Рассматриваются эмотивные глаголы в отрицательной конструкции с точки зрения лексической и грамматической семантики и прагматики речи. В работе дается краткое описание метода автоматического анализа текстов, разрабатываемого в рамках междисциплинарного проекта (психология, обработка естественного языка, лингвистика), и представлены результаты исследования корпуса современных политических youtube-дискуссий, которое совмещает элементы автоматического анализа, включающего частотно-лексический, предикатно-аргументный, морфологический анализ, и функционально-грамматического (интерпретационного) анализа. Корпус современных дискуссионных текстов рассматривается на фоне корпуса нарративных текстов Ф. М. Достоевского. Предлагается деление лексической семантики эмотивов на четыре типа (негативная, амбивалентная, позитивная, деэмотивная) и алгоритм вычисления семантики эмотива при отрицании. Показано, что сферой действия отрицания в соединении с эмотивным глаголом является лексическая семантика глагола (а не предикация в целом). Описаны случаи, когда отрицательная конструкция эмотивного предиката теряет перфектное значение. Показана роль отрицательных эмотивных конструкций как средства выражения эмоциональной незатронутости (деэмотивное значение); обсуждается роль деэмотивов в современной речевой тактике, демонстрирующей интеллектуальное превосходство говорящего над адресатом. Рассматривается топ-5 эмотивных глаголов (во всех лексико-грамматических вариантах: удивить, удивлять, удивиться, удивляться и т. п.) с отрицанием, часть из которых является общей для обоих корпусов, часть — уникальной. Исследование открывает новые стороны в грамматической семантике глагольных эмотивов, обнаруживает общие свойства и своеобразие речевых тактик в корпусах, принадлежащих разным историческим эпохам, а также позволяет вскрыть механизм создания психологического напряжения, присутствующего в нарративных текстах Ф. М. Достоевского.
Psych verbs used with negation: A way of interpretation of automatic text analysis data
The paper briefly describes the method for identifying predicate-argument structures in a text and presents the results of the study of two text corpora. The study combines elements of automatic (frequency-lexical, predicate-argument, morphological) and functional-grammatical (interpretive) analysis. The text corpora examined have different temporal and genre affiliations, they are narrative texts by Dostoevsky (19th century) and monologue and dialogue texts of political YouTube discussions (20th century). We prove the idea that the personages` speech (extracts from fiction by Dostoevsky) and YouTube discussions are linguistically comparable as both belong to the functional sphere of speech acts. We consider negative, ambivalent, positive, and de-emotive types of the lexical semantics of psych verbs and propose an algorithm for calculating the semantics of psych predicates used with negation, since the scope of negation in this case is the lexical semantics of the verb, not the predication as a whole. We describe the cases when negative psych predicates lose their perfect meaning. Particularly, we consider the top-5 most frequently encountered psych verbs used with negation, some of them are common to both corpora, some are unique. The role of negative psych verbs as a means of expressing emotional unaffectedness (de-emotive meaning), as well as the role of de-emotives in speech tactics demonstrating the speaker’s intellectual superiority over the addressee are discussed. The study reveals new aspects in the grammatical semantics of psych verbs, discovers common properties and uniqueness of speech tactics in the corpora belonging to different historical epochs, also it makes it possible to uncover the mechanism of creating psychological tension depicted in Dostoevsky’s narrative texts.
Никитина Елена Николаевна — канд. филол. наук,
ст. науч. сотр.; https://orcid.org/0000-0002-6207-8693, yelenon@mail.ru
Станкевич Максим Алексеевич — мл. науч. сотр.; https://orcid.org/0000-0003-0705-5832, stankevich@isa.ru
Ларионов Даниил Сергеевич — https://orcid.org/0000-0001-9225-0901, dslarionov@isa.ru
Федеральный исследовательский центр «Информатика и управление» РАН, Российская Федерация, 117312, Москва, пр. 60-летия Октября, 9
Elena N. Nikitina — PhD in Philology, Senior Researcher;
https://orcid.org/0000-0002-6207-8693, yelenon@mail.ru
Maksim A. Stankevich — Junior Researcher; https://orcid.org/0000-0003-0705-5832, stankevich@isa.ru
Daniil S. Larionov — https://orcid.org/0000-0001-9225-0901, dslarionov@isa.ru
Federal Research Center “Computer Science and Control” of the Russian Academy of Sciences, 9, pr. 60-letiya Octyabrya, Moscow, 117312, Russian Federation
Никитина Е. Н., Станкевич М. А., Ларионов Д. С. (2025). Эмотивные глаголы с отрицанием: опыт интерпретации данных автоматического анализа текстов. Медиалингвистика, 12 (2), 174–198.
URL: https://medialing.ru/ehmotivnye-glagoly-s-otricaniem-opyt-interpretacii-dannyh-avtomaticheskogo-analiza-tekstov/ (дата обращения: 09.11.2025)
Nikitina E. N., Stankevich M. A., Larionov D. S. (2025). Psych verbs used with negation: A way of interpretation of automatic text analysis data. Media Linguistics, 12 (2), 174–198. (In Russian)
URL: https://medialing.ru/ehmotivnye-glagoly-s-otricaniem-opyt-interpretacii-dannyh-avtomaticheskogo-analiza-tekstov/ (accessed: 09.11.2025)
УДК 81-13
Постановка проблемы
Предлагаемое исследование соединяет проблематику функциональной грамматики, лексической семантики и количественного анализа текста. Исследование выполнено в рамках серии междисциплинарных проектов, изучающих массовую психологию в сетевой коммуникации [Smirnov et al. 2021; Григорьев и др. 2022] силами психологов, лингвистов и специалистов по обработке естественного языка, и представляет собой собственно лингвистическое ответвление в той работе, в которой постановщиками задачи являются психологи, а лингвисты обычно предоставляют лишь инструмент.
Автоматический количественный анализ данных на обширных текстовых корпусах находит применение в исследованиях массовой психологии (см., например: [Bathina et al. 2021; Bollen et al. 2021]). На основании представленности в текстах «лингвистических маркеров», являющихся линейными последовательностями символов, которые соответствуют фрагментам психологически значимых синтаксических конструкций, отражающих специфические ментальные модели, такие как catastrophizing, dichotomous reasoning, disqualifying the positive, emotional reasoning, fortune telling, labeling and mislabeling, magnification and minimization, mental filtering, mindreading, overgeneralizing, personalizing, and should statements, авторы делают вывод о росте депрессии на протяжении последних ста лет по результатам масштабного анализа разножанровых текстов на английском, испанском и немецком языках (художественные тексты, дневники, тексты интернет-общения и др.) [Bollen et al. 2021].
В лингвистике количественный анализ языковых единиц и значений стал важным исследовательским направлением, потеснив такие традиционные семантические приемы, базирующиеся на интуиции, как лингвистический эксперимент (Л. В. Щерба, Т. В. Булыгина, А. Д. Шмелев, Е. В. Падучева), толкование значений слов посредством метаязыка (А. Вежбицка, Л. Н. Иорданская, И. А. Мельчук, Московская семантическая школа) и семантико-синтаксический анализ конструкций и текста (Г. А. Золотова). Количественный анализ лежит в основе корпусных исследований лексики и грамматики, художественных текстов и языка писателей, применяется в морфонологии и морфологии, стилистике, изучении грамматических, конструкционных и семантических профилей языковых единиц (см., например: [Ляшевская 2022; Чэнь Сяохуэй, Кукушкина 2018; Шайкевич, Андрющенко, Ребецкая 2022]).
В нашем случае включение лингвистов в междисциплинарные исследования в интересах психологии потребовало от них не только предоставления инструмента, но и его обоснования для коллег-нелингвистов, а также промежуточных интерпретаций данных автоматического анализа, которые становятся дополнением интерпретаций психологических. Это позволило соединить корпусное исследование и количественный анализ с возвращением к функционально-семантическому анализу текстов (ср.: [Золотова, Онипенко, Сидорова 2004]). В результате такого подхода обнаружена связь между морфологической базой обобщенно-личных высказываний и разными типами патопсихологии (депрессия и шизофрения), между употреблением семантически «третьеличных» предикатов применительно к Я говорящего и депрессией [Никитина, Онипенко 2019] (мы опередили выводы [Bollen et al. 2021] о labeling-mislabeling) и др. Настоящая публикация продолжает исследовательское направление, в котором соединяются решение задач прикладного характера (машинный количественный анализ, лингвистика на службе психологии) и академические интересы лингвистов, и знакомит с семантическими и прагматическими свойствами эмотивных глагольных предикатов.
В задачи исследования входило: 1) прокомментировать количественные и семантические различия в употреблении эмотивов с отрицанием в двух корпусах; 2) объяснить востребованность отрицательных конструкций с эмотивами деэмотивной семантики в современной сетевой коммуникации; 3) связать семантический тип эмотива в отрицательной конструкции с эмоционально-психологическими установками говорящей личности (семантика и массовая психология). Задачи исследования интерпретационные и лежат в области лингвистической прагматики (1, 2), частично лингвистической поэтики (1), а также в области, связывающей лингвистику с психологией (3). Для решения поставленных задач потребовалось соединение лексической и грамматической семантики и синтаксиса, что позволило предъявить механизм изменения лексического значения эмотива в отрицательной конструкции и описать варианты взаимодействия эмотива с отрицательной частицей, сформулировать условия смены/сохранения лексического значения эмотива в синтаксической конструкции.
Статья состоит из пяти частей и выводов и содержит описание двух исследуемых корпусов и метода разноуровневого автоматического анализа текстов, лингвистический анализ русских эмотивных глаголов (на материале Национального корпуса русского языка (НКРЯ) и других открытых интернет-ресурсов, а также «речений»), интерпретационную часть, представляющую собой применение результатов лингвистического анализа эмотивов к данным автоматического анализа двух наших корпусов, и обсуждение результатов.
Описание методики исследования
Объект исследования
Объектом исследования стали эмотивные глаголы (эмотивы), организующие пары по переходности/возвратности (типа удивлять — удивляться, возмущать — возмущаться, расстраивать — расстраиваться, радовать — радоваться), в рамках отрицательной конструкции с частицей не: Не пугайтесь, Вы меня не испугали и т. п.; Это совсем не удивляет, Не удивлюсь, если…, И пусть вас не удивляет… В своем большинстве они мотивированы неглагольными корнями (-див-,-мут-, -рад-, -интерес- и подобными), в их число входят номинации базовых эмоций. Независимо от наличия/отсутствия в глаголе семантики агентивности, во всех лексико-грамматических вариантах (переходные и возвратные глаголы совершенного и несовершенного вида) присутствует эмоциональная составляющая (т. е. значение эмоционального состояния), которая и будет интересовать нас в первую очередь. Синтаксис глагольной конструкции позволяет обращаться не только к лексическому значению эмотивного глагола, но и к ее именным составляющим, которые типизируются психологами при интерпретации внеязыкового положения дел, стоящего за конструкциями эмотивных глаголов (см., например: [Кузнецова 2021]).
Русским эмотивным глаголам, соотносительным по переходности-возвратности, посвящена обширная лингвистическая литература. Их лексическая семантика в различных аспектах соотношения с синтаксисом конструкции, семантическим метаязыком, грамматическим и прагматическим потенциалом и «лексическим миром» описываемого слова и др. исследовалась и представлена, например, в [Васильев 1981; Wierzbicka 1992; Апресян 2000].
Переходные глаголы типа бесить, беспокоить, веселить, возмущать, волновать, восторгать, восхищать многократно получали описание в трудах по грамматике и семантике (см.: [Недялков, Сильницкий 1969; Иорданская 1970; Арутюнова 1976; Кустова 2002; Падучева 2004; Мустайоки 2022; Апресян 2015; Храковский 2020]). В семантической структуре этих глаголов обнаруживается определенная иерархия сем: базовым является эмотивно-статуальное значение, заключенное в корне, а вторичным, деривационным — значение каузации. Отсюда и обсуждаемая в литературе проблема каузированного состояния в связи намеренностью/ ненамеренностью каузатора, поскольку его контроль над внутренним состоянием субъекта чувствующего не абсолютен и зависит, в частности, от типа эмоции (соотношения в ней природно-физического/интеллектуально-рационального), индивидуальной лексической семантики глагола, вида глагола и др. (см., например: [Апресян В. Ю. 2014]). Склонность переходных эмотивов к передаче состояний 1‑го лица рассматривается в связи с порядком слов в конструкции [Овсянникова 2019].
Каузативно-эмотивные глаголы характеризуются регулярной соотносительностью с возвратными эмотивными глаголами: бесить — беситься, беспокоить — беспокоиться, радовать — радоваться, возмущать — возмущаться и т. д. Эти пары глаголов и их конструкции связаны синонимическими отношениями, при этом обсуждается вопрос о статусе каузативной семы при возвратном предикате: А ты сегодня удивился, когда мы с Сашей стали тебе писать тупые смски? (agd-ardin, Герда. Переписка в ICQ; 17.03.2008). — А тебя сегодня удивило, когда…
Возвратные эмотивы получают освещение в связи с проблемой словообразовательной производности с переходными [Мельчук 1995], что находит отражение в современных толкованиях. Так, в рамках одного издания переходный глагол (изумить) толкуется через возвратный: «А1 изумил А2 ‘Человек А2 в высшей степени удивился тому, что имеет место положение дел А1, потому что совершенно не ожидал, что А1 имеет место’» [Апресян, Галактионова, Иомдин 2023], — и независимо от возвратного коррелята (волновать) [Апресян Ю. Д. 2014]. В функционально-текстовом аспекте возвратные глаголы обсуждаются в связи с их темпоральными и личными характеристиками и жанровой предназначенностью [Никитина 2022]. Автор работы [Sonnenhauser 2010] находит в них агентивную сему, чем и объясняет их способность использоваться в определенной текстовой позиции — в словах автора при оформлении прямой речи. Возвратные эмотивы сближаются с интерпретационными глаголами (сообщают о наблюдаемом состоянии третьих лиц на основании внешних признаков, проявляющих его), см.: [Апресян 2004]. Передача актуальных состояний субъекта в форме 1‑го лица наст. вр. для большинства из них не характерна: Я расстраиваюсь, пугаюсь. При этом наличие «модальной загородки» снимает данное ограничение: Я не расстраиваюсь / Возможно, я расстраиваюсь, ср. серию высказываний: Я ошибаюсь — Я, возможно, ошибаюсь — Я не ошибаюсь, обсуждавшуюся Е. В. Падучевой (февраль 2010, устный доклад на конференции, посвященной юбилею Ю. Д. Апресяна).
Стативность значения (неагентивность, за исключением отдельных лексем и форм) накладывает отпечаток на семантику видовой пары эмотивов, как переходных, так и возвратных. Ю. С. Маслов квалифицирует видовую пару возвратных эмотивов как перфектную [Маслов 1948]. Это означает отсутствие контроля в семантике глагола, непредельность сов. в. (сов. в. обозначает начало ситуации, а несов. в. — ее продолжение: обрадовался → радовался) и непроспективность (ситуация не развивается от прошлого к будущему, от причины к цели, не имеет окончания в будущем). Для переходных эмотивов это свойство отмечено в [Гловинская 1982; Падучева 1996].
Синтаксически эмотивные глаголы выступают в качестве неканонических предикатов эмоционального состояния: Погода не радует, Брат расстроился (к каноническим относятся наречные предикативы типа горько, страшно, грустно и краткие прилагательные типа рад). Соединение в них глагольности, стативности (неагентивности) и периферического положения в системе статуальных предикатов приводит к колебаниям в категориальном значении «состояние/действие», особому характеру видовых значений, своеобразному функционированию парадигмы по линиям времени и лица.
В нашей работе соотносительные эмотивные глаголы рассматриваются во всех лексико-грамматических вариантах — это переходные и возвратные глаголы сов. и несов. в. (типа удивлять, удивляться, удивить, удивиться), см.: [Smirnov et al. 2021; Григорьев и др. 2022]. Эмотивы исследуются с точки зрения их лексической семантики, преобразованной в контексте отрицания, и аргументно-предикатной структуры, семантическими именными компонентами которой являются экспериенцер (субъект чувствующий) и каузатор (личный, предметный, пропозициональный, т. е. причина состояния в широком смысле), например: Он Experiencer не удивился; Вы / Ваши действия Causator меня Experiencer не удивили.
Данные для интерпретационного анализа получены в ходе небольшого исследования на двух корпусах текстов разной временной и жанровой принадлежности, которые подвергались автоматическому анализу.
Характеристика корпусов, метод автоматического анализа
Наш материал получен в процессе работы с корпусом современных политических дискуссий, собранным для автоматического анализа современной речевой продукции в сетевом общении. При составлении корпуса политических дискуссий (политический корпус, современный корпус, корпус YouTube) были использованы комментарии пользователей YouTube1 к видео политических и околополитических каналов разной идеологической направленности. Рассматривался временной отрезок длиной в один год — с апреля 2020 по апрель 2021 г. Было выгружено около 3,2 млн комментариев с общим объемом предложений около 5,2 млн.
Корпус нарративов XIX в. (нарративный корпус, корпус Достоевского) включает полные тексты и крупные фрагменты романов и повестей Ф. М. Достоевского («Белые ночи», «Неточка Незванова», «Игрок», «Идиот», «Преступление и наказание», «Бесы», «Братья Карамазовы» и др., всего 30 наименований) общим объемом 89 тыс. предложений.
На собранном материале проведен автоматический лексико-частотный, предикатно-аргументный и морфологический анализ клауз, содержащих эмотивные предикаты, что позволило выделить 2554 такие конструкции в нарративном корпусе, а из комментариев YouTube выделено около 104 тыс. таких конструкций. Дальнейшая обработка собранных данных выполнялась при помощи языка программирования Python.
Для выделения предикатно-аргументных структур использована нейросетевая модель на основе архитектуры трансформера [Vaswani et al. 2017]. Использованная модель имеет архитектуру BERT и была предобучена на корпусе текстов на русском языке [Kuratov, Arkhipov 2019]. Дополнительно для адаптации модели к идентификации семантических ролей проведено ее дообучение (fine-tunning) на корпусе из около трех тысяч клауз с эмотивными предикатами, в которых были размечены аргументы и их семантические роли. Дообученная модель опубликована в открытом доступе по ссылке2. С точки зрения архитектуры модели задача выделения предикатно-аргументных структур рассматривалась как классификация элементов последовательности. В данном случае элементы — токены, полученные после разбиения анализируемого текста токенизатором. Для каждого токена модель с учетом контекста всей последовательности предсказывает один из возможных классов ролей либо класс, обозначающий, что данный токен является предикатом. В ходе обучения модели замерено качество выделения семантических ролей при эмотивных предикатах путем оценки качества предсказаний модели на тестовой выборке. Оценка качества выполнялась с помощью F1-меры, рассчитываемой на уровне целых аргументов. Результаты оценки качества приведены в таблице 1.
Таблица 1. Результаты оценки качества нейросетевой модели BERT
| Сем. роль или предикат | Качество предсказания модели, F1-мера, % |
| Causator | 80,0 |
| Experiencer | 93,6 |
| Predicate | 94,7 |
| Overall | 89,6 |
Основным объектом исследования является современная сетевая речевая продукция. Корпус нарративных текстов Достоевского выступает в качестве фона для сравнения. Выбор в качестве контрастного фона именно текстов Достоевского связан с жанром и особенностями его идиостиля — это психологическое повествование, обусловленное фигурой рассказчика. На первом этапе сравнительный анализ корпусов был необходим, чтобы количественными данными проверить гипотезу о разной функционально-жанровой востребованности переходных и возвратных эмотивов (Я-жанры vs он-жанры, публицистика vs нарратив, см. также: [Никитина 2022]). Эта гипотеза подтверждена нашим материалом: в нарративном корпусе XIX в. преобладают возвратные эмотивы, в политическом корпусе — переходные (табл. 2).
Таблица 2. Эмотивы с отрицанием
| Корпус | Политический 21 | Нарративный 19 |
| Всего эмотивов | 104 873 | 2554 |
| Количество возвратных | 48 068 | 1402 |
| Количество переходных | 56 805 | 1152 |
| Всего эмотивов с отрицанием | 14 485 (13,81 %) | 204 (7,98 %) |
На втором этапе, при тестировании того, как машина отрабатывает отрицание, ручной анализ выборок, включающих по несколько сотен примеров, показал, что в двух корпусах эмотивные глаголы с отрицанием существенно разнятся по количеству употреблений: в политическом корпусе их частотность почти два раза выше, чем в нарративном (табл. 2). Это и стало исходным пунктом нашего исследования.
Для автоматического выявления эмотивов с отрицанием выполнялся поиск отрицательных частиц в синтаксическом дереве рассматриваемых клауз. При автоматическом выделении клауз с отрицанием не учитывались конструкции с двойным отрицанием (не может не удивлять), которыми мы посчитали возможным пренебречь в силу их малой частотности, а также контексты, в которых отрицательная частица отошла от формы эмотивного глагола в рамках структурно-семантической модификации предложения (И не надо будет удивляться, если…). Количество эмотивов с отрицанием составило 204 конструкции в корпусе нарративов XIX в. и 14 485 конструкций в корпусе комментариев YouTube (табл. 2).
Данные автоматического анализа текста представлены в табличном виде, во-первых, с количественными характеристиками для двух корпусов, во-вторых, с указанием текста клаузы, предиката (эмотива), экспериенцера и каузатора, с информацией о формах слов, с указанием леммы и граммем (полученных при помощи инструмента MyStem), а также о наличии отрицания (отрицательной частицы не) перед предикатом.
Лингвистический материал политического корпуса, содержащий эмотивные предикаты, представляет собой диалогические и монологические высказывания участников дискуссий. В нарративном корпусе часть высказываний относится к бытовому и социально-политическому диалогу или монологу (персонажная речь), часть представляет собой собственно-нарратив (слово автора), что соответствует терминам «речевой» и «нарративный» режим интерпретации [Падучева 1996]. В части, относящейся к речевому режиму, высказывания обоих корпусов сближаются в прагматико-коммуникативном плане, что и позволяет их сравнивать. Сюда относятся прежде всего конструкции с 1‑м и 2‑м лицом экспериенцера, с нулевым экспериенцером. Возможность сопоставления реального речевого материала, порожденного разными говорящими персонами, и персонажной речи из нарративов Достоевского обусловливается, на наш взгляд, и тем, что, как известно, согласно философской теории диалога М. М. Бахтина, художественный мир Достоевского принципиально полифоничен, это сфера равноправия разных голосов, пусть и созданных по воле автора.
Анализ материала
Семантическая характеристика эмотивов с отрицанием
Эмотивные глаголы, и переходные, и возвратные, в словарном употреблении можно разделить на четыре семантические группы по характеру эмоции, которую они выражают (каузация и ее связь с агентивностью в данном случае не важны, поскольку речь идет именно об эмотивном компоненте значения, который является базовым для этой семантико-грамматической группы глаголов): (1) позитивы, означающие приятные эмоции (типа радовать); (2) негативы, означающие неприятные эмоции (типа злить); (3) амбиваленты, которые могут быть охарактеризованы в позитивном, негативном ключе либо остаться без характеризации (типа приятно/неприятно удивить, впечатлить); (4) деэмотивы, означающие отсутствие эмоционального фона (типа успокоить, утихомирить, умиротворить). Отнесенность к одной из трех первых групп может подтверждаться толкованиями на семантическом метаязыке посредством характеризующих слов с позитивным/негативным значением (для позитивов и негативов соответственно) либо без них (для амбивалентов), ср.: восхищать — «то, что Х считает воспринимаемый им Y очень хорошим, каузирует то, что Х находится в достаточно интенсивном положительномэмоциональном состоянии…» [Иорданская 1970]; удивлять — «то, что в момент t Х уверен в осуществлении события Y или события Р (Y), а до t Х считал это событие маловероятным, каузирует то, что Х находится в “возбужденном” эмоциональном состоянии» [Иорданская 1970]. Интересно, что амбивалентная семантика может быть представлена через пару толкующих слов с союзом или — с негативной оценочностью и без нее: «А1 волнует А2 ‘Явление А1 является причиной того, что человек А2 находится в тревожном или возбужденном состоянии’» [Апресян Ю. Д. 2014: 231]. Отнесенность к группе 4 определяется толкованием, содержащим идею отсутствия «возбужденного» состояния», ср. толкование соответствующего существительного: «‘ПОКОЙ’ — отсутствие отрицательных эмоций и ненормально повышенного эмоционального фона» [Апресян Ю. Д. 2014].
Тем самым предлагаемая четырехчастная классификация эмотивных значений является двухступенчатой: на первой ступени устанавливается наличие/отсутствие эмоционального фона — тип (4) противопоставляется всем остальным, на второй — квалификация эмоционального фона — тип (1), (2) или (3). Ср. также более традиционную классификацию, сводящуюся к антонимическому (парному) противопоставлению (курсив наш): «emotion concepts — including the so-called basic ones, such as anger or sadness — can be defined in terms of universal semantic primitives such as ‘good’, ‘bad’… in terms of which all areas of meaning, in all languages, can be rigorously and revealingly portrayed» [Wierzbicka 1992: 539].
Рассмотрим отрицательную конструкцию с эмотивами. Негативы, амбиваленты и большинство позитивов с отрицанием приобретают деэмотивное значение: не тревожусь / не удивляюсь / не восторгаюсь = ‘испытываю спокойствие’. Деэмотивы с отрицанием имеют значение негативное: не успокоился = ‘беспокоился’. Подобным же образом ведет себя позитив радовать: не радует = ‘расстраивает’. Это означает, что частица не3, включенная в высказывание с эмотивным предикатом, не отрицает высказывание в целом (как это известно из логики, оперирующей предикатами действия, см.: [Богуславский 1985]). Отрицательная частица не взаимодействует с лексической семантикой эмотивного глагола, преобразуя ее таким образом, что отрицается само наличие некоторой эмоции (а тем самым утверждается деэмотивное значение как значение отсутствия «возбужденного состояния») либо утверждается наличие негативной эмоции. Ср. рассуждение о механизме взаимодействия отрицания именно с эмотивным компонентом значения глагола: «Отрицание с эмоциональными каузативами обычно воздействует только на компонент ‘эмоциональная реакция’, но не на компонент ‘действие’: Он не обидел ее своей бестактностью = ‘Он проявил бестактность, но ее это не обидело’» [Апресян В. Ю. 2014]. Приведенное рассуждение в части преобразования эмотивного значения естественным образом распространяется и на возвратные эмотивы.
На то, что сферой действия частицы не может являться не предикация, а семантика предикатного слова со значением чувства, обратил внимание И. М. Богуславский, назвав такие предикаты с отрицанием «идиоматическими сочетаниями»: не рад (= огорчен), не любит (≈ ненавидит) [Богуславский 1985: 23–34]. Обобщая, можно сказать, что семантические преобразования, происходящие с эмотивными предикатами под отрицанием, обнаруживают сущностное различие между предикатами состояния и предикатами действия. Отрицание действия является только отрицанием наличия данного действия, далее ситуация охарактеризована быть не может. Напротив, отрицание некоторого чувства означает не только отрицание наличия данного чувства (состояния), но и утверждение наличия другого чувства (состояния) как modus vivendi личного субъекта.
Остановимся на возможных значениях переходного эмотива с отрицанием не радует. Негативное значение может подчеркиваться с помощью операторов степени интенсивности состояния: Кстати, об идее переселения душ — меня оченьне радует, когда пытаются страдания неповинных людей, не пораженных какими-то там тяжкими грехами, объяснять тем, что будто бы люди там какое-то там зло совершили в прошлой жизни…4
См. также негативное значение в примерах со слитным написанием не с эмотивом с показателем степени и без него: Качество запчастей все больше НЕрадует; «Где обещанное лето?»: погода в июне нерадует нижегородцев (интернет-ресурсы). В отличие от показателей степени, отрицательное местоимение в позиции каузатора проявляет деэмотивное значение (= ‘оставляет безразличным, спокойным’): И на лунную дорожку нельзя долго смотреть, а то душа застынет, как холодец, и так и будешь потом с этим холодцом жить — медленный, спокойный и нерадует ничего5. Тем самым оператор количества, взаимодействующий с глагольной семантикой и отрицанием, утверждает наличие негативного чувства (очень не радует) и выражает «количество состояния», а отрицательное местоимение с бытийной семантикой отрицает наличие чувства (ничто/ничего/ничегошеньки не радует). Возвратный эмотив радоваться с отрицанием в противительных контекстах несет соответственно деэмотивное значение: Я не радуюсь, я только говорю «сошло»… (М. А. Булгаков «Белая гвардия»); Может — я не радуюсь, а боюсь (Максим Горький. Жизнь Клима Самгина. Ч. 4).
Рассмотренное выше взаимодействие отрицания с лексической семантикой эмотива, приводящее к утверждению наличия некоторого другого состояния, имеет место в повествовательных предложениях с индикативными формами. Обратимся теперь к конструкциям и формам эмотивных предикатов, в которых отрицание может работать по-другому — не приводит к появлению нового эмотивного значения. Это модально нагруженные конструкции и формы «вопрос и императив».
В общевопросительных предложениях (известно, что они не могут быть охарактеризованы как истинные или ложные) отрицательная частица не с лексической семантикой эмотива не взаимодействует, точнее, это перестает быть важным, поскольку целью общего вопроса является получение говорящим информации о наличии/отсутствии положения дел, названного предикатом. Сама суть общего вопроса удерживает (словарное) лексическое значение предикатного слова: доказательством этого является синонимичность общего вопроса с отрицанием и без него: Вы не удивились снегопаду? = Вы удивились снегопаду? Оба варианта общевопросительных предложения восходят к одному и тому же объективному содержанию: «Я хочу знать, удивились ли вы (или нет) / имело ли место то, что вы испытали удивление (или нет)»6. Сферой действия отрицательной частицы не в общевопросительном предложении является не предикация, не лексическое значение, а область модальности: посредством частицы не говорящий может смягчать категоричность вопроса (ср. вхождение не в категорию вежливости в рамках побудительно-вопросительных предложений: Не принесете мне воды?) либо иронизировать («ложное смягчение»): Вас не смущает, что вас не слушают? В отличие от вопросительных частиц разве, неужели, у частицы не отсутствует собственная дискурсивная семантика; вопрос о соотношении интонационных средств, оформляющих общевопросительное предложение с отрицательной частицей и без нее, остается открытым7.
В частном вопросе лексическая семантика эмотива преобразуется по стандартной модели, описанной для индикативных предложений: частица в соединении со словарным значением эмотива порождает значение нового состояния, а сам частный вопрос нацелен на детали и обстоятельства названной предикатом с отрицанием ситуации: Кто не удивился (= остался спокоен)? Почему вы не обрадовались (= спокойны или расстроены)?
Перейдем к императивам.
Семантическое взаимодействие граммемы повелительного наклонения, агентивности/стативности (в связи с видом) и отрицания очень тонко и детально обрисовано как семантическое «напряжение», разрешаемое посредством модальных модификаций предиката, в [Апресян 2012], поэтому остановимся здесь прежде всего на особенностях эмотивного значения в форме повелительного наклонения с отрицанием, вопрос об агентивности нас будет интересовать лишь постольку, поскольку он может быть связан с выражаемым переходным эмотивом эмотивным значением.
Возвратные эмотивы принадлежат сфере обозначения чувства. Императивы возвратных глаголов сохраняют собственно эмотивную семантику, и потому отрицательная частица преобразует их лексическое значение по стандартной модели, описанной для индикатива, а само императивное высказывание, как и для любых глаголов с семантикой неконтролируемости, означает (проспективный или ретроспективный) совет для несов. в. и (проспективное) предупреждение для сов. в.: Не обижайся; Не расстраивайся (совет, деэмотивное значение); Не испугайся, когда…, Не расстройся, если… — ср.: Не болей, Не заболей, если… Возвратные эмотивные императивы с отрицанием употребляются преимущественно в несов. в. и являются синтаксическими деэмотивами.
Императив переходного эмотива несов. в. с отрицанием в диалоге обычно употребляется реактивно, в ответ на действие адресата и делает акцент не на эмоциональной составляющей, а на действии, совершаемом каузатором: Не расстраивайте меня, Не пугайте меня. При этом отрицаемое действие обычно речевое: Не расстраивайте меня (= «Больше не говорите того, что вы сказали», «Перестаньте говорить…»), т. е. цель автора императивной реплики — остановить речевое действие адресата-каузатора, которое уже расстроило или обидело. Отрицание в данном случае работает с эмотивом как с глаголами действия и не меняет типа эмоции, она соответствует словарному значению (как и в общем вопросе). Отличие эмотивных императивов несов. в. с отрицанием состоит только в том, что они носят проспективный характер: Не испугай его, когда…
Тем самым мы разграничиваем лексические эмотивы и синтаксические эмотивы (ср. «идиоматические сочетания» у И. М. Богуславского). Лексические (или словарные) эмотивы — это эмотивы без отрицания и эмотивы с отрицанием в тех конструкциях и формах, в которых отрицание не меняет словарной окраски эмотива, — общевопросительных предложениях и повелительном наклонении переходных эмотивов. К синтаксическим эмотивам относятся формы в отрицательных конструкциях, в которых лексическая семантика эмотива преобразуется, — индикатив в повествовательных и частновопросительных предложениях и возвратный императив. Для синтаксических эмотивов характерно деэмотивное значение (у тех, которые восходят к лексическим позитивам, негативам, амбивалентам) или негативное (у тех, которые восходят к деэмотивам).
Результаты исследования
Топ‑5 эмотивов с отрицанием
Эмотивы с отрицанием характерны для обоих корпусов. Однако в политическом корпусе представлено практически в два раза больше отрицательных эмотивных конструкций, чем в нарративном: соответственно около 14 и 8 % относительно общего количества эмотивов (см. табл. 2). Данные из таблицы 2 были использованы для расчета критерия хи-квадрат для сравнения соотношений количества конструкций с отрицанием и без в двух корпусах. Несмотря на то что результаты данного теста показывают статистически значимые различия с достоверностью p < 0,01, критерий Крамера (Cramer’s V) для этих же значений равен приблизительно 0,02, что указывает на слабую связь между этими переменными. Подобная проблема возникает при сравнении столь разных распределений в целом и, в частности, при использовании статистических методов в лингвистических исследованиях [Kilgarriff 2005].
Для численного сравнения из выборки YouTube случайным образом выделена подвыборка с количеством эмотивов, равным количеству эмотивов нарративного корпуса (2554 примеров). Таблица 3 показывает, что в условиях нормализованной выборки цифры топов не сравнялись: в современном политическом корпусе «отрицающий» топ многочисленнее также почти в два раза (196 и 109 соответственно), что можно объяснить востребованностью конструкций-формул с не при определенном повороте дискуссии.
Рассмотрим, какая эмотивная семантика подвергается отрицанию чаще всего и каково результирующее значение эмотивов с отрицанием. Таблица 3 показывает, какие эмотивные корни более всего «притягивают» отрицание (каждый из переходных глаголов представляет однокоренное гнездо, собирающее все лексико-грамматические варианты по переходности/возвратности, сов./несов. в.): для нарративного корпуса — сердить, беспокоить, пугать, удивлять, обижать; для политического — интересовать, удивлять, волновать, смущать, обижать. Мы полагаем, что особенности лексического выбора в первую очередь связаны с временной принадлежностью корпусов; на это, в частности, указывает малочастотный в современном употреблении глагол сердить: иерархически более высокая позиция экспериенцера [Апресян 2004; Никитина 2022], очевидно, придает архаический характер самой эмоции: в современных условиях участники дискуссий чаще обнаруживают свои эмоции «на равных». Все эмотивные глаголы, входящие в топы с отрицанием, имеют негативное или амбивалентное лексическое значение: пугать, обижать, смущать, сердить, беспокоить — негативные, а волновать, удивлять, интересовать — амбивалентные. Результирующее значение их в отрицательной конструкции — деэмотивное.
Таблица 3. Лексический топ‑5 эмотивов с отрицанием8
| Корпус | Топ–5 | Переходные | Возвратные | Общее количество |
| Нарратив 19 | не_сердить | 1 | 38 | 39 |
| не_беспокоить | 11 | 7 | 18 | |
| не_пугать | 11 | 7 | 18 | |
| не_удивлять | 3 | 15 | 18 | |
| не_обижать | 7 | 9 | 16 | |
| Всего | 33 | 76 | 109 | |
| Политический 21 | не_интересовать | 32 | 29 | 61 |
| не_удивлять | 24 | 30 | 54 | |
| не_волновать | 25 | 5 | 30 | |
| не_смущать | 28 | 2 | 30 | |
| не_пугать | 13 | 8 | 21 | |
| Всего | 122 | 74 | 196 |
Почему выбирается отрицание для передачи деэмотивного значения («синтаксический» деэмотив), а не словарный деэмотив? Очевидно, потому что словарные деэмотивы (типа успокоить, умиротворить) несут перфектное, динамическое значение: Его успокоили/успокаивают ваши слова. Это состояние спокойствия, данное в своем начале, после испытанного волнения, и деэмотив отмечает на линии времени точку смены одного состояния другим, новым (инхоативное значение). При этом перфектностью отмечен не только сов. в., но и несов. в., даже в наст. имеется инхоативное значение перехода от возбужденности к спокойствию: Дорогая Лиличка! Сегодня утром прилетел из Еревана сюда <в Баку>, и тут меня ждал «сюрприз» с концертами. <…> будет всего два концерта вместо шести по плану. Поломал их Сулханишвили телеграммой. <…> И я очень огорчен, что все полетело. Пять дней безделья. А сегодня Страстная Суббота и завтра Пасха. Я всеми мыслями дома, и мне очень грустно, что я никогда не бываю дома в праздник. <…> Послал вам телеграмму — поздравил семью и все… Вот что мне доступно в такой праздник. Спасибо тебе за пару хороших слов в телеграмме в день нашей свадьбы. Это меня очень успокаивает и вознаграждает за мои скитания (Лидия Вертинская. Синяя птица любви, 2004), — успокаивающее действие телеграммы вклинивается в текущее состояние, как бы разрывая время, отданное огорчению и грусти.
Выбор словарного деэмотива не соответствует коммуникативной цели в условиях, когда говорящий должен подчеркнуть, что состояние волнения и не начиналось, хотя на то могли быть причины, ср. несинонимичность: Это не удивляет / Я не удивляюсь (эмоции нет и не было) — Это успокаивает / Я успокаиваюсь (эмоция была, но в данный момент каузировано спокойствие).
Эмотивы с отрицанием имеют статическое значение: время течет, состояние не изменяется — Меня не интересует ваше мнение / Я не интересуюсь вашим мнением; В принципе уже все это не удивляет. В данных примерах акцентируется состояние отсутствия эмоционального фона, которое декларируется говорящим и относится к моменту речи и времени, предшествующему и следующему за моментом речи, в ситуациях, когда каузация эмоции имела место («мнение», «все это» — каузаторы ожидаемых, но не начавшихся состояний), но новое эмоциональное состояние не наступило9. Сами декларации приобретают категоричный характер за счет значения времени — обобщенного настоящего.
Значение неизменного отсутствия «повышенного эмоционального фона» захватывает не только несовершенный, но и совершенный вид: И не надо будет удивляться, если труп этого самого болтливого… найдут в Яузе (YouTube); Меня не заинтересовало ваше предложение. Совершенный вид эмотива с отрицанием (переходного или возвратного) отмечает на линии времени момент каузации (реальной или потенциальной), но не момент начала нового состояния — некоторое состояние было до каузации и продолжается после нее, новое же не наступает. См.: Хоть ты не испугался, глаза открываешь народу, это просто… что твариться (YouTube); Я уже ничему не удивлюсь, но в краснодарском крае, мне кажется, коррупция так процветает (YouTube); Я не удивлюсь если эти артисты после передачки вместе коньяк пьют!!!(YouTube). В нашем материале имеются примеры, интересные с точки зрения контекстуального значения видо-временной формы эмотива: Ну уже ничего не удивляет (YouTube); Теперь ничему не удивляюсь (YouTube). Временные операторы уже, теперь соотносят состояние, в котором в настоящее время находится говорящий, с временным планом прошлого, что могло бы способствовать перфектному пониманию (перелом, смена состояний), но эти два временных плана не соединены в одну временную линию и представляют собой два отдельных мира, мир настоящего представлен таким образом, что текущее состояние неизменяемо, имперфектно.
Остановимся на отдельных особенностях лексической эмотивной семантики топ‑5 эмотивов с отрицанием, характерных для двух корпусов. Во-первых, как было сказано выше, для обоих характерно то, что они собраны из обозначений эмоций негативного и амбивалентного спектра, во-вторых, имеются два гнезда, общие для обоих временных пластов (удивлять, пугать), и три разных (сердить, беспокоить, обижать — корпус Достоевского, интересовать, смущать, волновать — политический корпус), в‑третьих, гнезда волновать (корпус Достоевского) и беспокоить (политический корпус) сближаются по семантике, обозначая сходные или одну и ту же эмоцию, что заставляет предположить смену моды на слово при сохранении типа эмоции.
В современном корпусе доминируют, занимая два первых места, гнезда интересовать (= ‘привлекать внимание’), удивлять (= ‘изумлять’), имеющие в своей семантике довольно ощутимую ментальную составляющую, что проявляется в рациональной семантике толкующих слов «внимание», «изумлять» (ср. ум) в словаре Ушакова. Топ‑5 нарративного корпуса более эмоционален: здесь только один глагол с ментальной семой — удивлять, и он занимает четвертое место. Высказывания с Я‑экспериенцером в «политическом» корпусе, организованные этими эмотивами, подчеркивают невнимание говорящего к мнению адресата: то что написано вами меня не интересует (YouTube). Высказывания с ты/вы-экспериенцером носят проспективный характер (в рамках сложных предложений изображают ситуацию в будущем) и содержат поучение, которое делает «неэмоциональный», «умный» говорящий «эмоциональному», а потому «неразумному» адресату: С такими то кричалками не удивляйтесь, что сторонников у вас будет равно 0 (YouTube); Изучай лучше, тогда не будешь удивляться (YouTube); А если пишешь однобокую хрень — не удивляйся, что люди не согласны (YouTube). Если неиспытывание эмоции удивления для современного говорящего является ценностью (говорящий выступает с позиций собственного превосходства, которое обусловлено большим, чем у адресата, знанием и потому отсутствием эмоции), то для романного героя XIX в. отсутствие эмоции предстает человеческим дефектом, и эмоциональный аргумент работает «в противоположную сторону»: Вы, кажется, ничему не удивляетесь, князь, — прибавил он (Ипполит), недоверчиво смотря на спокойное лицо князя, — ничему не удивляться, говорят, есть признак большого ума; по-моему, это в равной же мере могло бы служить и признаком большой глупости… («Идиот»).
Глаголы гнезд сердить, беспокоить с отрицанием (топ‑5 нарративного корпуса) в формах повелительного наклонения и наст. 2‑го л. ожидаемы в этикетных формулах (не сердитесь, не беспокойтесь). При этом в диалогах Достоевского они употребляются в провокационных условиях, когда говорящий персонаж сознает совершаемое им нарушение личной границы адресата и предполагает его негативную эмоциональную реакцию. Ситуация осложняется тем, что говорящий занимает неоднозначную этическую позицию — это не сожаление, не раскаяние перед адресатом, а скорее испытание его, наблюдение за ним и его реакциями, что обнаруживается в ремарке, сопровождающей прямую речь персонажа:
Да вы не сердитесь, Родион Романович, рассудите спокойно и хладнокровно. Говоря это, Свидригайлов был сам чрезвычайно хладнокровен и спокоен (Ф. М. Достоевский. Преступление и наказание); — Господи! Да что вы это! Да об чем вас спрашивать, — закудахтал вдруг Порфирий Петрович, тотчас же изменяя и тон, и вид и мигом перестав смеяться, — да не беспокойтесь, пожалуйста, — хлопотал он, то опять бросаясь во все стороны, то вдруг принимаясь усаживать Раскольникова… (Ф. М. Достоевский. Преступление и наказание); — Вы не сердитесь на меня за что-нибудь? — спросил он вдруг, как бы в замешательстве, но однако же прямо смотря всем в глаза (Ф. М. Достоевский. Идиот).
Этикетные выражения с эмотивами нехарактерны для современных сетевых дискуссий, где участники высказываются открыто и прямолинейно, скорее заявляя о себе, чем наблюдая за другими.
Семантика экспериенцера в топ‑5
Эмотивные глагольные конструкции применяются для описания чужих состояний, интерпретируемых извне (2‑е и 3‑е лицо экспериенцера), и для передачи собственных состояний говорящего. Формализовать данные, касающиеся 3‑го лица, трудно из-за множественности типовых фигур, стоящих за соответствующими местоимениями, собственными и нарицательными именами. Этот материал используют для своих интерпретаций психологи, а для лингвистической семантики и прагматики интерес представляют прежде всего 1‑е и 2‑е лицо. Остановимся на наиболее интересных наблюдениях.
Автоматический анализ экспериенциальной составляющей в высказываниях проводился посредством (1) предикатно-аргументного анализа для случаев, когда экспериенцер представлен словом: Меня не интересует ваше мнение (YouTube); Вас не смущает что вас никто не слушает!!!!!! (YouTube); И это его не пугало! (YouTube); (2) морфологического анализа для выявления экспериенцера по глагольной форме, когда он выражен синтаксическим нулем: Не пугайтесь Øвы (YouTube); В принципе уже всё это не удивляет Øменя (YouTube). Результаты см. в таблицах 4 и 5, где представлено сравнение нормализованных выборок. Кроме того, в таблице 5 для лингвистически наиболее интересного показателя дополнительно приведены значения для полного корпуса YouTube.
Таблица 4. Вербализованный экспериенцер в топ‑5
| Корпус | Предикат | Я | Ты/вы | Мы | Никто | Другое | Всего |
| Нарратив 19 | не_сердить | 23 | 16 | 0 | 0 | 7 | 46 |
| не_беспокоить | 1 | 2 | 1 | 2 | 9 | 15 | |
| не_пугать | 5 | 2 | 1 | 0 | 7 | 15 | |
| не_удивлять | 3 | 2 | 0 | 0 | 5 | 10 | |
| не_обижать | 5 | 2 | 0 | 1 | 6 | 14 | |
| Политический | не_интересовать | 15 | 4 | 1 | 9 | 17 | 46 |
| не_удивлять | 22 | 1 | 0 | 5 | 5 | 33 | |
| не_смущать | 1 | 8 | 2 | 5 | 11 | 27 | |
| не_волновать | 1 | 9 | 0 | 12 | 5 | 27 | |
| не_пугать | 3 | 0 | 2 | 1 | 12 | 18 |
Таблица 5. Нулевой экспериенцер в топ‑5
| Корпус | Предикат | 1‑е л. ед. возвр. | 2‑е л. ед. и мн. возвр. | 3‑е л. наст./буд. Пере-ходные | Прош. перех. | Пов. ед. и мн. перех. | Пов. ед. и мн. возвр. | Инф. | Другое | Всего |
| Нарратив 19 | не_сердить | 0 | 0 | 0 | 0 | 0 | 0 | 0 | 1 | 1 |
| не_беспокоить | 0 | 4 | 0 | 0 | 0 | 0 | 0 | 0 | 4 | |
| не_пугать | 0 | 0 | 0 | 1 | 0 | 0 | 0 | 2 | 3 | |
| не_удивлять | 0 | 0 | 0 | 0 | 0 | 0 | 1 | 7 | 8 | |
| не_обижать | 0 | 1 | 1 | 0 | 0 | 0 | 0 | 0 | 2 | |
| Политический | не_интересовать | 2 | 0 | 3 (105) | 0 | 0 | 0 | 0 | 10 | 15 |
| не_удивлять | 4 | 1 | 7 (225) | 4 | 0 | 0 | 3 | 2 | 21 | |
| не_смущать | 0 | 0 | 1 (100) | 0 | 0 | 0 | 2 | 0 | 3 | |
| не_волновать | 0 | 0 | 3 (63) | 0 | 0 | 0 | 0 | 0 | 3 | |
| не_пугать | 0 | 0 | 1 (7) | 0 | 1 | 0 | 0 | 1 | 3 |
Таблица 4 показывает, что в современном корпусе деэмотивы лексически распределены между 1‑м и 2‑м лицом экспериенцера: гнезда не интересовать, не удивлять тяготеют к Я, не смущать, не волновать — к ты/вы, а в корпусе Достоевского самое частотное гнездо не сердить связан с обоими лицами экспериенцера. Еще одна характеристика речи участников политических дискуссий, резко отличающая ее от персонажной речи в нарративе Достоевского, — это квантификация экспериенцера посредством кванторного местоимения никто. Этот прием, категорически утверждающий доминирование Я, позволяет соединить Я говорящего с другими, благодаря чему эмоциональный аргумент становится более «весомым»:
Тут Байденом и Меркель никого не напугать (YouTube); Мнение ботов никого не интересует (YouTube); Этот псевдоопыт, псевдомораль давно никого не интересует (YouTube).
Рассмотрим таблицу 5. В отличие от форм 1‑го и 2‑го лица возвратных глаголов, которые показывают сходную картину в обоих корпусах, формы 3‑го лица обоих чисел наст./буд. вр. переходных эмотивов практически не встречаются в корпусе Достоевского, но нередки в корпусе YouTube (ср. данные для полного корпуса, которые приведены в скобках). В клаузах с формами наст./буд. 3‑го лица имеется незаполненная позиция экспериенцера в Вин. п. Тривиальным является случай анафорического синтаксического нуля: Его ничего не трогает и Øего не интересует. Более интересно неанафорическое употребление конструкции. Тогда в незаполненной позиции принято восстанавливать экспериенцера 1‑го лица, так как для прототипического субъекта состояния (т. е. Я) стандартной формой выражения является косвенный падеж и синтаксический нуль: Вот как-то даже не удивляет Ø уже ничего (YouTube) = ‘меня не удивляет’; Дуры Ø не интересуют (YouTube) = ‘меня не интересуют’; Факты и подробности вообще Ø не интересуют (YouTube) = ‘меня не интересуют’; Поведение кремлеботов не удивляет Ø = ‘меня не удивляет’ (Youtube) — ср.: Грустно, Холодно (= ‘мне грустно / холодно’). Связь с 1‑м лицом действительно несомненна, когда речь идет о реальной модальности, особенно в монологических контекстах, но в условиях ирреальной модальности (вопросительное предложение, придаточное условное) синтаксический нуль экспериенцера следует связывать со 2‑м лицом адресата: Ничего не смущает Ø, зомби?, ничего не смущает Ø? за 2 дня рейтинг на 6 процентов упал? (YouTube) = ‘тебя не смущает?’; Если Ø не пугает климат, переезжайте (YouTube) = ‘если вас не пугает’. Всплеск употребления данной неанафорической конструкции в корпусе YouTube обусловлен жанровыми особенностями политического корпуса, в котором соединяются диалогизм и публицистические элементы Я‑текста, свою роль играет и активизация самой этой конструкции в современной речи.
Функции эмотивов с отрицанием
Топ‑5 эмотивов с отрицанием показал, что отрицание соединяется с эмотивными глаголами негативного и амбивалентного спектра, что должно давать деэмотивную семантическую модификацию эмотивного глагола (табл. 6). Предположим, что не только в топ‑5, но и в целом по нашим корпусам отрицание работает на порождение деэмотивной семантики, которая играет важную роль в утверждении эмоциональной невовлеченности экспериенцера (Не удивляет тот факт, что…) и в предъявлении ее как желаемой ценности (Не расстраивайтесь). Проверим эту гипотезу, сравнив общее количество эмотивов с отрицанием с количеством тех эмотивов с отрицанием, которые не имеют деэмотивного значения. Это (1) синтаксические негативы (как результат взаимодействия частицы не с деэмотивным и, редко, позитивным значением) и синтаксические деэмотивы (как результат взаимодействия частицы не с амбивалентным и негативным значением), а также эмотивы с отрицанием в конструкциях и формах, в которых новое эмотивное значение не рождается, (2) общевопросительные предложения и (3) императивные предложения с переходными эмотивами. Результаты сравнения на полных выборках см. в таблице 6.
Таблица 6. Синтаксические негативы
| Категория эмотивов с отрицанием | Нарратив 19 | Политический 21 | |||
| Кол-во | % | Кол-во | % | ||
| Эмотивы с отрицанием в вопросительных предложениях | 13 | 6.37 | 1267 | 8,75 | |
| Эмотивы с отрицанием — императивы | 7 | 3,43 | 902 | 6,22 | |
| Эмотивы с отрицанием с негативным значением | Радовать | 3 | 1,47 | 601 | 4,14 |
| Успокаивать | 3 | 1,47 | 368 | 2,54 | |
| Всего | 26 | 12,75 | 3138 | 21,66 | |
(1) В нашем материале синтаксические негативы представлены отрицательными модификациями деэмотивного глагольного гнезда успокаивать (другие глаголы этой группы не встретились) и позитивного гнезда радовать, которые составляют по 1,47 % в корпусе Достоевского и соответственно 2,54 и 4,14 % в политическом корпусе относительно всех эмотивов с отрицанием. В сумме синтаксические негативы составляют около 3 % в корпусе Достоевского, около 7 % — в политическом корпусе YouTube.
(2) Предложения, оканчивающиеся вопросительным знаком (в их состав входят общий и частный вопрос), составляют в политическом корпусе 8,24 % от числа клауз, организованных эмотивами с отрицанием, в корпусе Достоевского на вопросительные предложения приходится 6,24 %. Соответственно на общевопросительные предложения должно приходиться 8 % или менее в первом корпусе и 6 % или менее во втором.
(3) Переходные императивы составляют в политическом корпусе 6,22 % от общего количества клауз с эмотивами с отрицанием, в корпусе Достоевского — 3,43 %.
Если сложить все цифры, представленные выше, то получим максимально возможное количество контекстов, не относящихся к деэмотивному значению, для гипотетического случая, когда примеры для категорий 1, 2, 3 не пересекаются. В корпусе Достоевского это менее 11 %, в политическом корпусе — менее 21 %. Тем самым на синтаксические деэмотивы должно минимально приходиться от 80 % до 90 % всех эмотивов с отрицанием. Для более реального случая, когда допускаем, что имеет место пересечение категорий в одном примере, цифры синтаксических деэмотивов будут даже выше указанных интервалов.
Помимо информации, относящейся к деэмотивам, таблица 6 дает дополнительный материал для характеристики современных говорящих и их речевых тактик. Во-первых, как показано выше, в политическом корпусе возрастает доля синтаксических негативов (1) типа не радует, не успокоили, что является маркером нарастания депрессивно-тревожных настроений (согласно нашим неопубликованным исследованиям). Во-вторых, в том же корпусе увеличивается и доля вопросительноотрицательных предложений с эмотивами (2), что отражает высокую активность говорящих, направленную вовне, это относится и к риторическому и адресатному вопросу (о вопросе как волеизъявлении см.: [Пешковский 2001]). В‑третьих, в том же корпусе существенно больше императивов переходных глаголов с отрицанием (3) типа не оскорбляйте, не пугайте, которые составляют 50,36 % сравнительно с 15,56 % в корпусе Достоевского. Это дополнительно подтверждает активную позицию современного говорящего, стремящегося к контролю над адресатом и его предполагаемыми действиями. См., например, серию предикатов 2‑го лица с ты/вы-каузатором (императив и другие глагольные формы со значением действия): Так что не напугаешь, казачек засланный (YouTube); Я вырос в 90-ые в достаточно бедной семье, можете меня ими не пугать (YouTube); Историю учи и не пугай меня (YouTube).
Обсуждение результатов
Особенностью нашего исследования является то, что изучаются малочастотные по отношению к общему объему корпусов явления, хотя сами выборки довольно солидные — от нескольких тысяч до нескольких сотен тысяч клауз с эмотивными предикатами. При работе с корпусами с такими разными количественными и качественными (разножанровость и разновременность) характеристиками возникают вопросы о сопоставимости получаемых данных и о причинах, обусловливающих их различия.
В нашем исследовании внимание было сосредоточено на речевом материале интернет-дискуссий, который послужил фокусным корпусом, фоновым выступил корпус нарративов Достоевского. Расхождение фокусного и фонового корпусов по объему бывает практически предопределено самим предметом исследования и его свойствами. В случае современного сетевого контента в целом это огромный объем речевой продукции, а в случае региональных исследований интернет-площадок — ограниченность объема за счет меньшего количества пользователей и меньшей их активности. В случае исследования речевой продукции лиц с патопсихологией (депрессия, шизофрения) — реальная ограниченность патопсихологического речевого материала. Однако потребность в изучении, в том числе сравнении, редкого и малочисленного или, напротив, чрезвычайно объемного речевого материала остается.
Для решения вопроса численной диспропорции корпусов мы прибегали к нормализации выборок. При неравнозначных объемах текстовых корпусов мы также не исключаем сравнения полных выборок, особенно если речь идет о высокочастотных показателях. Очевидно, что самыми достоверными будут морфолого-грамматические показатели в силу их высокой встречаемости, менее надежны лексико-семантические и тем более конструкционно-синтаксические. Соответственно, в таблице 2 (количество эмотивов с отрицанием) и таблице 6 (эмотивы с отрицанием в особых конструкциях) показано сравнение данных полных корпусов в процентах. Для балансировки редко встречаемых значений — лексико-семантических и конструкционно-синтаксических — мы обращаемся к нормализованным выборкам (табл. 3–5), при этом интерес к функционированию эгоцентрической конструкции с Вин. п. экспериенцера побудил нас обратиться к анализу не только выборки фокусного корпуса, но и корпуса в целом (табл. 5). Сравнение синтаксических компонентов конструкций носит предварительный, «скетчевый» характер (табл. 4–6) и должно быть продолжено на более обширном материале. При анализе синтаксиса конструкций на текущем этапе одной из основных проблем является ограниченность объема корпуса нарративов XIX в., так как в некоторых частях работы рассматриваются такие специфичные и редкие атрибуты текста, как выявленные логически экспериенцеры (субъектные «синтаксические нули»).
На вопрос о том, чем обусловлены обнаруживаемые между корпусами различия в лексическом составе эмотивов, морфологии, синтаксисе: временной принадлежностью, жанром или идиостилем, — может быть дан предварительный ответ с опорой на функционально-семантическую интерпретацию данных автоматического анализа.
Мы полагаем, что высокая (по сравнению с переходными) представленность возвратных эмотивов, особенно в реальном синтаксическом наклонении, характерна для нарративных жанров в целом как маркер внешней точки зрения и отсутствия солидаризации между автором и героем. Это в максимальной мере проявляется в художественном мире Достоевского, повествование у которого обусловлено специфической фигурой рассказчика. Более высокую употребимость эмотивов с отрицанием в корпусе YouTube мы связываем с прозаическими Я‑жанрами, в частности с жанром современного сетевого диалога с его своеобразной личностной позицией говорящего (пишущего).
Колебания в лексическом составе эмотивного топ‑5 с отрицанием между XIX и XXI вв. могут быть объяснены за счет смены во времени ведущих эмоций (см. сердить), номинациями которых говорящие обмениваются при общении, а также за счет вытеснения «несовременных» корней и слов при сходстве/тождестве испытываемой эмоции (ср.: волновать — беспокоить). При этом интересно то, что стабильной во времени характеристикой топ‑5 являются три эмоции из пяти (удивление, испуг, беспокойство-волнение), характерные для обоих корпусов.
В рамках междисциплинарного исследования встает вопрос о связи между словом, называющим эмоцию, чувством, испытываемым говорящими, и психологией личности. По результатам автоматического анализа корпуса текстов, написанных пациентами с диагнозом «депрессия» и пользователями социальных сетей, у которых отмечаются высокие показатели депрессивности по шкале Бека (наше неопубликованное исследование) известно, что негативные эмотивы показали себя как маркер тревожно-депрессивных состояний. В наших исследованиях по патопсихологии синтаксические деэмотивы не показали связи с депрессией, хотя семантически они коррелируют с такими поведенческими депрессивными характеристиками, как подавленность, апатичность, пассивность. Велика вероятность, что деэмотивам должна быть отведена роль не диагностического признака, а только декларативного средства ведения дискуссии, обнаруживающего малую рефлексию и манипулятивность говорящего.
Выводы
Наше небольшое исследование, выполненное в рамках совершенствования и тестирования инструмента автоматического анализа текста для прикладных задач психологии, показало интересные результаты для лингвистики и стилистики текста, для прагматической оценки современной сетевой коммуникации.
Сущностное отличие предиката эмоционального состояния от предиката действия состоит в том, что сферой действия отрицания для эмотивов является лексическая семантика глагола (а не вся предикация), точнее ее эмотивная часть; отрицание в соединении с эмотивным глаголом негативной, амбивалентной и позитивной семантики дает деэмотивное значение (отсутствие состояния эмоциональной «возбужденности»), в соединении с глаголом деэмотивной семантики — негативное значение.
Лексические деэмотивы имеют динамическое перфектно-инхоативное значение (смены состояния), синтаксические деэмотивы (построенные на базе отрицания) имеют статическое значение (непрерывность). Поэтому последние востребованы для передачи актуального значения отсутствия «повышенного эмоционального фона».
Эмотивы с отрицанием в соединении с экспериенцером 1‑го лица и квантифицированным экспериенцером востребованы современными спикерами соцсетей, обращающимися к эмоциональной аргументации: посредством эмотива с отрицанием демонстративно утверждается превосходство «нечувствующего» говорящего над «чувствующим» адресатом. О высокой активности говорящего, его ироничности и стремлении управлять поведением адресата свидетельствуют конструкции эмотивных глаголов со 2‑м лицом экспериенцера и каузатора.
Лингвистический анализ персонажной речи с эмотивными глаголами помог вскрыть один из механизмов создания психологического напряжения в нарративных текстах Достоевского. Это сложное соединение прямой речи персонажа, имеющей поверхностно-этикетный характер, и нарративных ремарок, в которых приоткрываются цели говорящего персонажа, лежащие за пределами этикетной нормы (провокация и наблюдение за эмоциональным состоянием другого лица).
1 При цитировании материалов корпуса особенности авторской орфографии и пунктуации сохраняются, принадлежность цитаты корпусу отмечается следующим образом: (YouTube). ↑
2 rubert-base-srl. Hugging face. Электронный ресурс https://huggingface.co/Rexhaif/rubert-base-srl. ↑
3 Понятно, что отрицательная модификация значения эмотива формируется не только за счет отрицательной частицы, но и за счет лексических и фразеологизированных средств: Впрочем, зал это мало волнует (Григорий Горин. Иронические мемуары. 1990–1998); Не то чтобы нас это удивляет (Юлия Пешкова. Дом мод. 2002). ↑
4 Дорога негаснущей надежды. Писатель Владислав Крапивин и священник Димитрий Струев. Правмир. Электронный ресурс https://www.pravmir.ru/doroga-negasnushhey-nadezhdyi-pisatelvladislav-krapivin-i-svyashhennik-dimitriy-struev/?ysclid=m98msofplk759029471 ↑
5 Бобылева Д. Тот, кто водится в метро. Журнальный зал. Электронный ресурс https://magazines.gorky.media/october/2013/4/tot-kto-voditsya-v-metro.html?ysclid=m98mx3d5c350129812. ↑
6 Обзор литературы, посвященной отрицанию, см. в работе: [Падучева 2016]. ↑
7 Частица не может играть определенную роль в интонационном оформлении общего вопроса, предположительно смягчая контур ИК‑3 (это предположение нуждается в проверке), ср. исследование [Кодзасов 1993], посвященное интонации предложений с дискурсивными словами. ↑
8 В таблицах каждое гнездо представлено переходным глаголом несов. в., но включает все лексико-грамматические варианты однокоренных глаголов. ↑
9 Для передачи значения неизменяемого (длящегося) состояния эмоциональной незатронутости в современном языке имеются средства без отрицания, это именные предикаты: все равно, до фонаря, до лампочки, по барабану, фиолетово и т. п. Эти средства экспрессивны, имеют просторечную окраску, которой лишены эмотивные глаголы. Обращением к таким глаголам говорящий украшает свой социально-речевой портрет (более того, переходные эмотивы — примета публицистических жанров), но внешняя корректность и статусность высказываний с глагольными эмотивами может разрушаться за счет фактического содержания и чувствительно затрагивать личную сферу адресата.↑
Апресян, В. Ю. (2014). Контроль и отрицание: взаимодействие значений. Вопросы языкознания, 2, 3–26.
Апресян, В. Ю. (2015). Механизмы образования и взаимодействия сложных значений в языке. Дис. … д-ра филол. наук. М.
Апресян, В. Ю., Галактионова И. В., Иомдин Б. Л. (Ред.). (2023). Активный словарь русского языка. Т. 4. М.: МЦНМО.
Апресян, Ю. Д. (2004). Интерпретационные глаголы: семантическая структура и свойства. Русский язык в научном освещении, 1, 5–22.
Апресян, Ю. Д. (2012). Грамматика глагола в активном словаре (АС) русского языка. В Ю. Д. Апресян (Ред.), Смыслы, тексты и другие захватывающие сюжеты. Сборник статей в честь 80-летия Игоря Александровича Мельчука (с. 42–59). М.: Языки славянской культуры.
Апресян, Ю. Д. (Ред.). (2000). Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. М.: Языки славянской культуры.
Апресян, Ю. Д. (Ред.). (2004). Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. М.: Языки славянской культуры.
Апресян, Ю. Д. (ред.) (2014). Активный словарь русского языка. Т. 2. М.: Языки славянской культуры.
Арутюнова, Н. Д. (1976). Предложение и его смысл. Логико-семантические проблемы. М.: Наука.
Богуславский, И. М. (1985). Исследования по синтаксической семантике: сферы действия логических слов. М.: Наука.
Васильев, Л. М. (1981). Семантика русского глагола. М.: Высшая школа.
Гловинская, М. Я. (1982). О семантике видового противопоставления в русском языке. В И. В. Карклиньш (Ред.), Проблемы семантики. Рига: Латв. гос. ун-т им. П. Стучки.
Григорьев, О. Г., Кузнецова, Ю. М., Никитина, Е. Н., Смирнов, И. В., Чудова, Н. В. (2022). Каузативноэмотивный анализ. Ч. I. : Методика изучения эмоциональных реакций пользователей социальных сетей. Психологический журнал, 43 (3), 114–121.
Золотова, Г. А., Онипенко, Н. К., Сидорова, М. Ю. (2004). Коммуникативная грамматика русского языка. М.: МГУ; ИРЯ РАН.
Иорданская, Л. Н. (1970). Попытка лексикографического толкования группы русских слов со значением чувства. В Машинный перевод и прикладная лингвистика (с. 3–26). М.: МГПИИЯ им. М. Тореза.
Кодзасов, С. В. (1993). Интонация предложений с дискурсивными словами. Группы: едва, действительно, вообще, совсем, прямо. В А. Н. Баранов, В. А. Плунгян, Е. В. Рахилина (Ред.), Путеводитель по дискурсивным словам русского языка (с. 182–204). М.: Помовский и партнеры.
Кузнецова, Ю. М. (2021). Атрибутирование эмоций как составляющая «образа старости» по данным предикатного анализа дискуссий в YouTube. В В. В. Рубцов, М. Г. Сорокова, Н. П. Радчикова (Ред.), Цифровая гуманитаристика и технологии в образовании (DHTE 2021) (с. 509–520). М.: Изд-во ФГБОУ ВО МГППУ.
Кустова, Г. И. (2002). О типах производных значений слов с экспериенциальной семантикой. Вопросы языкознания, 2, 16–34.
Ляшевская, О. Н. (2022). Корпусные инструменты в грамматических исследованиях русского языка. М.: ЯСК.
Маслов, Ю. С. (1948). Вид и лексическое значение глагола в современном русском литературном языке. Известия АН СССР. Отделение литературы и языка, 7 (4), 303–316.
Мельчук, И. А. (1995). Русский язык в модели «Смысл — Текст». М.: Языки русской культуры.
Мустайоки, А. (2022). Теория функционального синтаксиса. От семантических структур к языковым средствам. М.: Языки славянской культуры.
Недялков, В. П., Сильницкий, Г. Г. (1969). Типология каузативных конструкций. В А. А. Холодович (Ред.), Типология каузативных конструкций (с. 5–19). Л.: Наука.
Никитина, Е. Н. (2022). Возвратные эмотивные глаголы как статуальные предикаты: семантика конструкции и текстовые функции. Вестник Московского университета, 4, 64–79.
Никитина, Е. Н., Онипенко, Н. К. (2019). Когнитивно-лингвистическая интерпретация результатов автоматического анализа текстов психически больных. Искусственный интеллект и принятие решений, 3, 60–69.
Овсянникова, М. А. (2019). Глаголы с аккузативным экспериенцером в русском языке: семантические группы и синтаксические свойства. Дис. … канд. филол. наук. СПб.
Падучева, Е. В. (1996). Семантические исследования. М.: ЯСК.
Падучева, Е. В. (2004). Динамические модели в семантике лексики. М.: ЯСК.
Падучева, Е. В. (2016). Модальность. Русская корпусная грамматика. Электронный ресурс https://rusgram.ru/new/chapter/morphintro/modality/.
Храковский, В. С. (2020). О соотношении причинных и каузативных конструкций. Ученые записки Петрозаводского государственного университета, 42 (3), 64–70.
Чэй Сяохуэй, Кукушкина, О. В. (2018). О параллельных корпусах русских и китайских текстов. Вестник Московского университета, 2, 170–197.
Шайкевич, А., Андрющенко, В., Ребецкая, Н. (2022). Дистрибутивно-статистический анализ языка русской прозы 1850–1870-х гг. Т. 3. М.: ЯСК.
Bathina, K. C., Ten Thij, M., Lorenzo-Luaces, L., Rutter, L. A., Bollen, J. (2021). Individuals with depression express more distorted thinking on social media. Nature human behaviour, 5 (4), 458–466. https://doi.org/10.1038/s41562-021-01050-7
Bollen, J., Ten Thij, M., Breithaupt, F., Barron, A. T., Rutter, L. A., Lorenzo-Luaces, L., Scheffer, M. (2021). Historical language records reveal a surge of cognitive distortions in recent decades. Proceedings of the National Academy of Sciences, 118 (30). Электронный ресурс https://www.researchgate.net/publication/353421236_Historical_language_records_reveal_a_surge_of_cognitive_distortions_in_recent_decades/.
Kilgarriff, A. (2005). Language is never, ever, ever, random. Corpus Linguistics and Linguistic Theory, 1 (2), 263–276. https://doi.org/10.1515/cllt.2005.1.2.263
Kuratov, Y., Arkhipov, M. (2019). Adaptation of deep bidirectional multilingual transformers for Russian language. Электронный ресурс https://dialogue-conf.org/media/4606/kuratovyplusarkhipovm-025.pdf/.
Smirnov, I., Stankevich, M., Kuznetsova, Y., Suvorova, M., Larionov, D., Nikitina, E., Grigoriev, O. (2021). TITANIS: A tool for intelligent text analysis in social media. In Lecture notes in computer science. Artificial Intelligence: 19th Russian Conference, RCAI 2021, Taganrog, Russia, October 11–16, 2021 (р. 232–247). Cham: Springer.
Sonnenhauser, B. (2010). The event structure of verbs of emotion in Russian. Russian Linguistics, 34 (3), 331–353.
Vaswani, A., Shazeer, N., Parmar, N., Uszkoreit, J., Jones, L., Gomez, A. N., Polosukhin, I. (2017). Attention is all you need. NIPS’17: Proceedings of the 31st International Conference on Neural Information Processing Systems (р. 6000–6010). New York: Curran Associates Inc.
Wierzbicka, A. (1992). Defining emotion concepts. Cognitive science, 16 (4), 539–581.
Apresian, Iu. D. (Ed.) (2000). New explanatory dictionary of synonyms of the Russian language. Moscow: Iazyki slavianskoi kul’tury Publ. (In Russian)
Apresian, Iu. D. (2004). Interpretative verbs: semantic structure and properties. Russkii iazyk v nauchnom osveshchenii, 1, 5–22. (In Russian)
Apresian, Iu. D. (Ed.) (2004). New explanatory dictionary of synonyms of the Russian language. Moscow: Iazyki slavianskoi kul’tury Publ. (In Russian)
Apresian, Iu. D. (2012). Grammar of the verb in the active vocabulary (AV) of the Russian language. In Iu. D. Apresian (Ed.), Smysly, teksty i drugie zakhvatyvaiushchie siuzhety. Sbornik statei v chest’ 80-letiia Igoria Aleksandrovicha Mel’chuka (pp. 42–59). Moscow: Iazyki slavianskoi kul’tury Publ. (In Russian)
Apresian, Iu. D. (Ed.) (2014). Active dictionary of the Russian language. Vol. 2. Moscow: Iazyki slavianskoi kul’tury Publ. (In Russian)
Apresian, V. Iu. (2014). Control and negation: the interplay of meanings. Voprosy iazykoznaniia, 2, 3–26. (In Russian)
Apresian, V. Iu. (2015). Mechanisms of formation and interaction of complex meanings in language. Doctor thesis. Moscow. (In Russian)
Apresian, V. Iu., Galaktionova I. V., Iomdin B. L. (Ed.) (2023). Active dictionary of the Russian language. Vol. 4. Moscow: MTsNMO Publ. (In Russian)
Arutiunova, N. D. (1976). The sentence and its meaning. Logico-semantic problems. Moscow: Nauka Publ. (In Russian)
Bathina, K. C., Ten Thij, M., Lorenzo-Luaces, L., Rutter, L. A., Bollen, J. (2021). Individuals with depression express more distorted thinking on social media. Nature human behaviour, 5 (4), 458–466. https://doi.org/10.1038/s41562-021-01050-7
Boguslavskii, I. M. (1985). Research in syntactic semantics: spheres of action of logical words. Moscow: Nauka Publ. (In Russian)
Bollen, J., Ten Thij, M., Breithaupt, F., Barron, A. T., Rutter, L. A., Lorenzo-Luaces, L., Scheffer, M. (2021). Historical language records reveal a surge of cognitive distortions in recent decades. Proceedings of the National Academy of Sciences, 118 (30). Retrieved from https://www.researchgate.net/publication/353421236_Historical_language_records_reveal_a_surge_of_cognitive_distortions_in_recent_ decades/.
Glovinskaia, M. Ia. (1982). On the semantics of aspectual opposition in the Russian language. In I. V. Karklin’sh (Ed.), Problemy semantiki. Riga: Latviiskii gosudarstvennyi un-iversitet imeni P. Stuchki Publ. (In Russian)
Grigor’ev, O. G., Kuznetsova, Iu. M., Nikitina, E. N., Smirnov, I. V., Chudova, N. V. (2022). Causative-emotive analysis. Part I. Methodology for studying emotional reactions of social network users. Psikhologicheskii zhurnal, 43 (3), 114–121. (In Russian)
Iordanskaia, L. N. (1970). An attempt at lexicographic interpretation of a group of Russian words with the meaning of feeling. In Mashinnyi perevod i prikladnaia lingvistika (pp. 3–26). Moscow: Moskovskii gosudarstvennyi lingvisticheskii universitet imeni M. Toreza Publ. (In Russian)
Khrakovskii, V. S. (2020). On the relationship between causal and causative constructions. Uchenye zapiski Petrozavodskogo gosudarstvennogo universiteta, 42 (3), 64–70. (In Russian)
Kilgarriff, A. (2005). Language is never, ever, ever, random. Corpus Linguistics and Linguistic Theory, 1 (2), 263–276. https://doi.org/10.1515/cllt.2005.1.2.263
Kodzasov, S. V. (1993). Intonation of sentences with discursive words. Groups: barely, really, generally, completely, directly. In A. N. Baranov, V. A. Plungian, E. V. Rakhilina (Eds.), Putevoditel’ po diskursivnym slovam russkogo iazyka (pp. 182–204). Moscow: Pomovskii i partner Publ. (In Russian)
Kuratov, Y., Arkhipov, M. (2019). Adaptation of deep bidirectional multilingual transformers for Russian language. Retrieved from https://dialogue-conf.org/media/4606/kuratovyplusarkhipovm-025.pdf/.
Kustova, G. I. (2002). On the types of derived meanings of words with experimental semantics. Voprosy iazykoznaniia, 2, 16–34. (In Russian)
Kuznetsova, Iu. M. (2021). Attribution of emotions as a component of the image of old age according to predicate analysis of YouTube discussions. In V. V. Rubtsov, M. G. Sorokova, N. P. Radchikova (Eds), Tsifrovaia gumanitaristika i tekhnologii v obrazovanii (DHTE 2021) (pp. 509–520). Moscow: FGBOU VO MGPPU Publ. (In Russian)
Liashevskaia, O. N. (2022). Corpus tools in grammatical studies of the Russian language. Moscow: IaSK Publ. (In Russian)
Maslov, Iu. S. (1948). Aspect and lexical meaning of the verb in modern Russian literary language. Izvestiia AN SSSR. Otdelenie literatury I iazyka, 7 (4), 303–316. (In Russian)
Mel’chuk, I. A. (1995). Russian language in the Meaning-Text model. Moscow: Iazyki russkoi kul’tury Publ. (In Russian)
Mustaioki, A. (2022). The theory of functional syntax. From semantic structures to linguistic means. Moscow: Iazyki slavianskoi kul’tury Publ. (In Russian)
Nedialkov, V. P., Sil’nitskii, G. G. (1969). Typology of causative constructions. In A. A. Kholodovich (Ed.), Tipologiia kauzativnykh konstruktsii (pp. 5–19). Leningrad: Nauka Publ. (In Russian)
Nikitina, E. N. (2022). Reflexive emotive verbs as state predicates: semantics of construction and text functions. Vestnik Moskovskogo universiteta, 4, 64–79. (In Russian)
Nikitina, E. N., & Onipenko, N. K. (2019) Cognitive-linguistic interpretation of the results of automatic analysis of texts of mentally ill people. Iskusstvennyi intellekt i priniatie reshenii, 3, 60–69. (In Russian)
Ovsiannikova, M. A. (2019). Verbs with accusative experiencer in Russian: semantic groups and syntactic properties. PhD Thesis. St. Petersburg. (In Russian)
Paducheva, E. V. (1996). Semantic research. Moscow: IaSK Publ. (In Russian)
Paducheva, E. V. (2004). Dynamic models in the semantics of vocabulary. Moscow: IaSK Publ. (In Russian)
Paducheva, E. V. (2016). Modality. Russkaia korpusnaia grammatika. Retrieved from https://rusgram.ru/new/chapter/morphintro/modality/. (In Russian)
Shaikevich, A., Andriushchenko, V., & Rebetskaia, N. (2022). Distributive-statistical analysis of the language of Russian prose of the 1850–1870s. Vol. 3. Moscow: IaSK Publ. (In Russian)
Siaokhuei, Ch., Kukushkina, O. V. (2018). On parallel corpora of Russian and Chinese texts. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriia 9: Filologiia, 2, 170–197. (In Russian)
Smirnov, I., Stankevich, M., Kuznetsova, Y., Suvorova, M., Larionov, D., Nikitina, E., Grigoriev, O. (2021). TITANIS: A tool for intelligent text analysis in social media. In Lecture notes in computer science. Artificial Intelligence: 19th Russian Conference, RCAI 2021, Taganrog, Russia, October 11–16, 2021, Proceedings 19 (pp. 232–247). Cham: Springer.
Sonnenhauser, B. (2010). The event structure of verbs of emotion in Russian. Russian Linguistics, 34 (3), 331–353.
Vasil’ev, L. M. (1981). Semantics of the Russian verb. Moscow: Vysshaia shkola Publ. (In Russian)
Vaswani, A., Shazeer, N., Parmar, N., Uszkoreit, J., Jones, L., Gomez, A. N., Polosukhin, I. (2017). Attention is all you need. NIPS’17: Proceedings of the 31st International Conference on Neural Information Processing Systems (рр. 6000–6010). New York: Curran Associates Inc.
Wierzbicka, A. (1992). Defining emotion concepts. Cognitive science, 16 (4), 539–581.
Zolotova G. A., Onipenko, N. K., Sidorova, M. Iu. (2004). Communicative grammar of the Russian language. MGU; IRIa RAN Publ. (In Russian)
Статья поступила в редакцию 3 августа 2024 г.;
рекомендована к печати 31 января 2025 г.
© Санкт-Петербургский государственный университет, 2025
Received: August 3, 2024
Accepted: January 31, 2025
