ЛИНГВОСТИЛИСТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ КУЛЬТУРНО­ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИХ ЖУРНАЛИСТСКИХ ТЕКСТОВ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА

«При­ме­ча­ния к Санкт-Петер­бург­ским ведо­мо­стям» (1728–1742) — пер­вое оте­че­ствен­ное науч­но-попу­ляр­ное изда­ние, рас­счи­тан­ное на широ­кий круг чита­те­лей, желав­ших при­об­ре­сти новые зна­ния об окру­жа­ю­щем мире. Изна­чаль­но зада­чей «При­ме­ча­ний» было пояс­ни­тель­ное сопро­вож­де­ние газе­ты «Санкт-Петер­бург­ские ведо­мо­сти»: в «При­ме­ча­ни­ях» при­во­ди­лись све­де­ния о собы­ти­ях и явле­ни­ях, могу­щих пока­зать­ся непо­нят­ны­ми чита­те­лям «Ведо­мо­стей». Одна­ко уже в 1729 г. «При­ме­ча­ния» при­об­ре­ли ста­тус пол­но­цен­но­го дву­языч­но­го (немец­ко-рус­ско­го) науч­но-попу­ляр­но­го при­ло­же­ния к «Ведо­мо­стям» и обре­ли свою ауди­то­рию, в том чис­ле и из чис­ла интел­лек­ту­аль­ной эли­ты. В дан­ном слу­чае мы можем отме­тить воз­ник­но­ве­ние моде­ли позна­ния, пре­ем­ствен­ность кото­рой не под­вер­га­ет­ся сомне­нию: чита­тель, уже полу­чив­ший опре­де­лен­ные зна­ния и ищу­щий инте­рес­ной и полез­ной новой инфор­ма­ции, чаще все­го обла­да­ет доста­точ­ным для чте­ния куль­тур­но-про­све­ти­тель­ских ста­тей вре­ме­нем, а так­же жела­ни­ем позна­вать мир, кото­рое опре­де­ля­ет его готов­ность не толь­ко вос­при­ни­мать, но и кри­ти­че­ски осмыс­лять полу­ча­е­мую инфор­ма­цию [Жур­на­ли­сти­ка сфе­ры досу­га 2012]. 

На про­тя­же­нии всей исто­рии «При­ме­ча­ний» в них появ­ля­лись ста­тьи (ском­пи­ли­ро­ван­ные или пере­вод­ные), направ­лен­ные на изме­не­ние взгля­да чита­те­лей на окру­жа­ю­щий мир [см.: Копе­ле­вич 1984; Нев­ская 1984: 32–35; Малы­шев 2014а]. Эти ста­тьи мы можем раз­де­лить на две груп­пы: ста­тьи, в кото­рых чита­те­лям сооб­ща­лись све­де­ния об орга­ни­за­ции мира как мак­ро- и мик­ро­кос­ма, устро­ен­но­го по опре­де­лен­ным зако­нам физи­ки и меха­ни­ки, и ста­тьи, зада­чей кото­рых было пре­одо­ле­ние в широ­ком смыс­ле быто­вых рели­ги­оз­ных и фольк­лор­ных суе­ве­рий (секу­ля­ри­за­ция мыс­ли, по мет­ко­му опре­де­ле­нию С. О. Шмид­та). В то же вре­мя необ­хо­ди­мо пом­нить и о том, что Пет­ров­ская эпо­ха поро­ди­ла иное по срав­не­нию с пред­ше­ству­ю­щим вре­ме­нем отно­ше­ние к дей­стви­тель­но­сти, на госу­дар­ствен­ном уровне задав век­тор раци­о­наль­но­го позна­ния реаль­но­сти, кото­рое новое рос­сий­ское обще­ство было вполне гото­во при­ни­мать и кото­рое повлек­ло за собой мас­штаб­ные пере­ме­ны как в обще­ствен­ном созна­нии, так и в язы­ке обра­зо­ван­но­го обще­ства, зна­чи­тель­но изме­нив язы­ко­вую кар­ти­ну мира [Вино­гра­дов 1978: 42–45; Живов 1996: 59–68, 126–142, 265–271; Язык и мен­таль­ность 2013]. Как отме­чал Ю. С. Соро­кин, «изме­не­ния в сти­ли­сти­ке язы­ка и в сти­ли­сти­ке речи свя­за­ны с изме­не­ни­я­ми в соста­ве язы­ко­во­го кол­лек­ти­ва, с изме­не­ни­ем его соци­аль­ной при­ро­ды… с борь­бою раз­лич­ных миро­воз­зре­ний» [Соро­кин 1965а: 21]. В этом смыс­ле «При­ме­ча­ни­ям» как ака­де­ми­че­ско­му, а сле­до­ва­тель­но, прак­ти­че­ски сво­бод­но­му от цер­ков­ной цен­зу­ры изда­нию суж­де­но было стать про­вод­ни­ком науч­но­го ана­ли­ти­че­ско­го объ­яс­не­ния слож­ных для пони­ма­ния кажу­щих­ся транс­цен­ден­таль­ны­ми явле­ний. Веро­ят­но, имен­но этим фак­то­ром, а так­же моло­до­стью и энер­гич­но­стью авто­ров (в сред­нем им было око­ло 30 лет), обу­слов­ли­ва­ет­ся пуб­ли­ци­стич­ность изло­же­ния мно­гих науч­но-попу­ляр­ных мате­ри­а­лов; впро­чем, в дан­ном слу­чае мы гово­рим о началь­ном (с совре­мен­ной точ­ки зре­ния) эта­пе фор­ми­ро­ва­ния науч­но-попу­ляр­но­го сти­ля, т. е. о живом сти­ли­сти­че­ском про­цес­се, тече­нию кото­ро­го сами его участ­ни­ки мог­ли порой не при­да­вать доста­точ­но­го зна­че­ния (экс­прес­сив­ность как одна из харак­тер­ных черт науч­но­го мыш­ле­ния эпохи).

Основ­ной сти­ли­сти­че­ской уста­нов­кой изда­те­лей «При­ме­ча­ний» была неод­но­крат­но декла­ри­ро­вав­ша­я­ся про­сто­та изло­же­ния, его сти­ли­сти­че­ская ясность и доступ­ность, что согла­со­вы­ва­лось с гос­под­ство­вав­ши­ми в то вре­мя сти­ли­сти­че­ски­ми прин­ци­па­ми пере­во­да [Нико­ла­ев 1996: 67–78]. В тече­ние несколь­ких лет сни­жа­ет­ся частот­ность упо­треб­ле­ния цер­ков­но­сла­вя­низ­мов, воз­рас­та­ет коли­че­ство ино­языч­ных заим­ство­ва­ний, в ряде слу­ча­ев для облег­че­ния пони­ма­ния снаб­жа­е­мых внут­ри­тек­сто­вы­ми тол­ко­ва­ни­я­ми. На уровне син­так­си­са уже к сере­дине 1730‑х годов отчет­ли­во заме­тен пере­ход от слож­ных мно­го­со­став­ных рас­про­стра­нен­ных пред­ло­же­ний, постро­ен­ных по уста­рев­шим книж­ным моде­лям (порой пред­ло­же­ние зани­ма­ло целый абзац), к более струк­тур­но орга­ни­зо­ван­ным пред­ло­же­ни­ям, упро­ща­ю­щим чте­ние и пони­ма­ние автор­ской мыс­ли (абзац все чаще состо­ит из несколь­ких пред­ло­же­ний) [Малы­шев 2014б]. П. Н. Бер­ков отме­чал: «Насколь­ко гру­бы и неук­лю­жи обо­ро­ты речи в „При­ме­ча­ни­ях“ кон­ца 20‑х годов XVIII в., настоль­ко плав­ны­ми и, во вся­ком слу­чае, более глад­ки­ми дела­ют­ся фра­зы в кон­це изда­ния это­го жур­на­ла» [Бер­ков 1952: 72]. Ю. С. Соро­кин пря­мо писал о язы­ко­вом совер­шен­стве отдель­ных ста­тей «При­ме­ча­ний», кото­рые под­вер­га­лись мини­маль­ной прав­ке при пере­из­да­нии [Соро­кин 1965б: 22]. Эти тен­ден­ции при­ве­ли к быст­рой эво­лю­ции язы­ка «При­ме­ча­ний», кото­рый за корот­кое вре­мя стал доста­точ­но гиб­ким для выра­же­ния порой труд­ных тео­рий или логич­но­го дока­за­тель­ства истин­но­сти или лож­но­сти того или ино­го взгля­да на окру­жа­ю­щий мир [ср.: Очер­ки исто­рии науч­но­го сти­ля 1994: 122–123]. 

Диа­лог с чита­те­лем, став­ший неотъ­ем­ле­мой частью редак­ци­он­ной поли­ти­ки «При­ме­ча­ний», в боль­шин­стве ста­тей ведет­ся в фор­ме моно­ло­га со сто­ро­ны авто­ра ста­тьи: чита­те­лю пред­ла­га­ет­ся некая инфор­ма­ция, кото­рую он вос­при­ни­ма­ет, но отве­тить авто­ру кото­рой не име­ет воз­мож­но­сти; репли­ка чита­те­ля оста­ет­ся за пре­де­ла­ми ста­тьи, но опре­де­лен­но под­ра­зу­ме­ва­ет­ся (ср. мне­ние В. В. Коле­со­ва о нали­чии в текстах XVIII в. мане­ры изло­же­ния, осно­ван­ной на автор­ской моно­ло­гич­но­сти в соче­та­нии с внеш­ней откры­то­стью тек­ста [Коле­сов 2005: 609]). В то же вре­мя авто­ры ста­тей неред­ко снаб­жа­ют свои мате­ри­а­лы пред­ва­ри­тель­ным обра­ще­ни­ем к ауди­то­рии в виде при­вет­ствен­но­го сло­ва и гипо­те­за­ми о воз­мож­ной реак­ции ауди­то­рии на тот или иной тезис. По сути, каж­дый позна­ва­тель­ный выпуск «При­ме­ча­ний» — это мини-лек­ция, «про­чи­тан­ная» в печат­ном виде и направ­лен­ная на про­буж­де­ние чита­тель­ской мыс­ли. Так, рас­суж­дая о вре­де суе­ве­рий, изда­те­ли «При­ме­ча­ний» насмеш­ли­во и, несо­мнен­но, наро­чи­то упро­щен­но заме­ча­ют, что изба­вив­ши­е­ся от лож­ных воз­зре­ний и обра­тив­ши­е­ся к «пра­виль­ным» и полез­ным кни­гам чита­те­ли спо­ко­и­нее спать могут, неже­ли преж­де, когда им от лож­ных мне­нии про­из­шед­шии страх того не поз­во­лял (Прим. Вед. 1734: 3–4). В дан­ном слу­чае обра­тим вни­ма­ние как на акцен­ти­ро­ван­ное срав­не­ние (спо­ко­и­нее, неже­ли), вве­де­ние вре­мен­ных отно­ше­ний (преж­де, когда) и сгу­ще­ние нега­ти­ви­за­ции в кон­це пред­ло­же­ния (отно­си­тель­ное при­ла­га­тель­ное лож­ные, нега­тив­ные кон­но­та­ции сло­ва страх, отри­ца­тель­ная кон­струк­ция запре­ще­ния с книж­ным оттен­ком не поз­во­лял), так и на упо­треб­ле­ние вполне совре­мен­но зву­ча­ще­го устой­чи­во­го соче­та­ния могут спо­ко­и­нее спать, при­да­ю­ще­го выска­зы­ва­нию иро­нич­ность и уста­нав­ли­ва­ю­ще­го кон­такт с чита­те­лем, кото­ро­го при­гла­ша­ют посме­ять­ся вме­сте с изда­те­ля­ми над носи­те­ля­ми наив­но­го взгля­да на жизнь. В этом кон­тек­сте осо­бый смысл при­об­ре­та­ет став­шая лейт­мо­ти­вом мно­гих ста­тей «При­ме­ча­ний» мораль: Луч­ше, быть уве­ре­ну о какой нибудь истинне, неже­ли оста­вать­ся в совер­шен­ном неве­де­нии; луч­ше, после­до­вать здра­во­му рас­суж­де­нию, неже­ли отда­вать­ся в суе­ве­рие (Там же 1739: 117).

Перей­дем к рас­смот­ре­нию инте­ре­су­ю­щих нас мате­ри­а­лов. Это ста­тьи о муми­ях (Прим. Вед. 1729: 89–100), о васи­лис­ках (Прим. Вед. 1732: 61–72), о при­ви­де­ни­ях и кол­ду­нах (Прим. Вед. 1735: 181–196) и о вам­пи­рах (Прим. Вед. 1739: 105–132); ого­во­рим­ся, что ста­тья о кол­ду­нах и при­ви­де­ни­ях послу­жит нам лишь источ­ни­ком при­ме­ров, посколь­ку в общем виде она наи­ме­нее инте­рес­на, но обна­ру­жи­ва­ет есте­ствен­ную тема­ти­че­скую бли­зость с тре­мя дру­ги­ми ста­тья­ми. Каж­дая ста­тья снаб­же­на предуве­дом­ле­ни­ем о при­чи­нах ее появ­ле­ния: ста­тья о муми­ях была напи­са­на для пояс­не­ния све­жей ново­сти из «Ведо­мо­стей» о покуп­ке англий­ским куп­цом еги­пет­ской мумии; ста­тья о васи­лис­ках — это испол­не­ние дан­но­го ранее обе­ща­ния напи­сать о них; ста­тья о при­ви­де­ни­ях и кол­ду­нах пред­став­ля­ет собой пись­мо к изда­те­лям с рас­ска­зом о бесе­де, сви­де­те­лем кото­рой недав­но был автор пись­ма (вполне воз­мож­но, что обра­ще­ние к жан­ру пись­ма — повест­во­ва­тель­ный при­ем); нако­нец, появ­ле­ние ста­тьи о вам­пи­рах обу­слов­ле­но воз­рос­шим обще­ев­ро­пей­ским обще­ствен­ным и науч­ным инте­ре­сом к этой теме. Таким обра­зом, чита­тель в оче­ред­ной раз полу­чал под­твер­жде­ние вни­ма­тель­но­го выбо­ра изда­те­ля­ми «При­ме­ча­ний» акту­аль­ной темы для напи­са­ния ста­тей. Струк­тур­ность и после­до­ва­тель­ность ком­по­зи­ции обо­зна­ча­ют­ся в ста­тье о васи­лис­ках: Мы в пер­вых о она­го виде и име­ни объ­явим, по том его сво­иства и нача­ло пока­жем, а на после­док изсле­ду­ем сколь­ко все сие с истин­ны­ми осно­ва­ни­я­ми есте­ствен­на­го уче­ния сход­но (Прим. Вед. 1732: 61) — подоб­ный прин­цип поэтап­но­сти изло­же­ния актуа­лен и для мно­гих дру­гих ста­тей, что спо­соб­ство­ва­ло упо­ря­до­чи­ва­нию как пред­став­ле­ний о пред­ме­те ста­тьи, так и мыш­ле­ния чита­те­ля в целом. 

В пер­вых абза­цах ста­тей о муми­ях, васи­лис­ках и вам­пи­рах чита­тель полу­ча­ет более или менее подроб­ное объ­яс­не­ние клю­че­вой номи­на­ции тек­ста в зави­си­мо­сти от при­сут­ствия дан­но­го сло­ва в линг­во­куль­тур­ном созна­нии чита­те­ля. По мне­нию И. А. Васи­лев­ской, в XVIII в., осо­бен­но в пер­вой его поло­вине, не суще­ство­ва­ло чет­ко­го семан­ти­че­ско­го соот­вет­ствия меж­ду поня­тий­ны­ми систе­ма­ми рус­ско­го и запад­но­ев­ро­пей­ских язы­ков, смыс­ло­вая связь меж­ду отдель­ны­ми сло­ва­ми во мно­гом была лишь кон­тек­сту­аль­ной, что мог­ло при­во­дить пере­вод­чи­ка­ми к неволь­но­му иска­же­нию тек­ста-ори­ги­на­ла вслед­ствие баналь­но­го непо­ни­ма­ния кон­но­та­тив­ных зна­че­ний клю­че­вых слов [Васи­лев­ская 1968: 184, 189]. Заим­ство­ва­ние эле­мен­тов ино­языч­ной куль­ту­ры в дан­ном слу­чае тра­ди­ци­он­но влек­ло за собой заим­ство­ва­ние лек­си­че­ских средств для адек­ват­но­го осво­е­ния этой куль­ту­ры [Бир­жа­ко­ва и др. 1972: 23–82, 273–288], любо­пыт­ные наблю­де­ния о неко­то­рых линг­во­куль­тур­ных реа­ли­ях того вре­ме­ни см. в [Бог­да­нов 2006]. В более широ­ком смыс­ле речь порой идет о несов­па­де­нии мен­таль­ной и язы­ко­вой куль­ту­ры немец­ких и рус­ских чита­те­лей «При­ме­ча­ний»: так, напри­мер, немец­кие чита­те­ли в боль­шин­стве сво­ем пре­крас­но пони­ма­ли исто­рии, свя­зан­ные с живу­щи­ми в шах­тах гор­ны­ми духа­ми, в созна­нии же рус­ско­го чита­те­ля, за ред­ким исклю­че­ни­ем, гор­но­за­вод­ская мифо­ло­гия как фольк­лор­ный эле­мент прак­ти­че­ски отсут­ство­ва­ла и тре­бо­ва­ла отдель­ных ком­мен­та­ри­ев непо­сред­ствен­но в тек­сте ста­тьи [Малы­шев 2013: 406–407]. 

Сло­во мумия, по дан­ным «Сло­ва­ря рус­ско­го язы­ка XI–XVII вв.», при­сут­ству­ет в рус­ском язы­ке при­мер­но с кон­ца XVI в., а спо­ра­ди­че­ские упо­ми­на­ния в текстах раз­но­го рода тра­ди­ций захо­ро­не­ния в раз­ных стра­нах сфор­ми­ро­ва­ли к XVIII в. общие пред­став­ле­ния о муми­ях. В ста­тье при­во­дит­ся эти­мо­ло­гия сло­ва мумия: сие сло­во от Пер­сиц­ко­го язы­ка про­ис­хо­дит, и во оном язы­ке зна­чит изсох­лое мерт­вое тело, кото­рое неко­то­рым аро­ма­том пома­за­но, и истлеть не может (Прим. Вед. 1729: 91). В нача­ле ста­тьи чита­те­лю сооб­ща­ет­ся, что оная мумия лежит в гро­бе… поне­же мумии почи­таи все­гда в камен­ных гро­бех нахо­дят­ся (Там же: 89). Обра­тим вни­ма­ние на сло­во гроб: с его помо­щью кон­но­та­тив­но про­во­дит­ся импли­цит­ная парал­лель меж­ду руко­твор­ны­ми еги­пет­ски­ми муми­я­ми и моща­ми пра­во­слав­ных свя­тых, что напо­ми­на­ет об анти­ре­ли­ги­оз­ных осви­де­тель­ство­ва­ни­ях мощей в пет­ров­ское вре­мя. Закреп­ле­нию этой парал­ле­ли спо­соб­ству­ют так­же сооб­ще­ние чита­те­лю о про­це­ду­ре баль­за­ми­ро­ва­ния (пома­зы­ва­ние умер­ших тел пре­до­ро­ги­ми Аро­мат­ны­ми маст­ми), кото­рая вела к тому, что такие мерт­вые тела на дол­гое вре­мя и веч­но без истле­ния быва­ют (Там же: 90–91) и внут­ри­тек­сто­вое тол­ко­ва­ние мумия или мерт­вое тело (Там же: 100) — по сути, любое сохра­нив­ше­е­ся и исто­ча­ю­щее аро­ма­ты мерт­вое тело может быть назва­но муми­ей. Кро­ме того, как веру­ю­щие полу­ча­ют исце­ле­ние от при­кос­но­ве­ния к свя­тым мощам, так и исполь­зо­ва­ние мумий спо­соб­но при­но­сить меди­цин­скую поль­зу: И хотя неко­то­рые сие за греш­ное пожи­ра­ние чело­век почи­та­ли… упо­треб­ля­ют оное меди­ку­сы при зело жесто­ком тече­нии жен­скои месяч­нои болез­ни и кро­ви после рож­де­ния, яко удер­жа­тел­ное лекар­ство, а при ранах яко изряд­нои бал­зам (Там же: 96). Ней­траль­ный тон изло­же­ния в дан­ном слу­чае не дол­жен вво­дить в заблуж­де­ние: как и в дру­гих слу­ча­ях, авто­ры «При­ме­ча­ний» пре­крас­но пони­ма­ли, что откры­той кон­фрон­та­ции с цер­ко­вью жур­на­лу не выдер­жать, поэто­му сооб­ща­ли подоб­ные све­де­ния сдер­жан­но, остав­ляя чита­те­лю воз­мож­ность само­сто­я­тель­но домыс­ли­вать не ска­зан­ное (сти­ли­сти­ка умолчания). 

Сло­во васи­лиск уже с XII в. исполь­зу­ет­ся для обо­зна­че­ния змее­по­доб­но­го чудо­ви­ща в бого­слов­ских сочи­не­ни­ях, пер­вые же упо­ми­на­ния васи­лис­ка в абстракт­ной мифо­ло­ги­че­ской ипо­ста­си отно­сит­ся к XVII в. Ста­тья о васи­лис­ках, так же как и ста­тья о муми­ях, начи­на­ет­ся с обще­го опи­са­ния это­го суще­ства: ни что иное как змея голо­ву острую име­ю­щая… на голо­ве белое пят­но есть вен­цу подоб­ное (Прим. Вед. 1732: 61–62), затем дает­ся эти­мо­ло­гия сло­ва: Поне­же βασιλισκός есть сло­во гре­че­ское, кото­рое по наше­му Царик, для тово что он, ради име­ю­ща­го­ся у него на голо­ве вен­ца, за пер­ва­го меж­ду зме­я­ми почи­та­ет­ся… он зми­и­нои Царь есть (Там же: 62). Далее сле­ду­ет изло­же­ние опи­са­ний васи­лис­ка в тру­дах раз­ных авто­ров, кото­рое вполне кор­ре­ли­ру­ет с совре­мен­ны­ми его опи­са­ни­я­ми, поэто­му рас­смат­ри­вать его нет необ­хо­ди­мо­сти; о полу­ча­е­мой от тел васи­лис­ков прак­ти­че­ской поль­зе не ска­за­но ниче­го. Отме­тим и финал ста­тьи: после подроб­но­го ана­ли­за сущ­но­сти васи­лис­ков и невоз­мож­но­сти их суще­ство­ва­ния автор закан­чи­ва­ет свои рас­суж­де­ния фра­зой: И так васи­лис­ков на све­ту доволь­но (Там же: 72). В дан­ном слу­чае перед нами, конеч­но, не уступ­ка со сто­ро­ны авто­ра, все же допус­ка­ю­ще­го суще­ство­ва­ние того, что сам он толь­ко что после­до­ва­тель­но опро­вер­гал, но тон­кая иро­ния, кото­рую созда­ет мета­фо­ри­че­ская транс­фор­ма­ция зна­че­ния сло­ва васи­лиск: самое тра­ди­ци­он­ное обще­ствен­ное созна­ние ста­но­вит­ся васи­лис­ком, пара­ли­зу­ю­щим мысль людей и замы­ка­ю­щим их жизнь в суеверии.

Сло­во вам­пир, судя по дан­ным «Сло­ва­ря рус­ско­го язы­ка XVIII в.», впер­вые встре­ча­ет­ся в рус­ском язы­ке имен­но в ста­тье «При­ме­ча­ний» о вам­пи­рах, поэто­му неслу­чай­ным видит­ся опре­де­ле­ние зна­че­ния это­го сло­ва в самом нача­ле ста­тьи: Сло­во Вам­пир зна­чит на Серб­ском язы­ке кро­во­пив­ца, или боль­ше мерт­ве­ца, кото­рой, как ска­зы­ва­ют, по ночам из моги­лы выхо­дит, и у людей кровь из тела выса­сы­ва­ет (Прим. Вед 1739: 105–106). В кон­це ста­тьи автор дает сло­ву вам­пир повтор­ное опре­де­ле­ние исхо­дя из подроб­но­го рас­смот­ре­ния фено­ме­на вам­пи­риз­ма: И так смот­ря по нату­раль­ным при­чи­нам, Вам­пир есть не что иное, как умер­шее в горя­чей болез­ни тело, кото­рое в согни­тие не при­хо­дит (Там же: 132). Отме­тим, что в ста­тье исполь­зу­ет­ся толь­ко сло­во вам­пир, что опре­де­ля­ет­ся как пря­мой уста­нов­кой ака­де­ми­че­ско­го пере­вод­чи­ка на сле­до­ва­ние сло­во­упо­треб­ле­нию немец­ко­го ори­ги­на­ла, так и его стрем­ле­ни­ем путем транс­ли­те­ра­ции евро­пе­и­зи­ро­вать свой пере­вод, повы­сив тем самым его науч­ность. Исполь­зо­ва­ние же в любых целях частей тела мни­мых вам­пи­ров или окру­жа­ю­щей их зем­ли реши­тель­но осуж­да­ет­ся авто­ром ста­тьи как суе­ве­рие (ср. с муми­я­ми). Доба­вим, что ста­тья о вам­пи­рах — самая объ­ем­ная из рас­смат­ри­ва­е­мых нами, что, оче­вид­но, свя­за­но с фак­то­ром чита­тель­ско­го инте­ре­са: мумии при­ме­ча­тель­ны лишь как про­из­ве­де­ние чело­ве­че­ских рук, васи­лис­ки отчет­ли­во вымыш­лен­ны и прак­ти­че­ски не име­ют быто­во­го вопло­ще­ния, тогда как вам­пи­ры тес­ней­шим обра­зом свя­за­ны с име­ю­щей глу­бо­кие исто­ри­че­ские кор­ни тра­ди­ци­ей исто­рий о ходя­чих покойниках.

Рас­смот­рим основ­ные сти­ли­сти­че­ские осо­бен­но­сти дан­ных ста­тей, отме­тив наи­бо­лее часто встре­ча­ю­щи­е­ся и наи­бо­лее инте­рес­ные при­е­мы, исполь­зо­ван­ные при их создании.

При объ­яс­не­нии при­чин воз­ник­но­ве­ния того или ино­го явле­ния или при упо­ми­на­нии мне­ний отно­си­тель­но это­го явле­ния авто­ры ста­тей неред­ко отме­ча­ют несо­сто­я­тель­ность рас­смат­ри­ва­е­мых тео­рий, исполь­зуя для это­го отри­ца­тель­ные кон­струк­ции с помо­щью части­цы не в соче­та­нии с гла­го­ла­ми, при­ла­га­тель­ны­ми и наре­чи­я­ми (про­стое отри­ца­ние): и тако такая при­чи­на за важ­ную весма при­ня­та быть не может (Прим. Вед. 1729: 100); сие так зело неосно­ва­тель­но есть (Там же: 90); оные при­ме­ры… не пра­вед­ны (Прим. Вед. 1732: 65); оное весма не вра­зу­ми­тель­но (Там же: 69); чуд­ныя и неслы­хан­ныя вещи (Прим. Вед. 1735: 184); нераз­суд­ныя объ­яв­ле­ния (Там же: 194). В неко­то­рых слу­ча­ях исполь­зу­ет­ся удво­ен­ное отри­ца­ние: ника­ко­го довол­но­го изве­стия не оста­ви­ли (Прим. Вед. 1729: 92), сеи при­мер весма ниче­го не дока­зу­ет (Прим. Вед. 1732: 66), ника­ко­го откро­ве­ния от Бога не имел (Прим. Вед. 1735: 184); суе­вер­ный народ видит то, чего нет, и слы­шит дви­же­ние, где ника­ко­ва нет (Прим. Вед. 1739: 129) и т. д. 

Неред­ко в ста­тьях исполь­зу­ет­ся и семан­ти­че­ски усло­жен­ное отри­ца­ние, осно­ван­ное на апел­ли­ро­ва­нии к незыб­ле­мым зако­нам при­ро­ды (в дан­ном слу­чае речь в первую оче­редь идет о вли­я­нии на авто­ров «При­ме­ча­ний» тру­дов Иса­а­ка Нью­то­на): сие по зако­ну есте­ствен­но­му не воз­мож­но, чтоб петух пря­мыя яйца клал (Прим. Вед. 1732: 65); сие неве­ро­ят­но и самой истине про­тив­но, чтоб есте­ство ради васи­лис­ка пре­вра­ти­лось (Там же: 65); непо­нят­ныя и по есте­ствен­но­му обра­ще­нию невоз­мож­ныя вещи (Прим. Вед. 1735: 193); тому нату­раль­ным обра­зом стать­ся весь­ма нель­зя (Прим. Вед. 1739: 109); по осно­ва­ни­ям рас­су­ди­тель­на­го нату­раль­на­го уче­ния (Там же: 117); рас­суж­дая по нату­раль­ным осно­ва­ни­ям (Там же: 121); ибо в нату­раль­ном уче­нии извест­но (Там же: 121); поря­доч­ные зако­ны нату­ры (Там же: 124); над­ле­жит сколь­ко мож­но искать нату­раль­ных при­чин, а не все тот­час при­пи­сы­вать тай­ным и духов­ным силам (Там же: 125) и т. д. Дуб­лет­ность сло­во­со­че­та­ний (есте­ствен­ный закон — есте­ствен­ное обра­ще­ние — нату­раль­ное уче­ние, нату­раль­ный образ — нату­раль­ное осно­ва­ние — нату­раль­ная при­чи­на) сви­де­тель­ству­ет о ста­нов­ле­нии рус­ской есте­ствен­но­на­уч­ной терминологии.

Прак­ти­че­ски во всех слу­ча­ях про­сто­го или услож­нен­но­го отри­ца­ния перед нами без­апел­ля­ци­он­ное выне­се­ние вер­дик­та, после чего рас­смот­рен­ная тео­рия или отдель­ный при­мер более не упо­ми­на­ют­ся в ста­тье, но при необ­хо­ди­мо­сти могут быть бег­ло упо­мя­ну­ты вто­рич­но в роли допол­ни­тель­но­го аргу­мен­та, иллю­стри­ру­ю­ще­го право­ту авто­ра статьи.

Очень часто в ста­тьях встре­ча­ет­ся под­чер­ки­ва­ние недо­сто­вер­но­сти или лож­но­сти име­ю­щих­ся мне­ний, выра­жа­е­мое с помо­щью как отдель­ных суще­стви­тель­ных, при­ла­га­тель­ных и наре­чий, так и сло­во­со­че­та­ний: фал­ши­вый слух (Прим. Вед. 1729: 90); без­осно­ва­тел­ное мне­ние (Там же: 96); сие от части за фабу­лу почи­та­ли (Там же: 98); оные при­ме­ры… за под­лин­но лож­ныя наи­де­ны (Прим. Вед. 1732: 65); что же до васи­лис­ко­вои кожи над­ле­жит… то ничто иное есть как голый обман (Там же: 68); бас­но­слов­но есть нача­ло васи­лис­ка (Там же: 69); сие мно­го на шар­ла­тан­ство похо­дит (Там же: 70); всио то толь­ко одно меч­та­ние есть (Там же: 71); при­мер повре­жден­на­го меч­та­ния (Прим. Вед. 1735: 184); мни­мыя оныя диа­воль­ския хит­ро­сти… состо­я­ли в одних толь­ко обма­нах (Там же: 186); глу­пое кощун­ство (Там же: 190); лег­ко­вер­ныя люди (Там же: 192); сла­бое осно­ва­ние (Прим. Вед. 1739: 109); вели­кое уча­стие раз­вра­щен­ный ум в таких слу­ча­ях име­ет (Там же: 110) и т. д. В отдель­ных слу­ча­ях перед нами пар­ные одно­род­ные чле­ны: ничто есть так сум­ни­тел­но и без извест­но (Прим. Вед. 1729: 92); незна­ю­щие и страш­ли­вые дере­вен­ские мужи­ки (Прим. Вед. 1732: 68); все­гда такие люди быва­ли, кото­рые для одно­го толь­ко свое­воль­ства или шут­ки… про­сто­ту и веро­ят­ность дру­гих людей во зло упо­треб­ля­ли (Прим. Вед. 1735: 183); такия ослеп­ле­ния и такия безум­ныя вещи (Там же: 183); про­ис­хо­дит ток­мо от стра­ха и лож­на­го мне­ния (Прим. Вед. 1739: 124) и т. д.

Одна­ко авто­ры ста­тей не толь­ко само­сто­я­тель­но опре­де­ля­ют истин­ность или лож­ность раз­лич­ных гипо­тез и мне­ний, руко­вод­ству­ясь сво­и­ми позна­ни­я­ми и ста­ту­сом, но и вво­дят свои рас­суж­де­ния в кон­текст интел­лек­ту­аль­ной куль­ту­ры обра­зо­ван­но­го обще­ства, что поз­во­ля­ет им частич­но снять с себя ответ­ствен­ность за воз­мож­ную кате­го­рич­ность. Этот эффект созда­ет­ся с помо­щью регу­ляр­но­го апел­ли­ро­ва­ния к разу­му, в том чис­ле и к разу­му чита­те­ля, кото­ро­го неяв­но при­гла­ша­ют при­со­еди­нить­ся к про­све­щен­ным людям: бла­го­ра­зум­ной чита­тель (Прим. Вед. 1729: 90); пустыя и разум­ным людям непри­стой­ныя бас­ни (Прим. Вед. 1735: 192); неосно­ва­тель­ныя бас­ни, кото­рыя ныне у разум­ных людей ни малой веро­ят­но­сти не нахо­дят (Там же: 195); но чтоб оно под­лин­но так учи­ни­лось, тому ника­кои разум­нои чело­век не пове­рит (Там же: 196); объ­яв­лен­ныя рас­суж­де­ния умным людям доволь­ную при­чи­ну пода­ли сомне­вать­ся (Прим. Вед. 1739: 109) и т. д. Сло­во разум­ный и его кон­тек­сту­аль­ный сино­ним умный бла­го­да­ря пери­о­ди­че­ско­му повто­ре­нию вхо­дят в чис­ло клю­че­вых слов рас­смат­ри­ва­е­мых статей.

Ана­ло­гич­ным обра­зом в ста­тьях про­ис­хо­дит акцен­ти­ро­ва­ние вни­ма­ния чита­те­ля на суе­вер­ной при­ро­де обще­ствен­но­го созна­ния, для чего авто­ра­ми исполь­зу­ет­ся сло­во суе­ве­рие, пря­мо обо­зна­ча­ю­щее пред­мет ста­тей, при­чем в отдель­ных слу­ча­ях оно снаб­жа­ет­ся уси­ли­ва­ю­щим нега­тив­ную мар­ки­ро­ван­ность эпи­те­том: особ­ли­вое суе­ве­рие (Прим. Вед. 1729: 96); вко­ре­нив­ше­е­ся в нераз­суд­ной под­ло­сти суе­вер­ство (Прим. Вед. 1735: 196); раз­ность меж­ду разум­ным позна­ни­ем о дей­ствах нату­ры, и меж­ду суе­ве­ри­ем под­твер­жден­ным лож­ны­ми меч­та­ни­я­ми (Прим. Вед. 1739: 105); неосно­ва­тель­ное суе­ве­рие (Там же: 106); народ тогда был крайне суе­ве­рен и ослеп­лен вели­кою тем­но­тою неве­де­ния (Там же: 109); почи­тать оныя по боль­шей части за дей­ствия сле­па­го суе­ве­рия и гру­ба­го неве­де­ния (Там же: 109); Ко все­му тому суе­ве­рие мно­гия обсто­я­тель­ства при­кла­ды­ва­ет, дабы при­ня­тое лож­ное мне­ние все­гда содер­жа­но было (Там же: 124); дей­ствие (мно­гих обря­дов. — А. М.) над­ле­жит боль­ше при­пи­сать суе­ве­рию, лож­но­му меч­та­нию и диа­воль­ским иску­ше­ни­ям (Там же: 124); ни где во всей Эвро­пе народ к суе­ве­рию так не скло­нен (как в Боге­мии, Мора­вии, Вен­грии, Поль­ше и близ гра­ниц этих стран. — А. М.) (Там же: 129) и т. д.

Логич­ность и доступ­ность мате­ри­а­лов «При­ме­ча­ний», неод­но­крат­но обо­зна­чен­ные как веду­щая сти­ли­сти­че­ская уста­нов­ка, так­же созда­ют­ся с исполь­зо­ва­ни­ем раз­лич­ных средств упо­ря­до­чи­ва­ния изложения. 

Так, авто­ры часто исполь­зу­ют слож­ные пред­ло­же­ния с после­до­ва­тель­ным под­чи­не­ни­ем: Обман­ство при­том так ясно вид­но, что надоб­но удив­лять­ся, как целой город мог в такую сла­бость прит­ти, кото­рая осно­ва­на на одном толь­ко лож­ном меч­та­нии (Прим. Вед. 1739: 110), отме­тим и коль­це­вую ком­по­зи­цию дан­но­го пред­ло­же­ния (обман­ство и лож­ное меч­та­ние как кон­тек­сту­аль­ные сино­ни­мы). После­до­ва­тель­ность умо­за­клю­че­ний зада­ет­ся с помо­щью состав­ных сою­зов: Чем твер­же тело, тем долее дер­жит оно в себе и полу­чен­ную теп­ло­ту, а когда с ближ­ним телом при­дет в рав­ной гра­дус теп­ло­ты, то оныя уже боль­ше не испус­ка­ет. Но сие заклю­че­ние есть пра­вед­ное, что, поне­же ника­кои петух яиц класть не может, то и васи­лиск из пету­хо­ва яица не родит­ся (Прим. Вед. 1732: 67); актив­но исполь­зу­ют­ся так­же союз еже­ли… то. При­чи­на чаще все­го объ­яс­ня­ет­ся с помо­щью состав­но­го под­чи­ни­тель­но­го сою­за для того что, кото­рый при­шел на сме­ну арха­ич­ным сою­зам ибо и поели­ку, а впо­след­ствии сам будет заме­нен при­выч­ны­ми нам сою­за­ми пото­му что и посколь­ку: Тело и зем­ля кажут­ся холод­ны, для того что они холод­няе моей руки… Я особ­ли­во рас­суж­дать не буду, для того что мне о том ниче­го неиз­вест­но… Конеч­но нахо­дят­ся неко­то­рыя обсто­я­тель­ства, кото­рыя сие чудо умень­ша­ют, для того что ни где не упо­ми­на­ет­ся, чтоб боро­да и воло­сы рос­ли (Прим. Вед. 1739: 122–124).

После­до­ва­тель­ность мыс­ли фор­ми­ру­ет­ся посред­ством вве­де­ния в текст пере­чис­ле­ния или нуме­ро­ван­но­го спис­ка: ПЕРВОЕ извест­но обык­но­ве­ние сих людей при погре­бе­нии мерт­вых… ВТОРОЕ мож­но на том месте, где сие слу­чи­лось… ТРЕТИЕ мож­но бы и дей­стви­тель­ных Вам­пи­ров… ЧЕТВЕРТОЕ над­ле­жа­ло бы при вскры­тии Вам­пир­ных тел при­ме­чать… ПЯТОЕ, не обхо­ди­мо надоб­но обсто­я­тель­ное опи­са­ние сея болез­ни, и ШЕСТОЕ не толь­ко про­сто вскры­тие тако­го тела… СЕДЬМОЕ, над­ле­жа­ло бы, про­бо­вать сию Вам­пир­ную кровь Хими­че­ски­ми экс­пе­ри­мен­та­ми, а ОСЬМОЕ, не худо бы было, еже­ли­бы мож­но было полу­чить о том обсто­я­тель­ное изве­стие (Там же: 127–128); От выше­по­ка­зан­ных рас­суж­де­ний сле­ду­ет: (1) Что еже­ли чело­век, кото­рой в таких обсто­я­тель­ствах умер, несколь­ко дней в теп­лом месте про­ве­дет, то он конеч­но згни­ет. (2) Еже­ли Вам­пир­ное тело, кото­рое с неде­лю в зем­ле лежа­ло, из зем­ли вырыть и в теп­ле подер­жать, то оно так­же згниот (Там же: 132).

В отдель­ных слу­ча­ях в ста­тьях встре­ча­ет­ся гра­да­ция: Не обы­чай­но кажет­ся, чтоб в чело­ве­че­ских телах, кото­рыя уже не малое вре­мя в зем­ле лежа­ли, нахо­ди­лась све­жая кровь… Еще того уди­ви­тель­нее, что люди на перед зна­ют, в каком состо­я­нии будет их тело после смер­ти (Там же: 118). 

Любо­пыт­но сопо­став­ле­ние, осно­ван­ное на меха­ни­че­ской при­ро­де зву­ка: Мы видим что вин­ной мех, когда из него воз­дух силою выдав­ли­ва­ют, так­же крях­тит, как лех­кое и гор­тань у Вам­пи­ра; а одна­кож вин­ной мех не Вам­пир (Там же: 125). О сте­пе­ни логич­но­сти дан­но­го выво­да и допу­сти­мо­сти подоб­ных срав­не­ний мож­но рас­суж­дать отдель­но; впро­чем, нель­зя исклю­чать и наме­рен­ной игры с чита­те­лем со сто­ро­ны авто­ра статьи.

В ста­тье о вам­пи­рах весь­ма при­ме­ча­тель­ны и рито­ри­че­ские вопро­сы: Теперь спра­ши­ва­ем мы, над­ле­жит ли сие изъ­яс­нять по осно­ва­ни­ям рас­су­ди­тель­на­го нату­раль­на­го уче­ния, или по мне­нию тамош­них жите­лей Вам­пи­рам при­пи­сы­вать (Там же: 117); Спра­ши­ваю я, или то здра­во­му рас­суж­де­нию про­тив­но, чтоб думать? (Там же: 122); Для чегож нам оным суе­вер­ным людям боль­ше верить неже­ли себе самим? (Там же: 130). Осо­бое вни­ма­ние обра­тим на вто­рой вопрос, затра­ги­ва­ю­щий мыш­ле­ние как тако­вое и при­зы­ва­ю­щий чита­те­ля ста­рать­ся мыс­лить самостоятельно.

В неко­то­рых слу­ча­ях заслу­жи­ва­ет вни­ма­ния топи­ка­ли­за­ция про­по­зи­ции, исполь­зу­е­мая для при­да­ния тек­сту раз­го­вор­но­го харак­те­ра: Что оная мумия в гро­бе лежит, не есть что нова­го (Прим. Вед. 1729: 89); Что же до васи­лис­ко­вои кожи над­ле­жит… о том искус­ство сви­де­тель­ству­ет… что то ничто иное есть как голый обман (Прим. Вед. 1732: 68); А что внут­рен­ния части могут от согни­тия так сохра­не­ны быть… то весь­ма не уди­ви­тель­но (Прим. Вед. 1739: 119); Что Гей­ду­ки при­том пред­став­ля­ют себе толь­ко мно­гия уди­ви­тель­ныя дей­ствия, о том я с одной сто­ро­ны сожа­лею, для того что страх в язве весь­ма опа­сен, а с дру­гой раду­юсь (Там же: 127).

В ста­тье о васи­лис­ках отме­ча­ет­ся изящ­ная коль­це­вая ком­по­зи­ция: посыл, задан­ный в нача­ле ста­тьи, полу­ча­ет в ее кон­це отклик, под­во­дя­щий неуте­ши­тель­ный итог попыт­кам дока­зать воз­мож­ность эмпи­ри­че­ско­го позна­ния васи­лис­ков: Те, кото­рые дума­ют буд­то васи­лис­ки когда нибудь да были, хотят оное тем дока­зать, что их дру­гие виде­ли… По чемуж то узнать что они взгля­дом уби­ва­ют? Кото­рых васи­лис­ки вида­ли, те от тово либо умер­ли, либо нет. Буде они умер­ли, то как они могут сви­де­тель­ство­вать что то от взгля­ду зде­ла­лось; буде же они от тово не умер­ли, то васи­лис­ко­вы гла­за не так вре­ди­тель­ны, как о них дума­ют (Прим. Вед. 1732: 61, 70).

Рас­суж­дая о явле­ни­ях, отно­ся­щих­ся к самым раз­ным аспек­там позна­ния окру­жа­ю­ще­го мира, авто­ры ста­тей «При­ме­ча­ний», будучи в боль­шин­стве сво­ей моло­ды­ми уче­ны­ми, полу­чив­ши­ми широ­кое евро­пей­ское обра­зо­ва­ние, при­дер­жи­ва­лись раци­о­на­ли­сти­че­ско­го взгля­да на изу­че­ние мира. Зна­чи­тель­ную роль в их науч­ных изыс­ка­ни­ях и рас­суж­де­ни­ях игра­ло поло­же­ние Иса­а­ка Нью­то­на о необ­хо­ди­мо­сти посто­ян­ных про­ве­рок соот­вет­ствия тео­рии дан­ным экс­пе­ри­мен­тов (так назы­ва­е­мое золо­тое пра­ви­ло нау­ки). В отдель­ных слу­ча­ях при опи­са­нии лож­ной при­ро­ды суе­ве­рий они мог­ли при­бе­гать к высме­и­ва­нию тра­ди­ци­он­но­го созна­ния, одна­ко слиш­ком частое исполь­зо­ва­ние иро­нии мог­ло вызвать оттор­же­ние со сто­ро­ны чита­те­ля, осно­ван­ное на вос­при­я­тии тек­ста как попыт­ки глум­ле­ния над чем-то, воз­мож­но, име­ю­щем отно­ше­ние к его жиз­ни. Частое апел­ли­ро­ва­ние в текстах инте­ре­су­ю­щих нас ста­тей к мне­ни­ям авто­ри­тет­ных иссле­до­ва­те­лей, веро­ят­нее все­го, не было бы пра­виль­но про­чи­та­но ауди­то­ри­ей, не обла­дав­шей долж­ны­ми зна­ни­я­ми, а сле­до­ва­тель­но, могу­щей попро­сту не понять весо­мо­сти отсыл­ки к мне­нию того или ино­го вид­но­го уче­но­го (в есте­ствен­но­на­уч­ных же ста­тьях подоб­ные отсыл­ки регу­ляр­ны). Таким обра­зом, наи­бо­лее дей­ствен­ным прин­ци­пом воз­дей­ствия на созна­ние ауди­то­рии было после­до­ва­тель­ное опро­вер­же­ние эмо­ци­о­наль­но­го вос­при­я­тия транс­цен­ден­таль­ных сущ­но­стей и логи­че­ское дока­за­тель­ство несо­сто­я­тель­но­сти тако­го вос­при­я­тия, в извест­ной сте­пе­ни осно­ван­ное на вовле­че­нии в про­цесс осмыс­ле­ния лич­но­го (как быто­во­го, так и интел­лек­ту­аль­но­го) опы­та читателя.

Интел­лек­ту­ал как соци­аль­ный тип, по мне­нию Ж. ле Гоф­фа, появ­ля­ет­ся в сред­не­ве­ко­вой Евро­пе толь­ко после воз­ник­но­ве­ния горо­дов [Ле Гофф 2003: 7]. Санкт-Петер­бург, осно­ван­ный по евро­пей­ской куль­тур­ной моде­ли, быст­ро стал интел­лек­ту­аль­ным цен­тром Рос­сии, в кото­ром воз­ник новый тип обра­зо­ван­но­го чело­ве­ка, умев­ше­го не толь­ко верить печат­но­му сло­ву ста­рых книг, но и обра­щать­ся к новым зна­ни­ям и новым точ­кам зре­ния на раци­о­наль­ной осно­ве. Пет­ров­ская эпо­ха откры­ла обще­ству опре­де­лен­ную сво­бо­ду част­ной жиз­ни и быто­во­го пове­де­ния [Пан­чен­ко 1980], но обо­зна­че­ние век­то­ра этой сво­бо­ды было недо­ста­точ­ным, ее сле­до­ва­ло пока­за­тель­ным при­ме­ром внед­рить в обще­ствен­ное созна­ние. Необ­хо­ди­мы были тек­сты неболь­шо­го объ­е­ма, рас­счи­тан­ные на раз­но­род­ную ауди­то­рию, напи­сан­ные доступ­но, увле­ка­тель­но и позна­ва­тель­но, сво­им содер­жа­ни­ем, мане­рой изло­же­ния и — импли­цит­но — самим сво­им суще­ство­ва­ни­ем поз­во­ляв­шие ста­вить под сомне­ние преж­ние моде­ли созна­ния. Логи­че­ски убе­ди­тель­ные, пуб­ли­ци­сти­че­ски ост­рые и сти­ли­сти­че­ски выве­рен­ные ста­тьи «При­ме­ча­ний» вполне соот­вет­ство­ва­ли удо­вле­тво­ре­нию этой потребности.