Статья посвящена анализу функционирования дискурсивов с противительной семантикой в газетном тексте. Рассматриваются особенности семантики противительных дискурсивов, с которыми могла бы быть связана высокая активность подобных слов в газетных текстах. Содержащееся в семантике дискурсивов указание на несовпадение с ожиданиями, отступление от нормы, преодоленное препятствие позволяет журналисту привлекать внимание читателя к публикации, держать его в состоянии постоянного эмоционального напряжения и формировать то восприятие действительности, которое нужно автору. В еще большей степени формированию образа действительности способствует возможность противительных дискурсивов маркировать один из противопоставляемых компонентов как более ценный и важный. При этом одна и та же ситуация, одна и та же мысль может быть представлена с диаметрально противоположными знаками, в зависимости от позиции автора.
DISCOURSE MARKERS WITH ADVERSATIVE SEMANTICS IN THE NEWSPAPER TEXT: THEIR POTENTIAL AND ITS REALIZATION
The article analyses the functioning of the discourse markers with adversative semantics in the newspaper text. It explores the semantics of adversative discourse markers and suggests that it causes the wide usage of these words in the newspaper texts. The semantics of discourse markers that contains the reference to the falling short of expectations, the deviation from the norm and overcoming obstacles allows the journalist to attract the reader's attention to the publication, to keep him on the edge of his seat and shape the perception of reality that the author desires. Another peculiarity of adversative discourse markers is even more important for the reality perception: when they are used with one of the contrasting components, this component appears to be more valuable and important. As a result, the same idea can be presented from diametrically opposite sides depending on the point of view of the author.
Елена Владимировна Уздинская, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и речевой коммуникации Саратовского национального исследовательского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского
E-mail: levitzky@mail.ru
Elena Vladimirovna Uzdinskaya, Candidate of Philology, Associate Professor of the Department of the Russian Language and Verbal Communication, Saratov National Research State University named after N. G. Chernyshevsky
E-mail: levitzky@mail.ru
Уздинская Е. В. Функциональные возможности дискурсивов с противительной семантикой в газетном тексте // Медиалингвистика. 2016. № 4 (14). С. 36–46. URL: https://medialing.ru/funkcionalnye-vozmozhnosti-diskursivov-s-protivitelnoj-semantikoj-v-gazetnom-tekste/ (дата обращения: 13.12.2024).
Uzdinskaya E. V. Discourse markers with adversative semantics in the newspaper text: their potential and its realization. Media Linguistics, 2016, No. 4 (14), pp. 36–46. Available at: https://medialing.ru/funkcionalnye-vozmozhnosti-diskursivov-s-protivitelnoj-semantikoj-v-gazetnom-tekste/ (accessed: 13.12.2024). (In Russian)
УДК 811.161.1’42
ББК 81.2Рус-5
ГРНТИ 16.21.33
КОД ВАК 10.02.19
Постановка проблемы. В последнее время внимание исследователей все чаще привлекает такой класс языковых единиц, как дискурсивы. Будучи очень разнородными по происхождению, эти единицы объединяются, во-первых, отсутствием пропозиционального значения, а во-вторых — способностью выражать различные отношения: отношения между компонентами текста или отношение говорящего к сообщаемому. Все это побуждает исследователей отнести дискурсивы к особому разряду единиц — вспомогательным коммуникативным единицам [Викторова 2015]. При этом термин вспомогательные в данном случае совершенно не означает, что дискурсивы являются не очень важными, факультативными элементами коммуникации. Напротив, обеспечивая связность текста и процесс взаимодействия говорящего и слушающего, указанные единицы существенно облегчают восприятие адресатом дискурса, помогают понять его более точно. Благодаря этим свойствам дискурсивы управляют процессом общения и служат важным средством предупреждения различных коммуникативных рисков [Дискурсивные слова… 1998; Рискогенность… 2015: 24].
Дискурсивы можно классифицировать по различным принципам. Представляется справедливым, вслед за Е. Ю. Викторовой, выделять две основные группы дискурсивов: организаторы и регуляторы (хотя границы между ними являются размытыми) [Викторова 2015: 57–58]. Дискурсивы важны для всех сфер общения, однако особое внимание в связи с использованием указанных единиц привлекает дискурс СМИ, где отмечается очень высокая активность использования указанных единиц, которая в последнее время становится все более заметной [Кормилицына 2014; Викторова 2015].
Представляется интересным выяснить, какие элементы семантики дискурсивов делают их привлекательными для дискурса СМИ, каким образом их использование связано с основными функциями СМИ и задачами конкретных публикаций.
Предметом нашего внимания явилась одна группа дискурсивов, которые относятся к организаторам и выражают важные логические отношения — противительные (но, однако, все-таки, правда и т. д.). Интерес к данной группе единиц связан с их высокой активностью в печатных СМИ, которая заметно превышает их активность в письменной научной речи (ПНР) (см. ниже). При этом, согласно исследованию Е. Ю. Викторовой, в целом дискурсивы-организаторы используются в ПНР чаще, чем регуляторы, в отличие от текстов СМИ, где чаще используются регуляторы, что может быть объяснено принципиальной важностью для ПНР таких качеств, как связность и логичность [Викторова 2015: 58, 377–379].
С чем же тогда связано такое частое обращение к дискурсивам с противительной семантикой в текстах СМИ? Почему слова, выражающие, казалось бы, строго логические отношения, оказываются в газетном тексте востребованы еще больше, чем в научном? Рассмотрение данных вопросов и составляет содержание нашей статьи.
История вопроса. Противительное значение в русском языке может выразить целый ряд лексических единиц: но, а, зато, же, однако, правда, хотя и т. п. Центральными, основными носителями грамматической семантики противительности считаются союзы а и но [Милованова 2015: 17]. Наиболее определенно это значение выражает союз но [Русская грамматика 1980: 623], тогда как союз а, по мнению М. С. Миловановой, является более абстрактным, многозначным, семантически амбивалентным [Милованова 2015: 134]. Поэтому специфика противительного значения в наибольшей степени раскрывается при толковании значения союза но.
Согласно определению РГ «союз но акцентирует противоположности, противоречие, совмещенность несовместимого» [Русская грамматика 1980: 623]. В. З. Санников толкует значение союза но следующим образом: «Х но Y = ‘Х; воздействие Х‑а на описываемую ситуацию (или на общую оценку) ослаблено или устранено ненормальным для ситуации наличием Y; решающим для описываемой ситуации (или для общей оценки) является Y’» [Cанников 2008: 257]. Иначе говоря, но указывает на то, что второй компонент (Y) нарушает нормальный ход событий [Там же: 258]. Е. В. Урысон определяет эту особенность семантики но при помощи выражения «обманутое ожидание» (‘ожидается, что ситуация типа Y не будет иметь места’). При этом компонент ‘ожидание’ понимается исследователем очень широко — как ‘настроенность сознания на определенное положение дел’, а союз но маркирует «переключение сознания на другое» [Урысон 2011: 190–200].
Очень существенным для семантики но является также указание на то, что противопоставляемые компоненты неодинаковы по степени значимости — наиболее важным для описываемой ситуации является второй компонент (Y). Такая «асимметричность противопоставления» связана, по мнению М. С. Миловановой, с субъективно-модальным элементом семантики но, в соответствии с которым важность / неважность противопоставляемых компонентов определяется позицией субъекта, его восприятием действительности. В противительной конструкции позиция субъекта отражена вторым (более значимым) компонентом, тогда как первый компонент характеризует чужую позицию, с которой субъект не согласен [Милованова 2015: 15].
Сложную семантику союза но составляет целый ряд смыслов (‘ограничение’, ‘уступка’, ‘возместительность’ и др.), которые сосуществуют, представляя собой, по выражению Миловановой, некий сплав, единство, разные грани которого находят более детальное воплощение в других средствах выражения противительности: хотя, зато, только и др. [Там же: 42].
Специфика семантики противительности определяет ее важность для всех сфер коммуникации. Насколько активно используются дискурсивы, выражающие противительное значение, в газетном тексте? Чем определяется привлекательность противительной семантики для авторов современных СМИ?
Материалы исследования. Исследование основано на анализе современных газет: «Аргументы и факты» (АиФ), «Литературная газета» (ЛГ), «Комсомольская правда» (КП), «Труд», «Завтра».
Методика исследования. Основным методом исследования, использованным в данной работе, является метод дискурсивного анализа, который сочетается с количественным.
Анализ материала. Впечатление высокой активности дискурсивов в газете подтверждается сопоставлением частоты их употребления в газетном и научном тексте, для которого, как уже отмечалось, принципиально важной чертой является логичность, в значительной степени обеспечиваемая как раз дискурсивами-организаторами, в том числе и противительными. Между тем при анализе газетных и научных текстов приблизительно одинакового объема (соответственно 65 260 и 65 882 тыс. словоупотреблений) обнаружилось, что частота использования основных дискурсивов с противительно-уступительным значением (но, однако, тем не менее, все-таки, вместе с тем, между тем, зато, хотя) в газетном тексте заметно выше, чем в научном (соответственно 406 и 232 случая употребления, из которых случаев использования союза но соответственно 296 и 147).
Что же делает дискурсивы с противительной семантикой такими актуальными в газетном тексте?
Как уже отмечалось, важнейшим элементом семантики противительных дискурсивов является указание на обманутое ожидание, или нарушение нормального хода событий. Этот компонент значения позволяет соответствующим словам характеризовать ситуации, «ненормальность» которых проявляется в различной степени: от достаточно абстрактного «переключения сознания на другое» (Е. В. Урысон) до вполне конкретных случаев нарушения ожиданий, связанных с самыми разными сторонами жизни: политикой, спортом, отдыхом, погодой и т. п. Ситуации подобного рода чрезвычайно важны для СМИ: они заставляют читателя обратить внимание на факты. Именно неожиданность, отклонение от нормы, чрезвычайная ситуация привлекают и удерживают внимание читателя. «Человек замечает прежде всего аномальные явления, аномалия заставляет думать и действовать» [Арутюнова 1999: 75]. Можно привести огромное количество примеров использования дискурсивов с противительной семантикой, помогающих автору акцентировать ненормальность, неожиданность факта: Отправиться к Черному морю на машине — отличная мысль! Красиво, дешево, романтично… <…> Но трассы забиты так, что автомобилисты закипают вместе с машинами (КП. 2016. 22 июля). И обычно Месси был чуть впереди. Но Евро-2016 изменил акценты в противостоянии (Там же. 13–20 июля). Все ждали от «красной фурии» атакующей игры, а от «скуадры адзурры» — оборонительной. Но все вышло наоборот (Там же).
Примеры подобного рода часто отражают объективные жизненные коллизии, нарушение привычного, ожидаемого хода событий. Однако противительные дискурсивы нередко позволяют не только отразить, но и представить те или иные факты как «нестыковку», неожиданность: «Это наш уровень», — заключил министр спорта после того, как Россия оказалась там, где оказалась. Но пример со Слуцкого решил не брать и никуда не ушел (АиФ. 2016. № 26). Возможно, не все читатели считали, что футбольные неудачи России должны привести к уходу министра. Однако противительная конструкция с дискурсивом но заставляет воспринять поведение министра как противоречащее логике развития событий, норме поведения в подобной ситуации.
В некоторых случаях содержание первого компонента конструкции имеет значение главным образом «фона», позволяющего обратить внимание читателя на содержание второго компонента, подчеркнуть степень его необычности, укрупнить масштаб. При этом, если речь идет о негативных фактах, то в первой, позитивной, части обычно говорится о планах, надеждах, возможностях, для того чтобы еще острее почувствовать драматизм ситуации, представленной во второй части: (О Пушкинском празднике поэзии) Сюда за тысячи километров приехали поэты, переживали, вынашивали в себе сокровенное слово о Пушкине… Но, увы, той сцены, на том — намоленном — месте не оказалось (ЛГ. 2016. № 25). В данном случае первая часть конструкции не содержит никакой новой информации: то, что слово о Пушкине для поэтов — сокровенное, они его переживали и вынашивали — это и так понятно. Но эти подробности подчеркивают разочарование плохой организацией праздника и усиливают возмущение читателя.
В некоторых случаях риторическая функция первой части (как «фона» для второй) обнаруживается еще более отчетливо: То, что земля круглая, известно давно. Равно как и то, что мяч круглый. Но вот то, что футболисты сборной России к 2016 году приобрели массу качеств, несвойственных профессии, открылось только на нынешнем футбольном Евро (Там же). Подчеркнутая демонстрация банальности содержания первой части (земля круглая) делает еще более поразительными, «ненормальными» факты, представленные во второй части.
Если же автору надо подчеркнуть позитивные факты, например, достоинства и успехи представленного в публикации предприятия, государства и т. п., то «фоном» для этого может служить содержащееся в первой части указание на некое препятствие (природные катаклизмы, различные искушения, мнения большинства и т. п.), которое было успешно преодолено: Год был неблагоприятным, но заготовленный ранее запас мощности помог хозяйству выстоять (АиФ. 2016. № 28). Многие фермеры жалуются на нерентабельность этой отрасли. Однако Магомедрасул Рашидов считает, что крупному хозяйству под силу развивать многоотраслевое производство (АиФ. 2016. № 26).
Возможность указать на «обманутое ожидание», как отмечалось выше, сочетается в семантике противительных дискурсивов с другой важной способностью — характеризовать вторую часть конструкции как более «сильное» утверждение, имеющее решающее значение для данного положения дел [Cанников 2008: 257]. Данный компонент значения позволяет представить ситуацию в нужном автору ракурсе, показать преимущество определенной позиции, что является очень важным для газеты, основная функция которой — «информируя, выражать определенную общественную (партийную, индивидуальную) позицию и убеждать читателя в ее истинности» [Кожина и др. 2008: 344]. При этом использование противительного дискурсива создает впечатление объективности рассмотрения вопроса, учета противоположной точки зрения. Но на самом деле автор никогда не бывает объективен и всегда подводит читателя к той стороне дела, к той позиции, которая ему нужна, причем делает это совершенно незаметно для читателя: просто помещая нужное ему утверждение в правую часть конструкции. При этом механизм воздействия противительной семантики так силен, что иногда побуждает читателя пренебречь, возможно, более привычными и естественными для него взглядами и логикой: Все знают, что лозунг «Всё для фронта, всё для победы» для нас не пустой звук: если понадобится, русский затянет пояс на последнюю дырку, но оборонные расходы не сократит, а нарастит (АиФ. 2016. № 28). Для большинства читателей вопрос о предпочтении роста оборонных расходов нормальной, достойной жизни может быть решен не так легко и однозначно. Тем более что речь идет о крайней степени самоограничения (затягивании пояса на последнюю дырку), а как раз на предыдущей странице газеты помещены материалы о том, что уровень смертности в стране (в том числе младенческой и детской) крайне высок и это связано с недопустимо низкими расходами на здравоохранение. Но даже в таком контексте читатель не может не испытывать давления конструкции и не поддаться (хотя бы в какой-то степени) настроению, внушаемому автором. Ср.: (Интервью с В. Соловьевым) Корр. Всю ли правду говорит Кремль? С. — Всю правду говорит только дурак! У которого отсутствуют сдерживающие центры. Но мы говорим правду (КП. 2016. 14–21 окт.). Возможности конструкции позволяют интервьюируемому и не солгать (Всю правду говорит только дурак) и в то же время почти чудесным образом предстать совершенно непогрешимым (Но мы говорим правду).
Полемические возможности конструкций с противительными дискурсивами нередко усиливаются благодаря тому, что первая часть высказывания представляется автором как мнение реального или возможного оппонента. Это способствует диалогизации речи, вовлечению читателя в обсуждение вопроса. При этом семантика противительного дискурсива всегда однозначно определяет, чью точку зрения поддержит читатель: Говорят, Интернет — это зло, чума, а на мой взгляд, для нашего поколения это — спасение (АиФ. 2016. № 28). Вот полюбуйтесь, вице-спикеру Верховной рады Виктории Геращенко все ясно и без расследования. «Убийство Шеремета — теракт российских спецслужб для дестабилизации ситуации в государстве», — вещает она. Но любому здравому человеку понятно, что России смерть журналиста, которого на Родине изрядно подзабыли, интересна меньше всего (КП. 2016. 22 июля). В подобных случаях ущербность мнения противника подчеркивается оценочными словами (вещает), примитивизацией его мышления и взглядов (Интернет — это зло, чума), тогда как правильность собственной позиции подтверждается опорой на мнение большой, авторитетной, здравомыслящей части людей (но для нашего поколения; но любому здравому человеку и т. п.).
Возможность противительных конструкций максимально объективно представить сложную ситуацию (или проблему) наиболее ярко проявляется в конструкциях «возражение под видом согласия» [Булыгина, Шмелев 1997: 305], в которых автор не просто дает слово оппоненту, но и частично соглашается с его точкой зрения: Да, России, как и всякой другой стране, нужен патриотизм. Но не в лошадиных же дозах! (АиФ. 2014. № 26). При этом готовность автора признать справедливость мнения оппонента, сотрудничать с ним проявляется в использовании разнообразных средств, характерных для первой части конструкции. Это прежде всего единицы, выражающие согласие с мнением оппонента и характеристику его утверждения как истинного (да, согласен, не вызывает возражения, конечно, разумеется, безусловно, естественно и т. п.). Безусловность этого согласия нередко акцентируется выражением ненужности что-либо говорить по этому поводу (спору нет, нет слов): Слов нет, патриотизм — важная черта здоровой нации. Но… (Там же. 2015. № 41). Кроме того, признание справедливости мнения оппонента проявляется в указании на известность (понятность, очевидность) его утверждения (понятно, известно, ясно, очевидно): Понятно, никто жизни людей уже не вернет, но… (ЛГ. 2009. № 33), в выражении положительной оценки его позиции (это хорошо, замечательно, красиво, прекрасно и т. п.): Господдержка — это замечательно, но… (Труд. 2008. 10 дек.) [см.: Уздинская 2011]. Стремление к согласию с оппонентом часто усиленно акцентируется всевозможными средствами: словами с выражением крайней степени высокой оценки (Не хорошо, а замечательно: Это, конечно, замечательно (ЛГ. 2009. № 29); Это, наверное, замечательно (Труд. 2008. 15 июля), различными интенсификаторами (совершенно согласен; никто не спорит), повторением и совмещением в одном контексте различных средств выражения поддержки оппонента: Да, еще есть, безусловно, несколько действительно заслуживающих внимания спецпрограмм, но… (ЛГ. 2008. № 27).
Все эти средства еще более актуализируют смысл конструкции «возражение под видом согласия», который состоит в попытке «совмещения несовместимого», выработке компромиссной точки зрения [Булыгина, Шмелев 1997: 305]. Однако конструкции подобного рода часто не только не сглаживают противоположность разных точек зрения, но и являются своего рода уловкой, позволяющей более тонко и незаметно и, в результате, более убедительно показать преимущества позиции автора над чужой. Объясняется это тем, что готовность автора признать чужую правду (хотя бы частично) убеждает в его безусловной объективности и, следовательно, в большей состоятельности, «силе» его собственной правды. И чем больше средств, подчеркивающих достоинства чужого мнения, тем более весомой, убедительной выглядит позиция автора, способная перевесить даже такие сильные контраргументы. Впечатление «преодоления» чужой правды определяется тем же основным механизмом действия противительности, в соответствии с которым предпочтительная, нужная информация помещается во вторую часть конструкции. Насколько относительной может быть эта помещенная в «сильную» позицию истина, можно убедиться на многочисленных примерах: Чтобы грамотно выстроить экономическую политику, безусловно, нужно иметь голову. Но, если мы хотим, чтобы люди нам доверяли, нужно иметь еще и сердце и нужно чувствовать, как рядовой человек живет, как это на нем отражается (АиФ. 2015. № 17). Прочитав это высказывание, трудно не отдать предпочтение сердцу, чувствам в ущерб разуму, расчету (недаром таким популярным в общественных дискуссиях стало тютчевское Умом Россию не понять). В другом номере газеты читаем: Понятно, что Россию можно и нужно любить сердцем. Но ее нужно любить и умом. И время от времени поглядывать на себя в зеркала (Там же. 2016. № 21). И невозможно не изменить приоритеты и не признать достоинства другого — разумного, рационального подхода к социально-экономическим проблемам.
Для актуализации позиции автора как более важной и правильной в газетном тексте существует целый ряд разнообразных средств: использование во второй части конструкции слов важно, главное, суть и т. п.: Но вот что важно… (Там же. № 26), Но главное… (Там же), Но в принципе… (Там же); форм сравнительной и превосходной степени: Но самое важное… (Там же. № 25); средств адресации и «мы»-конструкций: Но согласитесь… (КП. 2016. 22 июля), Однако заметим… (МК. 2013. 8 авг.); всевозможных средств выражения интереса, сильных эмоций (в противовес подчеркнутому безразличию по отношению к содержанию первой части, его «очевидности»): Понятно, почему Познер не называет фамилии тех, кто на самом деле начинал и возглавлял «геноцид православных» в СССР, но удивительно, что уважаемый иерарх этого не знает (ЛГ. 2015. № 14), Но вот что поражает… (АиФ. 2016. № 28), Но увы… (Там же. № 26), Но, к сожалению… (Там же. № 28); характеристика содержания второй части как применимого на практике, реального, в противовес содержанию первой, выражающей мысль об идеальном, формальном: Формально…, а по факту… (КП. 2016. 22 июля), Идея-то привлекательная…, но построили… (АиФ. 2016. № 26).
Для актуализации содержания второй части и подчеркивания его большей значимости и ценности существует еще целый ряд лексических и синтаксических средств: риторические вопросы и восклицания, обрывы предложения, выделения союза в отдельное предложение, часто в сочетании с восклицанием и знаком прерванной конструкции (Но!; Но…), частица вот, апеллирующая к ситуации общения (но вот; только вот), частица ведь, напоминающая об известном; различные графические средства (подчеркивание, жирный шрифт) [см.: Уздинская 2011]). Все эти средства, действуя иногда на подсознательном уровне, апеллируя к чувствам адресата и традиционным приоритетам, усиливают впечатление важности и привлекательности позиции автора.
Как отмечалось выше, различные оттенки противительного значения, совмещенные в семантике союза но, воплощаются в других, более «специализированных» дискурсивах: хотя, зато, только, правда и др. [Милованова 2015: 42]. Так, союз хотя, являющийся маркером уступительных отношений («прототипом уступительности» [Апресян 2006]), имеет, по мнению М. С. Миловановой, оттенок смысловой незначительности, вторичности, дополнительности, вследствие чего выражает менее категоричное противопоставление [Милованова 2015: 182]. Это позволяет авторам выражать нужные им смысловые нюансы: Мы народ в принципе мирный, хотя и бываем по отношению друг к другу агрессивны (АиФ. 2016. № 28). Сложность позиции автора проявляется в том, что он, используя союз хотя, с одной стороны, представляет агрессивность как не очень существенную черту народа, не влияющую на общее позитивное представление о нем (в целом «великом», «умном, «терпеливом»). С другой стороны, для союза хотя, так же как и для но, очень важен компонент ‘ожидание’ [Урысон 2011: 82–132], согласно которому представление народа как мирного не соответствует такой характеристике, как агрессивность по отношению друг к другу. Кроме того, постпозиция компонента с союзом заставляет воспринять данную оговорку как значимую. Именно такое — двойственное — впечатление оставляет вся публикация.
Такая же двойственность свойственна семантике слова только. Выражая ограничительное значение, частица только указывает на незначительность, несущественность выделяемого элемента. Но эта незначительность на самом деле является мнимой [Милованова 2015: 175], «а противопоставление множества и элемента решается в пользу элемента» [Дискурсивные слова… 1998: 38]: Конечно, в условиях войны — холодной, горячей, информационной — надо бы радоваться любой отечественной победе. Восхититься, что, позаимствовав у британцев фанатскую субкультуру, мы превзошли их в агрессивности. Только вот не очень радостно (ЛГ. 2016. № 25). Частица только, свидетельствующая, казалось бы, о том, что автор не придает большого значения данной оговорке, на самом деле обнаруживает горькую иронию автора, лишь подчеркивающую силу его чувства.
Другие привлекающие авторов оттенки противительного значения содержатся в дискурсивах зато, правда [Санников 2008: 291; Милованова 2015: 196–201 и др.].
Таким образом, различные компоненты противительной семантики дискурсивов оказываются очень важными для содержания публикации, прежде всего для выражения позиции автора, его мнений и оценок.
Семантика противительности играет важную роль и для организации структуры газетного текста. Так, противительные дискурсивы часто маркируют переход к другой теме обсуждения. При этом переход к новому воспринимается как отрицание предыдущего; в результате происходит нарушение инерции повествования ради чего-то более важного. Это позволяет автору постоянно активизировать внимание читателя, создавать определенную интригу, что, безусловно, очень важно для журналиста: Однако о «Душе шпиона» (ЛГ. 2016. № 25); Но это отдельная тема (Там же. № 25), Однако не станем забегать вперед (Там же. 2013. № 44) и др.
Важная роль противительных дискурсивов для организации газетного текста подтверждается их активным использованием в основных композиционных частях текста: в заголовочном комплексе, в названиях разделов публикаций, в финальной части текста. Использование противительных дискурсивов в заголовочном комплексе позволяет автору сразу привлечь внимание читателя эффектом необычности, нарушения ожидания, что является, по замечанию В. И. Шаховского, «эмоциогенным фактором» [Шаховский 2003], определяющим интерес читателя к материалу. Кроме того, противительная конструкция позволяет сразу направить восприятие читателем статьи по определенному руслу, обращая его внимание на тот аспект события или проблемы, который нужен автору: Военным мятежникам США обещали помощь, но испугались и передумали (КП. 2016. 22 июля). Фанаты уехали, но осадок остался (ЛГ. 2016. № 25–26). (О больной девочке, нуждающейся в помощи): Как бы хотелось маленькой девочке прочитать вслух хоть малюсенький стишок со школьной сцены, но голоса нет, даже шепота (АиФ. 2016. № 16). Важная роль противительных конструкций в заголовочном комплексе особенно наглядна в случаях, когда автору надо обязательно взволновать читателя, заставить его откликнуться на чью-то беду (см. последний пример). В публикациях подобного рода «эмоциогенность» компонента «нарушение ожидания» особенно важна: ведь речь идет о жизни ребенка, и читатель должен обязательно почувствовать к нему сострадание. Поэтому противительные конструкции, в которых подчеркивается несовпадение возможного и реального, несбывшиеся мечты, крушение надежд, встречаются в подзаголовке почти каждой подобной публикации. Интересно, что даже когда беда оказывается ожидаемой (например, родителям еще до рождения ребенка сообщают о тяжелом пороке сердца), автор все-таки не может не использовать конструкцию создания самой эмоции несбывшихся надежд, разочарования: О том, что в дом постучится беда, Оксана и Юра были предупреждены заранее, но никакую соломку заранее в этом случае подстелить было невозможно (Там же. № 26).
В финале статьи рассматриваемая конструкция обычно фиксирует внимание читателя на главной мысли текста и удерживает ее в памяти читателя: Потенциал у российско-китайских отношений огромный. И это понимают обе стороны. Но его реализация требует огромных усилий и напряженной работы, особенно с нашей стороны (ЛГ. 2016. № 25) и т. п.
Нередко противительные конструкции становятся основой построения всего текста (см., например, статью В. Костикова в 3‑м номере АиФ за 2010 г.). В подобных текстах все основные мысли автора и его итоговый вывод представлены как результат полемики, в ходе которой позиция автора, «проверенная на прочность», воспринимается читателем как особенно убедительная.
Результаты исследования. Анализ материала дал ответы на поставленные в начале статьи вопросы. Он показал, что очень большая активность дискурсивов с противительной семантикой в газетном тексте обусловлена задачами СМИ не только информировать, но и воздействовать. Специфика семантики противительных дискурсивов, ранее выявленная исследователями [Санников 2008; Урысон 2011; Милованова 2015 и др.], определяет эффект необычности, неожиданности факта, обостряя его восприятие, а иногда позволяя представить его так, как нужно автору. Кроме того, противительные дискурсивы, создавая впечатление объективности подачи информации, уважения к чужой позиции (особенно заметное в конструкциях «возражение под видом согласия») позволяют при этом склонить адресата к мнению, нужному автору. Воздействующие возможности противительных дискурсивов таковы, что позволяют им представить одну и ту же ситуацию с диаметрально противоположными знаками в зависимости от позиции автора.
В газетных текстах противительные союзы активно взаимодействуют с другими дискурсивами (а также с графическими средствами), что еще более усиливает те или иные эффекты использования рассматриваемых слов: впечатление объективности представления ситуации, снижения категоричности высказывания и при этом еще большей убедительности своей позиции.
К сожалению, встретились случаи нецелесообразного использования противительных союзов, но об этом в следующих статьях.
Специфика семантики противительных дискурсивов позволяет им выступать в качестве важного средства организации газетного текста: маркировать переход к новой теме как более важной, актуальной, оформлять заголовочный комплекс и финальную часть текста, использоваться в ключевых моментах авторских рассуждений.
Выводы. Таким образом, компоненты семантики противительных дискурсивов, которые в толкованиях представляются такими абстрактными, реализуют свой сильный воздействующий потенциал. Экспрессивность, оценочность являются, по мнению М. С. Миловановой, составляющей любого противительного слова, а семантика противительности относится к «аффективным, неравнодушным идеям», что связано с выражением позиции субъекта, его восприятием действительности [Милованова 2015: 47].
Именно это делает противительные дискурсивы настолько востребованными в текстах СМИ, которые в современном обществе играют особую, «стратегическую» роль: они «призваны активно воздействовать на процесс восприятия и воспроизведения действительности» [Володина 2011: 12]. Более того, специфика медиатекста заключается в том, что журналисты выступают посредниками между самой действительностью и массовой аудиторией. Именно они формируют картину мира в сознании массовой аудитории [Анненкова 2011: 40]. Одним из средств формирования этой картины и являются противительные дискурсивы.
© Уздинская Е. В., 2016
Анненкова И. В. Медиадискурс XXI века: лингвофилософский ответ языка СМИ. М.: Моск. гос. ун-т, Ф-т журн., 2011.
Апресян В. Ю. Уступительность как системообразующий смысл // Вопр. языкозн. 2006. № 2. С. 85–110.
Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М.: Языки рус. культуры, 1999.
Булыгина Т. В., Шмелев Д. Д. Языковая концептуализация мира: на матер. рус. грамматики. М.: Школа «Мастера русской культуры», 1997.
Викторова Е. В. Вспомогательная система дискурса: монография. Саратов: Наука, 2015.
Володина М. Н. Язык СМИ в обществе // Язык и дискурс средств массовой информации в XXI веке. М.: Академ. Проект, 2011. C. 6–19.
Дискурсивные слова русского языка: опыт контекстно-семантического описания. М.: Метатекст, 1998.
Кожина М. Н., Дускаева Л. Р., Салимовский В. А. Стилистика русского языка. М.: Флинта, Наука, 2008.
Кормилицына М. А. Как помочь адресату правильно интерпретировать сообщение // Проблемы речевой коммуникации. Вып. 14. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2014. С. 14–26.
Милованова М. С. Семантика противительности: опыт структурно-семантического анализа. М.: Флинта, Наука, 2015.
Русская грамматика: в 2 т. Т. 2. М.: Наука, 1980.
Рискогенность современной коммуникации и роль коммуникативной компетентности в ее преодолении. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2015.
Санников В. З. Русский язык в семантико-прагматическом пространстве. М.: Языки слав. культур, 2008.
Уздинская Е. В. Поддержка или опровержение?: роль различных языковых средств в тактике «возражение под видом согласия»: на матер. газетной речи // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2011. № 3. С. 155–169.
Урысон Е. В. Опыт описания семантики союзов: лингвистические данные о деятельности сознания. М.: Языки слав. культур, 2011.
Шаховский В. И. Эмотивный код языка // Эмотивный код языка и его реализация. Волгоград: Перемена, 2003. С. 5–18.
Annenkova I. V. Media discourse of the XXI century [Mediadiskurs XXI veka] Moscow: Mosk. gos. un-t, F-t zhurn., 2011.
Apresyan V. Yu. Consession as the core meaning [Ustupitel'nost' kak sistemoobrazuyushhij smysl] // The issues of linguistics [Vopr. yazykozn.]. 2006. No. 2. P. 85–110.
Arutyunova N. D. The language and the world of a person [Yazyk i mir cheloveka]. Moscow: Yazyki rus. kul'tury, 1999.
Bulygina T. V., Shmelev D. D. Language conceptualization of the world: research on Russian grammar [Yazykovaya konceptualizaciya mira: na mater. rus. grammatiki]. Moscow: Mastera rus. kul'tury, 1997.
Kormilitsyna M. A. Some ways to help the addressee to interpret the message correctly [Kak pomoch' adresatu pravil'no interpretirovat' soobshhenie] // The issues of speech communication [Problemy rechevoj kommunikacii]. Is. 14. Saratov: Izd-vo Sarat. un-ta, 2014. P. 14–26.
Kozhina M. N., Duskaeva L. R., Salimovskij V. A. The Stylistics of the Russian language [Stilistika russkogo yazyka]. Moscow: Flinta, Nauka, 2008.
Milovanova M. S. Semantics of adversativeness: the trial of structural and senmantic analysis [Semantika protivitel'nosti: opyt strukturno-semanticheskogo analiza]. Moscow: Flinta, Nauka, 2015.
Risks of contemporary communication and the role of communicative competence in overcoming them [Riskogennost' sovremennoj kommunikacii i rol' kommunikativnoj kompetentnosti v ee preodolenii]. Saratov: Izd-vo Sarat. un-ta, 2015.
Russian discourse markers: the trial of context-semantic description [Diskursivnye slova russkogo yazyka: opyt kontekstno-semanticheskogo opisaniya]. Moscow: Metatekst, 1998.
Sannikov V. Z. Russian language in the semantic-pragmatic space [Russkij yazyk v semantiko-pragmaticheskom prostranstve]. Moscow: Yazyki slav. kul'tur, 2008.
Shahovskij V. I. Emotive language code [E'motivnyj kod yazyka] // Emotive language code and its implementation [E'motivnyj kod yazyka i ego realizaciya]. Volgograd: Peremena, 2003. P. 5–18.
The Russian Grammar [Russkaya grammatika: v 2 t.]. Vol. 2. Moscow: Nauka, 1980.
Uryson E. V. Description of the semantics of conjunctions: linguistic data about the consciousness [Opyt opisaniya semantiki soyuzov: lingvisticheskie dannye o deyatel'nosti soznaniya]. Moscow: Yazyki slav. kul'tur, 2011. 336 p.
Uzdinskaya E. V. Support or refutation?: the role of different language means in the tactics of “objection under the guise of agreement”: research on newspapers [Podderzhka ili oproverzhenie?: rol' razlichnyx yazykovyx sredstv v taktike «vozrazhenie pod vidomsoglasiya»: na mater. gazetnoj rechi] // Vestn. Mosk. un-ta. Ser. 10. Zhurnalistika. 2011. No. 3. P. 155–169.
Viktorova E. V. Satellitic system of discourse: the monograph [Vspomogatel'naya Sistema diskursa: monogr.]. Saratov: Nauka, 2015.
Volodina M. N. Media language in society [Yazyk SMI v obshhestve] // Language and discourse of the media in the XXI century [Yazyk i diskurs sredstv massovoj informacii v XXI veke]. Moscow: Akadem. Proekt, 2011. P. 6–19.