­кур­са и т. д. Они зани­ма­ют­ся раз­но­об­раз­ны­ми аспек­та­ми функ­ци­о­ни­ро­ва­ния язы­ка. Может ли сти­ли­сти­ка выжить? Кажет­ся, одна­ко, что поло­же­ние сти­ли­сти­ки во гроб было бы реши­тель­но преж­де­вре­мен­ным» [Гай­да 2015: 17]. 

Усло­вия фор­ми­ро­ва­ния бело­рус­ской сти­ли­сти­ки. Раз­ви­тие сти­ли­сти­че­ских уче­ний и ста­нов­ле­ние самой сти­ли­сти­ки в Бела­ру­си нераз­рыв­но свя­за­ны с име­нем док­то­ра фило­ло­ги­че­ских наук, про­фес­со­ра Миха­и­ла Евге­нье­ви­ча Тикоц­ко­го. Осно­во­по­ла­га­ю­щей рабо­той, в кото­рой систем­но выстра­и­ва­лась нау­ка о язы­ке и сти­ле СМИ в Бела­ру­си, яви­лось его док­тор­ское иссле­до­ва­ние «Про­бле­мы язы­ка и сти­ля пуб­ли­ци­сти­че­ско­го про­из­ве­де­ния», пред­став­лен­ное к защи­те в 1972 г. Ини­ци­и­ро­вав в 1969 г. созда­ние кафед­ры сти­ли­сти­ки и лите­ра­тур­но­го редак­ти­ро­ва­ния в Бело­рус­ском госу­дар­ствен­ном уни­вер­си­те­те и воз­гла­вив ее, М. Е. Тикоц­кий сво­и­ми науч­ны­ми рабо­та­ми кар­ди­наль­но повли­ял на ста­нов­ле­ние бело­рус­ской сти­ли­сти­ки. Это выли­лось в реше­ние сти­ли­сти­че­ских задач через приз­му иссле­до­ва­ния пуб­ли­ци­сти­че­ско­го произведения. 

В сво­их рабо­тах уче­ный дает ответ на обост­рив­шу­ю­ся в те годы поле­ми­ку о спе­ци-фике пуб­ли­ци­сти­ки, о ее пред­ме­те и функ­ци­ях, жан­ро­вой и видо­вой диф­фе­рен­ци­а­ции. Тикоц­кий пока­зал, что при­зна­ние рав­но­пра­вия «пуб­ли­ци­сти­ки сре­ди дру­гих видов лите­ра­тур­но­го твор­че­ства» ведет к «эсте­ти­че­ской ниве­ли­ров­ке про­из­ве­де­ний пуб­ли­ци­сти­ки и худо­же­ствен­ной лите­ра­ту­ры, к попыт­ке оце­ни­вать каче­ство пуб­ли­ци­сти­че­ско­го про­из­ве­де­ния все­об­щей мерой искус­ства» [Тикоц­кий 1972: 4]. Углуб­ля­ясь в дис­кус­сию, нача­тую в 1970‑х годах жур­на­лом «Вопро­сы лите­ра­ту­ры», иссле­до­ва­тель зада­ет­ся вопро­сом: «Поче­му пуб­ли­ци­сти­ка — жанр (а не вид или род) лите­ра­ту­ры, и поче­му имен­но худо­же­ствен­ной, а не обще­ствен­но-поли­ти­че­ской?» [Там же: 5]. 

В под­хо­де к спе­ци­фи­ке пуб­ли­ци­сти­ки Тикоц­кий усмат­ри­ва­ет узость и одно­сто­рон­ность попы­ток про­ти­во­по­ста­вить «худо­же­ствен­ную» пуб­ли­ци­сти­ку «дело­вой». Доби­вать­ся, что­бы «каж­дое пуб­ли­ци­сти­че­ское про­из­ве­де­ние… было одно­вре­мен­но худо­же­ствен­ным (по-сво­е­му!) и дело­вым — в этом свое­об­раз­ном син­те­зе нуж­но видеть осно­ву даль­ней­ше­го рас­цве­та нашей пуб­ли­ци­сти­ки, обо­га­ще­ния ее новы­ми ярки­ми сред­ства­ми отоб­ра­же­ния бога­тых и мно­го­об­раз­ных жиз­нен­ных явле­ний» [Там же: 6]. 

Что есть пуб­ли­ци­сти­ка и како­во соот­но­ше­ние ее с вида­ми лите­ра­ту­ры — вопрос, кар­ди­наль­но не решен­ный и в наше вре­мя. Спо­ры ведут­ся в зави­си­мо­сти от иссле­до­ва­тель­ских, эмпи­ри­че­ских и про­фес­си­о­наль­но опо­сре­до­ван­ных предпочтений.

Ана­ли­ти­че­ская пуб­ли­ци­сти­ка. Проф. М. Е. Тикоц­кий ценил в пуб­ли­ци­сти­ке ана­ли­ти­че­ское нача­ло, кото­рое под­тал­ки­ва­ет чита­те­ля к раз­мыш­ле­ни­ям, побуж­да­ет к дей­ствию: «Насто­я­щая пуб­ли­ци­сти­ка начи­на­ет­ся там, где есть мысль, где ведет­ся поиск при­чин тех или иных обще­ствен­ных и эко­но­ми­че­ских явле­ний» [Там же: 52]. Сего­дня эти сло­ва чрез­вы­чай­но важ­ны. Суть их при­ме­ни­ма к нашей инфор­ма­ци­он­ной жиз­ни. Совре­мен­ная жур­на­ли­сти­ка при­зва­на скон­цен­три­ро­вать­ся на трех фак­то­рах: инфор­ми­руя, дока­зы­вать истин­ность того, о чем сооб­ща­ет­ся, чем побу­дить ауди­то­рию к дей­ствию, и, влияя на ее эмо­ци­о­наль­ное состо­я­ние, заво­е­вать сим­па­тии, скло­нить на свою сторону. 

Жур­на­ли­сти­ка при­об­ре­ла выра­жен­ные автор­ские чер­ты, где явно при­сут­ству­ет гово­ря­щий, кото­рый дума­ет, рас­суж­да­ет, ана­ли­зи­ру­ет, обоб­ща­ет и делит­ся сво­им мне­ни­ем с ауди­то­ри­ей. Он инди­ви­дуа­лен, пер­со­ни­фи­ци­ро­ван, и его мне­ние — одно из мно­гих. Акту­аль­ность тако­го мне­ния во мно­гом зави­сит от ком­му­ни­ка­тив­ных качеств сооб­ща­е­мо­го: рече­вое дей­ствие (локу­ция) пред­по­ла­га­ет нали­чие праг­ма­ти­че­ско­го ком­по­нен­та, выра­жа­ю­ще­го смысл и цель (илло­ку­ция), что при­во­дит к дости­же­нию эффек­та (пер­ло­ку­ция). В отли­чие от гос­под­ство­вав­ше­го в совет­ское вре­мя «ана­ли­тиз­ма» пере­до­вой ста­тьи, обез­ли­чен­ной, про­па­ган­дист­ской и тра­фа­рет­но задан­ной, про­фес­си­о­наль­ная колум­ни­сти­ка и бло­го­вая жур­на­ли­сти­ка при­да­ли ана­ли­тиз­му «чело­ве­че­ский вид», при­звав авто­ров стать ком­му­ни­ка­тив­ны­ми лиде­ра­ми. Пред­ви­де­ние таких пере­мен «в дей­ствии» пуб­ли­ци­сти­ки есть в док­тор­ском иссле­до­ва­нии М. Е. Тикоцкого.

Язык и стиль пуб­ли­ци­сти­че­ско­го про­из­ве­де­ния. Ана­ли­зи­руя рабо­ты совет­ских линг­ви­стов, уче­ный уже тогда предо­сте­ре­гал: «К язы­ку и сти­лю газе­ты в целом или отдель­но­го пуб­ли­ци­сти­че­ско­го про­из­ве­де­ния нель­зя под­хо­дить с теми же мер­ка­ми, что и к про­из­ве­де­ни­ям худо­же­ствен­ной лите­ра­ту­ры. Судить о каче­стве газет­ной речи мож­но толь­ко по внут­рен­ним, имма­нент­ным зако­нам этой речи» [Там же: 6]. Тикоц­кий в после­ду­ю­щем мно­го гово­рил об эсте­ти­ке пуб­ли­ци­сти­че­ско­го сло­ва. Им же был раз­ра­бо­тан одно­имен­ный автор­ский курс.

Раз­де­ляя боль­шой инте­рес тех лет к раз­ви­тию пуб­ли­ци­сти­че­ско­го сти­ля, М. Е. Тикоц­кий выра­ба­ты­ва­ет свой взгляд на про­бле­му: «Насто­я­щей дви­жу­щей силой сти­ля пуб­ли­ци­сти­ки, любо­го лите­ра­тур­но­го про­из­ве­де­ния, его „внут­рен­ней пру­жи­ной“ явля­ет­ся иссле­до­ва­тель­ская, твор­че­ская мысль, идея авто­ра» [Там же: 7]. Тем самым опре­де­лял­ся ком­плекс­ный под­ход к про­бле­мам сти­ли­сти­ки, «когда язы­ко­вые сред­ства, сти­ли речи ста­вят­ся и изу­ча­ют­ся во вза­и­мо­дей­ствии и вза­и­мо­свя­зи с дру­ги­ми эле­мен­та­ми лите­ра­тур­но­го про­из­ве­де­ния, глав­ным обра­зом во вза­и­мо­дей­ствии сти­ля и содер­жа­ния, идеи и сти­ля», имен­но он откры­ва­ет «широ­кие воз­мож­но­сти и пер­спек­ти­вы для сти­ли­сти­ки пуб­ли­ци­сти­че­ских жан­ров» [Там же: 10]. Таким обра­зом уни­фи­ци­ру­ет­ся вино­гра­дов­ская мысль о тен­ден­ции к объ­еди­не­нию линг­ви­сти­че­ских и лите­ра­ту­ро­вед­че­ских кон­цеп­ций фор­мы и содер­жа­ния [Вино­гра­дов 1971: 104]. 

«Сло­во и образ». Напом­ним, что выра­бот­ке такой кон­цеп­ции пред­ше­ство­ва­ла твор­че­ская дис­кус­сия 1959–1960 гг. «Сло­во и образ», по пово­ду кото­рой акад. В. В. Вино­гра­дов писал: «Вопрос об обра­зе пере­но­сит­ся в сфе­ру общей эсте­ти­ки, а тем самым выдви­га­ет­ся пока еще нераз­ре­шен­ная и слож­ная про­бле­ма о необ­хо­ди­мо­сти раз­гра­ни­че­ния двух сти­ли­сти­че­ских аспек­тов изу­че­ния струк­тур сло­вес­но-худо­же­ствен­ных про­из­ве­де­ний в сфе­ре поэ­ти­ки и сти­ли­сти­ки худо­же­ствен­ной лите­ра­ту­ры, а имен­но аспек­тов — сти­ли­сти­ки линг­ви­сти­че­ской и сти­ли­сти­ки лите­ра­ту­ро­вед­че­ской, свя­зан­ной с тео­ри­ей дру­гих искусств» [Вино­гра­дов 1963: 115–116]. Кри­ти­че­ски оце­ни­вая кон­цеп­цию А. И. Ефи­мо­ва о сло­ве и обра­зе [Ефи­мов 1957; 1959], ста­тьи П. Пусто­вой­та [Пусто­войт 1959], В. Наза­рен­ко [Наза­рен­ко 1958], В. Тур­би­на [Тур­бин 1959], П. Пали­ев­ско­го [Пали­ев­ский 1959], Ю. Рюри­ко­ва [Рюри­ков 1960], А. Чиче­ри­на [Чиче­рин 1960], Л. Поляк [Поляк 1959], Д. Шме­ле­ва [Шме­лев 1960], В. Леви­на [Левин 1960], Вино­гра­дов пока­зал, что вопрос об образ­но­сти худо­же­ствен­но­го или поэ­ти­че­ско­го язы­ка сло­жен и функ­ци­о­наль­но мно­го­об­ра­зен: «Он во вся­ком слу­чае не сво­дит­ся к про­бле­ме пере­нос­но­го сло­во­упо­треб­ле­ния слов и выра­же­ний, к про­бле­ме тро­пов, мета­фор и срав­не­ний. Он отно­сит­ся к цен­траль­ным вопро­сам эсте­ти­ки худо­же­ствен­но­го сло­ва» [Вино­гра­дов 1963: 123].

Поле­ми­зи­руя с A. M. Пеш­ков­ским по тео­рии «общей образ­но­сти» слов, А. И. Ефи­мов выде­ля­ет в худо­же­ствен­ном про­из­ве­де­нии «сплав лите­ра­тур­ных обра­зов и образ­ных (а так­же необ­раз­ных) рече­вых средств» [Ефи­мов 1957: 23], назы­ва­ет образ­ные рече­вые сред­ства в каче­стве кон­струк­тив­но­го эле­мен­та в худо­же­ствен­ном про­из­ве­де­нии, про­во­дит рез­кую спе­ци­а­ли­за­цию образ­но­сти как кате­го­рии лите­ра­ту­ро­вед­че­ской и язы­ко­вой [Там же: 22].

Как ука­зы­ва­ет М. Е. Тикоц­кий, в син­те­зе линг­ви­сти­че­ской и лите­ра­ту­ро­вед­че­ской направ­лен­но­сти иссле­до­ва­ния тек­ста зало­же­но опти­маль­ное раз­ре­ше­ние диа­лек­ти­че­ско­го един­ства фор­мы и содер­жа­ния. Это соот­вет­ство­ва­ло выво­ду авто­ри­тет­но­го совет­ско­го уче­но­го В. В. Вино­гра­до­ва: «Тен­ден­ция к объ­еди­не­нию линг­ви­сти­че­ских и лите­ра­ту­ро­вед­че­ских кон­цеп­ций фор­мы и содер­жа­ния сло­вес­но-худо­же­ствен­но­го про­из­ве­де­ния на осно­ве углуб­лен­но­го син­те­за их, на осно­ве изу­че­ния смыс­ла, идеи, замыс­ла как сло­вес­но-струк­тур­но­го эле­мен­та худо­же­ствен­но­го цело­го пло­до­твор­на и пер­спек­тив­на» [Вино­гра­дов 1963: 104].

Стан­дарт и экс­прес­сия. Тикоц­кий-иссле­до­ва­тель обра­ща­ет­ся еще к одной важ­ной про­бле­ме пуб­ли­ци­сти­че­ско­го сти­ля — про­бле­ме соче­та­ния в тек­сте стан­дар­та и экс­прес­сии. «Выска­зы­ва­ет­ся мне­ние о том, — гово­рит он, — что раз­ви­тие пуб­ли­ци­сти­че­ско­го сти­ля опре­де­ля­ет посто­ян­ная борь­ба меж­ду дву­мя про­ти­во­по­лож­ны­ми тен­ден­ци­я­ми — стрем­ле­ни­ем к стан­дар­ти­зо­ван­но­сти, штам­по­ван­но­сти в язы­ке, с одной сто­ро­ны, и стрем­ле­ни­ем к мак­си­маль­ной экс­прес­сив­но­сти, „живо­сти“ изло­же­ния, — с дру­гой» [Тикоц­кий 1972: 6]. Осмыс­ли­вая кон­цеп­цию В. Г. Косто­ма­ро­ва [Косто­ма­ров 1971] (шаб­ло­ни­за­ция язы­ка газе­ты вызы­ва­ет­ся ростом экс­прес­сив­но­сти и, в свою оче­редь, вызы­ва­ет экс­прес­сив­ность), про­фес­сор Тикоц­кий уже в то вре­мя ука­зы­вал на одно­сто­рон­ность подоб­ных рас­суж­де­ний, так как они дают «толь­ко внеш­нее, фор­маль­ное пред­став­ле­ние о пред­ме­те», ука­зы­ва­ют на «недиф­фе­рен­ци­ро­ван­ный под­ход к спе­ци­фи­ке и функ­ци­ям газе­ты, недо­оцен­ку инди­ви­ду­аль­но­го фак­то­ра в ней» [Тикоц­кий 1972: 7]. 

Язык газе­ты и ран­ний Вино­кур. После­до­ва­те­ли тео­рии штам­по­ван­но­сти газет­но­го язы­ка счи­та­ли, что сло­вар­ный состав газе­ты одно­знач­но фик­си­ро­ван­ный состо­ит из устой­чи­вых сло­во­со­че­та­ний, задан­ных рам­ка­ми ново­стей. По мне­нию Г. О. Вино­ку­ра, жур­на­лист­ская дея­тель­ность пол­но­стью авто­ма­ти­зи­ро­ва­на: «Неболь­шой сло­вар­ный запас газет­ной речи отли­ча­ет­ся совер­шен­но исклю­чи­тель­ной меха­ни­зо­ван­но­стью. В газет­ной речи нет почти ни одно­го сло­ва, кото­рое не было бы штам­пом, кли­ше, шаб­ло­ном. Наи­бо­лее упо­тре­би­тель­ные сло­ва из газет­но­го лек­си­ко­на — уже не сло­ва, а сво­е­го рода тер­ми­ны. Газет­ная лек­си­ко­ло­гия — есть sui generis тер­ми­но­ло­гия. И неда­ром при­ня­то назы­вать „газет­ной про­зой“ неудач­ное поэ­ти­че­ское про­из­ве­де­ние. В газет­ном язы­ке как раз не хва­та­ет того, что состав­ля­ет осно­ву поэ­зии, поз­во­ля­ю­щей ощу­тить каж­дое сло­во зано­во, слов­но в пер­вый раз его слы­шишь» [Вино­кур 1924]. Мне­ние талант­ли­во­го уче­но­го-фило­ло­га, мно­го поле­ми­зи­ро­вав­ше­го с лите­ра­ту­ро­ве­да­ми, линг­ви­ста­ми и фило­со­фа­ми, под­твер­жда­ет его кон­цеп­цию: поэ­ти­че­ская функ­ция реши­тель­ным обра­зом про­ти­во­по­став­ле­на обще­ком­му­ни­ка­тив­ной направ­лен­но­сти язы­ка, пото­му что она (функ­ция) услож­не­на эсте­ти­че­ски­ми кон­но­та­ци­я­ми. Это было вызва­но, веро­ят­но, узко эмпи­ри­че­ским под­хо­дом к язы­ко­во­му мате­ри­а­лу, в кото­ром не про­смат­ри­ва­лась необ­хо­ди­мость каче­ствен­ных харак­те­ри­стик послед­не­го, не дава­лась оцен­ка эсте­ти­ке пуб­ли­ци­сти­че­ско­го тек­ста: «Итак, я про­дол­жаю утвер­ждать, что штам­по­ван­ность, меха­нич­ность есть неотъ­ем­ле­мое каче­ство, при том каче­ство в дан­ных соци­аль­но-куль­тур­ных усло­ви­ях поло­жи­тель­ное, вся­кой газет­ной речи. Эта меха­нич­ность, этот шаб­лон необ­хо­дим для того, что­бы газе­та мог­ла пра­виль­но выпол­нять свою куль­тур­ную функ­цию. И не надо думать, буд­то штам­по­ван­ный язык нашей печа­ти обя­зан сво­им про­ис­хож­де­ни­ем толь­ко неве­же­ству или бес­та­лан­но­сти нашей пишу­щей пуб­ли­ки» [Там же]. 

Вывод, к кото­ро­му при­шел ран­ний Вино­кур, неуте­ши­те­лен: «Газет­ные штам­пы при­хо­дит­ся, поэто­му, под­нов­лять, заме­нять, в чем луч­шей помощ­ни­цей газет­ной речи явля­ет­ся сама соци­аль­ная дей­стви­тель­ность, сни­ма­ю­щая с оче­ре­ди ста­рые вопро­сы и темы и выдви­га­ю­щая новые. Важ­но, одна­ко, пом­нить, что когда изно­шен­ное сло­вар­ное кли­ше сда­ет­ся в архив, оно заме­ня­ет­ся хоть и новым, но все же кли­ше. Сего­дня это „керен­щи­на“, зав­тра — „гер­ман­ская керен­щи­на“, сего­дня — „смыч­ка с кре­стьян­ством“, зав­тра — „союз с кре­стьян­ством“, но суть дела не меня­ет­ся. Ины­ми сло­ва­ми, сло­варь газе­ты все­гда носит харак­тер фра­зео­ло­гии, т. е. сум­мы фик­си­ро­ван­ных, штам­по­ван­ных рече­ний с зара­нее извест­ным уже, точ­но уста­нов­лен­ным, меха­ни­зо­ван­ным зна­че­ни­ем, смыс­лом» [Там же].

Каким дол­жен быть язык газе­ты? Фоку­си­ро­вав­ша­я­ся Г. О. Вино­ку­ром про­бле­ма поро­ди­ла мно­го­чис­лен­ные дис­кус­сии в сре­де раб­ко­ров: каким дол­жен быть язык газе­ты? Свое­об­раз­ным отве­том на вопрос ста­ла ста­тья уче­но­го «Язык нашей газе­ты», вышед­шая в 1924 г. После обзо­ра работ совре­мен­ни­ков и ана­ли­за пуб­ли­ка­ций раб­ко­ров «Прав­ды», вызван­ных обсуж­де­ни­ем рабо­ты Льва Троц­ко­го «Вопро­сы быта», он при­во­дит дово­ды сво­им оппо­нен­там — актив­ным участ­ни­кам сове­ща­ния раб­ко­ров Вяче­сла­ву Кар­пин­ско­му и Льву Сос­нов­ско­му: «Да, писать нуж­но про­сто. И, конеч­но, писать про­сто — это самое труд­ное. Писать про­сто мож­но толь­ко тогда, когда в совер­шен­стве вла­де­ешь меха­низ­мом лите­ра­тур­но­го язы­ка. Но если это дей­стви­тель­но так, то давай­те учить­ся, рабо­тать так, как делал это Пуш­кин, а не будем зави­до­вать лап­тям, лучи­нам и „пока­за­тель­но­му хозяй­ству — шка­фу“. Не будем гово­рить, что „бор­зо­пис­цев“ повер­нуть лег­че, чем мас­су. Не будем разу­чи­вать­ся писать на лите­ра­тур­ном язы­ке» [Там же]. 

Проф. М. Е. Тикоц­кий высту­пал про­тив подоб­ных под­хо­дов к изу­че­нию язы­ка и сти­ля газе­ты: «Недо­ста­ток линг­ви­сти­че­ской тео­рии газет­но­го язы­ка — очень общий под­ход к нему, изу­че­ние язы­ка без уче­та раз­но­об­ра­зия жан­ров и их осо­бен­но­стей, — под­ход, даю­щий лишь внеш­нее пред­став­ле­ние о пред­ме­те и иска­жа­ю­щий пер­спек­ти­ву его рас­смот­ре­ния» [Цікоц­кі 1971: 25–26]. Уче­ный убеж­дал: «Пло­до­твор­ная раз­ра­бот­ка эсте­ти­ки газет­ной речи воз­мож­на толь­ко на осно­ва­нии углуб­лен­ных и раз­но­об­раз­ных иссле­до­ва­ний язы­ка газе­ты на всех его уров­нях, и „не вооб­ще язы­ка газе­ты, а язы­ка газет­ных жан­ров“» [Там же: 28]. 

Дис­ку­ти­руя с Вино­ку­ром, Тикоц­кий ука­зы­ва­ет на тот факт, что после 1920‑х годов, когда «совет­ские газе­ты еще толь­ко иска­ли новые пути, еще толь­ко начи­на­ли пере­стра­и­вать­ся» [Тикоц­кий 1972: 7], про­шло пол­ве­ка. Уси­ли­лась роль радио и теле­ви­де­ния, с кото­ры­ми газе­та не может и не долж­на кон­ку­ри­ро­вать. «На ее долю выпа­да­ет теперь каче­ствен­но иная, более ответ­ствен­ная и более твор­че­ская зада­ча: живо и ярко, „по-сво­е­му“ ком­мен­ти­ро­вать собы­тия и фак­ты, пуб­ли­ци­сти­че­ски их осмыс­ли­вать, делить­ся сво­и­ми рас­суж­де­ни­я­ми и выво­да­ми с чита­те­ля­ми» [Там же: 8]. Далее уче­ный гово­рит о новых фор­мах «пуб­ли­ци­сти­че­ских выступ­ле­ний», таких как «раз­ду­мье», «пись­мо из редак­ции», «коман­ди­ров­ка по прось­бе чита­те­лей», «обо­зре­ние» и др., в кото­рых важ­ны­ми для чита­те­ля явля­ют­ся лич­ные мыс­ли жур­на­ли­ста, инди­ви­ду­аль­ный взгляд на те или иные проблемы. 

Настой­чи­вое виде­ние в газет­ном тек­сте эсте­ти­че­ско­го нача­ла, пони­ма­ние роли пере­рас­пре­де­ле­ния функ­ций СМИ при­во­дят к акту­аль­но­му и сего­дня обра­зу мыс­лей о месте тра­ди­ци­он­ных и новых медиа на инфор­ма­ци­он­ном поле и осо­бен­но­стях орга­ни­за­ции медиатекста. 

Рече­вед­че­ский аспект сти­ли­сти­ки. М. Е. Тикоц­кий обра­ща­ет осо­бое вни­ма­ние на рабо­ты М. Н. Кожи­ной, в кото­рых ука­зы­ва­лось на то, что «харак­тер язы­ко­вой «тка­ни» (пото­ка речи в ее язы­ко­вых сред­ствах и их систе­ме или струк­ту­ре) опре­де­ля­ет­ся харак­те­ром мыс­ли, отра­жа­ет послед­ний» [Там же: 10]. Поз­же пути иссле­до­ва­ний двух уче­ных пере­се­ка­лись, что было вызва­но инте­ре­сом к про­бле­мам функ­ци­о­наль­ной стилистики.

Науч­ный взгляд Кожи­ной на сти­ли­сти­ку как эво­лю­ци­он­ную нау­ку послу­жил отправ­ной точ­кой для раз­ви­тия пара­диг­мы дина­ми­че­ской (рече­вед­че­ской) сто­ро­ны иссле­до­ва­ний язы­ка и сти­ля, свя­зан­ной с экс­тра­линг­ви­сти­че­ски­ми фак­то­ра­ми ком­му­ни­ка­ции и осо­зна­ни­ем сти­ли­сти­че­ской сути локу­тив­но­го дей­ствия, илло­ку­тив­ной уста­нов­ки и пер­ло­ку­тив­но­го эффекта. 

Извест­но, что в пер­вой поло­вине минув­ше­го сто­ле­тия основ­ным аспек­том изу­че­ния язы­ка был струк­тур­но-систем­ный. «Одно из гени­аль­ных откры­тий в исто­рии язы­ко­зна­ния — спра­вед­ли­во утвер­жда­ет М. Н. Кожи­на, — это двуас­пект­ность язы­ка, а имен­но раз­ли­че­ние систе­мы язы­ка (в тер­ми­но­ло­гии В. Гум­больд­та — ergon, кла­до­вая, про­дукт, сово­куп­ность язы­ко­вых еди­ниц) и его функ­ци­о­ни­ро­ва­ния, дина­ми­че­ской сто­ро­ны (energeia, упо­треб­ле­ние язы­ка, узус). Если одна из сто­рон един­ства «ergon — energeia», а имен­но струк­тур­но-систем­ный аспект язы­ка, уже в доста­точ­ной сте­пе­ни изу­че­на, то иссле­до­ва­ние функ­ци­о­наль­ной — ина­че рече­вед­че­ской — сто­ро­ны язы­ка, при­чем как линг­ви­сти­че­ско­го, а не лишь пси­хо­ло­ги­че­ско­го фено­ме­на, нача­лось недав­но» [Кожи­на 2008: 13]. 

Язык отра­жа­ет дей­стви­тель­ность и чело­ве­ка, явля­ет­ся фор­мой зна­ний о дей­стви­тель­но­сти, акку­му­ли­ру­ет зна­ние реаль­ных сооб­ществ, опо­сре­до­ван­но отра­жа­ю­щее глу­бин­ные струк­ту­ры их соци­аль­но­го бытия. В линг­ви­сти­че­ских и смеж­ных иссле­до­ва­ни­ях послед­них деся­ти­ле­тий утвер­жда­ет­ся пред­мет науч­ных инте­ре­сов, в круг кото­ро­го вхо­дит семи­о­ти­че­ская связь меж­ду явле­ни­я­ми жиз­ни, пре­зен­та­ция их в язы­ке не толь­ко на интра­линг­ви­сти­че­ском уровне, при­зван­ном обес­пе­чи­вать тех­но­ло­ги­че­скую функ­цию ком­му­ни­ка­ции, но и на уровне илло­ку­тив­ных сил, вклю­ча­ю­щих в себя мно­го­чис­лен­ную гам­му рече­вой дея­тель­но­сти. «Боль­шим дости­же­ни­ем линг­ви­сти­ки XX в. яви­лось изу­че­ние систе­мы язы­ка, его струк­тур­ной орга­ни­за­ции. Одна­ко слу­чи­лось так, что оно засло­ни­ло неко­то­рые суще­ствен­ные при­зна­ки язы­ка (в том чис­ле осо­бен­но акту­аль­ные для сти­ли­сти­ки). В насто­я­щее вре­мя в свя­зи с раз­ви­ти­ем ком­му­ни­ка­тив­но-функ­ци­о­наль­ных направ­ле­ний иссле­до­ва­ния язы­ка все шире обна­ру­жи­ва­ет­ся инте­рес к его функ­ци­о­наль­ной сто­роне, к речи, к тек­сту, в целом к ком­плек­су рече­вед­че­ских дис­ци­плин» [Там же].

С точ­ки зре­ния совре­мен­ных пред­став­ле­ний об устрой­стве нау­ки о язы­ке сти­ли­сти­ка долж­на актив­но вклю­чить­ся в тео­рию язы­ко­во­го варьи­ро­ва­ния, где фик­си­ру­ет­ся одно и то же содер­жа­ние, но при этом допол­ни­тель­но сооб­ща­ет­ся об отно­ше­нии гово­ря­ще­го к ком­му­ни­ка­тив­ной ситу­а­ции, к содер­жа­нию выска­зы­ва­ния, к адре­са­ту и само­му себе. Сти­ли­сти­че­ские вари­ан­ты рас­смат­ри­ва­ют­ся с точ­ки зре­ния их обра­зо­ва­ния, сфе­ры упо­треб­ле­ния и прин­ци­пов отбо­ра в зави­си­мо­сти от целей рече­вой ситуации. 

Бело­рус­ская сти­ли­сти­ка: тра­ди­ция и новые при­о­ри­те­ты. Проф. М. Е. Тикоц­кий стал осно­ва­те­лем тра­ди­ции бело­рус­ской сти­ли­сти­ки и в то же вре­мя про­дол­жа­те­лем тра­ди­ции рус­ской сти­ли­сти­ки. Одна­ко есть неко­то­рые наци­о­наль­ные осо­бен­но­сти. Если рус­ская сти­ли­сти­ка име­ла для раз­ви­тия мощ­ный арсе­нал — иссле­до­ва­ния язы­ка Пуш­ки­на, Лер­мон­то­ва, Гого­ля, Чехо­ва и др., то перед бело­рус­ским уче­ным стал вопрос о фор­ми­ро­ва­нии сти­ли­сти­ки бело­рус­ско­го язы­ка без такой базы. Зна­чи­тель­но поз­же рус­ских работ по язы­ку худо­же­ствен­ной лите­ра­ту­ры появит­ся мно­же­ство дис­сер­та­ций, ста­тей, моно­гра­фий по изу­че­нию язы­ка Яку­ба Кола­са, Янки Купа­лы, Вла­ди­ми­ра Корот­ке­ви­ча, Кузь­мы Чер­но­го, Мак­си­ма Лужа­ни­на, Ядви­ги­на Ш., Ива­на Меле­жа и др., в кото­рых пред­став­ля­лась син­таг­ма­ти­ка бело­рус­ско­го язы­ка в мно­го­об­ра­зии его пара­диг­ма­ти­че­ских воз­мож­но­стей, рече­вых вари­а­ций, пре­лом­лен­ных сквозь приз­му инди­ви­ду­аль­но-автор­ско­го стиля.

Совре­мен­ная сти­ли­сти­ка опре­де­ля­ет спо­со­бы и при­е­мы орга­ни­за­ции тек­ста, пред­по­ла­га­ет выяв­ле­ние и опи­са­ние каж­дой мик­ро­струк­ту­ры — сово­куп­но­сти рече­вых средств в соот­вет­ствии с их язы­ко­вой (веро­ят­ност­ной) реа­ли­за­ци­ей. В свя­зи с этим акту­а­ли­зи­ро­ва­ны семан­ти­че­ские про­цес­сы, про­ис­хо­дя­щие в наше вре­мя. Их изу­че­ние может про­хо­дить в рус­ле дис­курс­но­го ана­ли­за, вопло­ще­ние кото­ро­го нахо­дим в гене­ра­ли­за­ции тек­ста как слож­но­го ком­му­ни­ка­тив­но­го явле­ния, иерар­хии зна­ний о мире. «В евро­пей­ской интел­лек­ту­аль­ной атмо­сфе­ре с эпо­хи Ренес­сан­са цен­траль­ное место в целост­ном виде­нии мира зани­ма­ла идео­ло­гия гума­низ­ма. Ход исто­рии, в том чис­ле и раз­ви­тие нау­ки наше­го вре­ме­ни, при­вел к ее редук­ции до убо­го­го антро­по­цен­триз­ма и пре­вос­ход­ства циви­ли­за­ции над куль­ту­рой. Она может даже отверг­нуть куль­ту­ру, из кото­рой вырос­ла, одна­ко труд­но ска­зать, пере­жи­вет ли это. Сего­дняш­нее кри­зис­ное вре­мя нуж­да­ет­ся в новом ренес­сан­се и новом гума­низ­ме, в том чис­ле в так назы­ва­е­мой тре­тьей куль­ту­ре, инте­гри­ру­ю­щей точ­ные нау­ки и пре­не­бре­га­е­мые ныне нау­ки гума­ни­тар­ные. Роль гума­ни­тар­ных наук заклю­ча­ет­ся, кро­ме все­го про­че­го, в том, что­бы содей­ство­вать росту обще­ствен­ной рефлек­сив­но­сти. И здесь есть место для линг­ви­сти­ки, в том чис­ле и для сти­ли­сти­ки» [Гай­да 2015: 19]. В пост­ин­ду­стри­аль­ную эпо­ху уси­ли­ва­ет­ся иссле­до­ва­тель­ское виде­ние «соци­аль­но­го нача­ла» в меди­а­тек­сте, кото­рый прин­ци­пи­аль­но меня­ет­ся. В медиа­линг­ви­сти­ке прин­ци­пи­аль­но важ­но вычле­нить сти­ли­сти­ку с новым пред­ме­том и новы­ми зада­ча­ми, кото­рые выте­ка­ют из актив­ной медий­ной прак­ти­ки. Она харак­те­ри­зу­ет­ся мак­си­маль­ной вер­бо­цен­трич­но­стью как в про­фес­си­о­наль­ной сре­де, так и в сфе­ре граж­дан­ской жур­на­ли­сти­ки. Мож­но ска­зать, что через два­дцать сто­ле­тий антич­ный форум эво­лю­ци­о­ни­ро­вал в вир­ту­аль­ный. Это ста­ло затруд­ни­тель­ным обсто­я­тель­ством даже для выяв­ле­ния форм суще­ство­ва­ния язы­ка. Тра­ди­ци­он­ные — уст­ная и пись­мен­ная — попол­ня­ют­ся вир­ту­аль­ной, чем-то усред­нен­ным меж­ду пер­вой и вто­рой, но обо­га­щен­ной пара­вер­баль­ным уров­нем. Вспом­ним, сти­ли­сти­ка ста­ла нуж­на в иссле­до­ва­нии инди­ви­ду­аль­но­го твор­че­ства, когда при­шло пони­ма­ние, что за струк­ту­рой язы­ка кро­ет­ся неис­чер­па­е­мое мно­же­ство соче­та­е­мост­ных (син­таг­ма­ти­че­ских) вари­а­ций, кото­рые непо­вто­ри­мы в каж­дом кон­крет­ном слу­чае его исполь­зо­ва­ния. Образ­но это мож­но назвать ДНК-тек­стом, кото­рый, по-види­мо­му, еще более совер­ше­нен, чем тест на моле­ку­ляр­ном уровне. Нель­зя повто­рить (уга­дать, опи­сать, уста­но­вить) то, что чело­век созда­ет за свою жизнь в речи, в мыс­лях. Актив­ное вклю­че­ние совре­мен­ни­ка в текст, бес­пре­це­дент­ное погру­же­ние его в рече­вую прак­ти­ку может стать воз­рож­де­ни­ем вер­ба­ли­сти­ки, а зна­чит, дей­ствен­но­го поис­ка быть услы­шан­ным и иссле­до­ван­ном в непре­рыв­ном рече­вом потоке.

Выво­ды. Сти­ли­сти­че­ское уче­ние о пред­ме­те и зада­чах пуб­ли­ци­сти­че­ско­го про­из­ве­де­ния, инте­гри­ро­ван­ное в док­тор­ском иссле­до­ва­нии М. Е. Тикоц­ко­го «Про­бле­мы язы­ка и сти­ля пуб­ли­ци­сти­че­ско­го про­из­ве­де­ния», раз­ви­тое им же в моно­гра­фи­че­ских рабо­тах по сти­ли­сти­ке пуб­ли­ци­сти­че­ских жан­ров, сти­ли­сти­ке бело­рус­ско­го язы­ка, прак­ти­че­ской сти­ли­сти­ке, сти­ли­сти­ке тек­ста, послу­жи­ло отправ­ной точ­кой фор­ми­ро­ва­ния линг­во­сти­ли­сти­че­ских и далее — медиа­линг­ви­сти­че­ских при­о­ри­те­тов: линг­ви­сти­че­ской орга­ни­за­ции худо­же­ствен­но­го тек­ста [Ивчен­ков 2002а], линг­во­сти­ли­сти­ке тро­пов [Ивчен­ков 2002б], дис­курс­ном ана­ли­зе бело­рус­ских СМИ [Іўчан­каў 2003], пара­диг­ма­ти­че­ской воз­мож­но­сти и син­таг­ма­ти­че­ской необ­хо­ди­мо­сти вклю­че­ния мето­ни­мии в пуб­ли­ци­сти­че­скую речь [Гор­бач 2000], уста­нов­ле­ния роли рече­во­го фак­та в опре­де­ле­нии жан­ра на базе пуб­ли­ци­сти­че­ско­го дис­кур­са Вла­ди­ми­ра Корот­ке­ви­ча [Жаў­ня­ро­віч 2006], интер­тек­сту­аль­но­сти как выра­зи­те­ля пост­мо­дер­нист­ской мане­ры пись­ма жур­на­ли­ста [Зелян­ко 2012] и др. 

В бело­рус­ской нау­ке сфор­ми­ро­ва­лось и раз­ра­ба­ты­ва­ет­ся новое направ­ле­ние, кото­рое выте­ка­ет из сле­ду­ю­ще­го посту­ла­та: текст — это не про­стая линг­ви­сти­че­ская еди­ни­ца, а явле­ние рече­вой дея­тель­но­сти, ком­му­ни­ка­ции и позна­ния. Отсю­да важ­но изу­чить меха­низ­мы орга­ни­за­ции тек­ста в систе­ме реаль­ных ситу­а­ций, где он пред­ста­ет как ком­му­ни­ка­тив­ный про­цесс. Текст, создан­ный жур­на­ли­стом, дина­мич­но функ­ци­о­ни­ру­ю­щий, экс­тра­линг­ви­сти­че­ски струк­ту­ри­ро­ван­ный, при­вле­ка­ет вни­ма­ние сво­ей слож­но­стью и раз­но­об­ра­зи­ем, что вынуж­да­ет учи­ты­вать и раз­мы­тость, и сто­ха­стич­ность, и в то же вре­мя рече­об­ра­зу­ю­щую систем­ность его.

В ракурс медиа­линг­ви­сти­че­ско­го изу­че­ния попа­да­ют слож­ней­шие явле­ния, свя­зан­ные с устрой­ством обще­ствен­ной жиз­ни, с тем, как кон­крет­ный носи­тель язы­ка (жур­на­лист) вос­при­ни­ма­ет и выра­жа­ет окру­жа­ю­щий мир. В этом он непо­вто­рим, что откры­ва­ет пер­спек­ти­вы изу­че­ния его «тек­сто­вой жиз­ни» в реаль­ном (уст­ном / пись­мен­ном) и вир­ту­аль­ном про­стран­ствах, скон­стру­и­ро­ван­ных по толь­ко ему свой­ствен­ной сти­ли­сти­че­ской модели.

© Ивчен­ков В. И., 2017