ДВУЯЗЫЧНОЕ МЕДИАПРОСТРАНСТВО.
Статья вторая. ВЛИЯНИЕ РУССКОГО ЯЗЫКА НА ТЕКСТЫ БЕЛОРУССКИХ СМИ

Поста­нов­ка про­бле­мы. Как уже отме­ча­лось в нашей пер­вой ста­тье, язы­ко­вая ситу­а­ция в Рес­пуб­ли­ке Бела­русь харак­те­ри­зу­ет­ся дву­язы­чи­ем — близ­ко­род­ствен­ным, неод­но­род­ным и асим­мет­рич­ным. Ана­ло­гич­ная ситу­а­ция наблю­да­ет­ся и в медиа­про­стран­стве Бела­ру­си, в част­но­сти в печат­ных СМИ. В свя­зи c этим акту­аль­ным пред­став­ля­ет­ся уста­нов­ле­ние доли, частот­но­сти и функ­ций каж­до­го из ино­языч­ных вклю­че­ний — бело­ру­сиз­мов в рус­ском и русиз­мов в бело­рус­ском медиа­дис­кур­се. Выпол­не­ние пер­вой части этой зада­чи — о вклю­че­нии бело­ру­сиз­мов в рус­ско­языч­ный меди­а­текст — было про­де­мон­стри­ро­ва­но в нашей пер­вой статье.

Было выяв­ле­но, что в дву­языч­ном медиа­про­стран­стве, где рус­ский язык доми­ни­ру­ет, рус­ско­языч­ным газет­ным тек­стам «тра­сян­ка» (бело­рус­ско-рус­ская сме­шан­ная речь) не свой­ствен­на, а бело­ру­сиз­мы в рус­ско­языч­ных меди­а­текстах выпол­ня­ют зада­чи: а) отра­же­ния бело­рус­ских реа­лий; б) мани­фе­ста­цию наци­о­наль­ной иден­тич­но­сти; в) созда­ние экс­прес­сив­ных и дру­гих эффектов.

Цель дан­ной ста­тьи — пока­зать фак­то­ры и послед­ствия вли­я­ния рус­ско­го язы­ка на язык бело­рус­ских СМИ. Мате­ри­а­лом послу­жи­ли иссле­до­ва­ния бело­рус­ских уче­ных о вза­и­мо­вли­я­нии кон­так­ти­ру­ю­щих язы­ков, а так­же пуб­ли­ка­ции ряда рай­он­ных газет Грод­нен­ской обла­сти (о русиз­мах в «Звязд­зе» и дру­гих бело­рус­ских СМИ см. [Жол­не­ро­вич 2009; Жаў­ня­ро­віч 2012; Іўчан­каў 2011; 2013]).

Исто­рия вопро­са. В допол­не­ние к назван­ным в пер­вой ста­тье иссле­до­ва­ни­ям о месте и роли каж­до­го из госу­дар­ствен­ных язы­ков в бело­рус­ском соци­у­ме и о свя­зан­ных с этим социо­линг­ви­сти­че­ских про­бле­мах при­ве­дем несколь­ко источ­ни­ков послед­не­го десятилетия.

В деталь­ном обзо­ре тру­дов рос­сий­ских исле­до­ва­те­лей пер­вой поло­ви­ны XIX сто­ле­тия о фено­мене бело­рус­ско­го язы­ка (соглас­но обзо­ру, дру­гие назва­ния это­го пери­о­да — бела­рус­кая, рус­ская, русь­кая, літоўска-рус­кая, рус­ка-літоўская, рус­ка-поль­ская, поль­ска-рус­кая, кры­віц­кая, рус­ка-кры­віц­кая, поль­ска-сла­вян­ская) С. Н. Запруд­ский отме­ча­ет поло­жи­тель­ные момен­ты науч­но­го инте­ре­са к бело­рус­ско­му язы­ку и вме­сте с тем отри­ца­тель­ные, когда «сме­шан­ность» бело­рус­ско­го язы­ка «ста­ла рас­смат­ри­вать­ся на уровне социо­линг­ви­сти­че­ских и идей­но-обще­ствен­ных обоб­ще­ний, что мог­ло про­во­ци­ро­вать общую пре­зри­тель­ную оцен­ку бело­рус­ско­го язы­ка» [Запруд­скі 2013: 50]. Осно­ва­ни­я­ми для тако­го выво­да послу­жи­ли ему выска­зы­ва­ния О. Бодян­ско­го (1846), назвав­ше­го ста­рый книж­ный бело­рус­ский язык «самой отвра­ти­тель­ной сме­сью, какую толь­ко мож­но себе пред­ста­вить и какая когда-нибудь суще­ство­ва­ла на Руси», и изло­жив­ше­го мысль Й. Кры­жа­ни­ча о бело­рус­ском язы­ке, кото­рый «хуже, чем сам поль­ский язык: заим­ствуя все у поля­ков, нра­вы, зако­ны и язык, бело­рус­цы чер­па­ли из мут­но­го колод­ца, и поэто­му не в состо­я­нии подать нам чисто­го питья» (пере­вод наш. — М. К.) [см.: Там же: 49–50].

Неболь­шой исто­ри­че­ский экс­курс нам пона­до­бил­ся пото­му, что при­ве­ден­ные и дру­гие нега­тив­ные выска­зы­ва­ния о бело­рус­ском язы­ке не толь­ко «в неко­то­рых слу­ча­ях транс­фор­ми­ро­ва­лись в общую пре­зри­тель­ную оцен­ку бело­рус­ско­го язы­ка» [Там же: 50], но и полу­чи­ли про­ек­цию на совре­мен­ность. По про­ше­ствии вре­ме­ни и под вли­я­ни­ем поли­ти­че­ских, исто­ри­че­ских и соци­аль­ных ката­клиз­мов XX в. сфор­ми­ро­ва­лась кос­вен­ная экс­тра­по­ля­ция подоб­ных взгля­дов в мас­со­вое созна­ние бело­рус­ско­го соци­у­ма, кото­рый доб­ро­воль­но стал отре­кать­ся от сво­е­го род­но­го язы­ка, про­иг­ры­ва­ю­ще­го в его гла­зах рус­ско­му язы­ку в пре­стиж­но­сти и воз­мож­но­стях. Этот ком­плекс фак­то­ров отка­за бело­ру­сов от исполь­зо­ва­ния сво­е­го язы­ка в ком­му­ни­ка­ции про­дол­жа­ет дей­ство­вать и сего­дня, с тем лишь уточ­не­ни­ем, что «на помощь» рус­ско­му язы­ку в вытес­не­нии бело­рус­ско­го при­шел еще и английский.

Мето­ди­ка ана­ли­за. В реше­нии иссле­до­ва­тель­ской зада­чи исполь­зо­ва­ны мето­ды син­те­за и обоб­ще­ния опы­та пред­ше­ствен­ни­ков (при уста­нов­ле­нии науч­но­го инте­ре­са к межъ­язы­ко­вым отно­ше­ни­ям в Бела­ру­си и выяв­ле­нии фак­то­ров вклю­че­ния русиз­мов); интро­спек­тив­ный ана­лиз язы­ко­во­го мате­ри­а­ла (при опре­де­ле­нии и раз­ве­де­нии рус­ско­го и бело­рус­ско­го эле­мен­тов язы­ка); линг­ви­сти­че­ский ана­лиз (при опре­де­ле­нии интер­фе­ри­ру­ю­щих случаев).

Ана­лиз мате­ри­а­ла. Язы­ко­вая ситу­а­ция в Рес­пуб­ли­ке Бела­русь. Общее состо­я­ние совре­мен­но­го бело­рус­ско­го лите­ра­тур­но­го язы­ка в Рес­пуб­ли­ке Бела­русь харак­те­ри­зу­ет­ся, при незна­чи­тель­ных рас­хож­де­ни­ях, как ситу­а­ция язы­ко­вой стаг­на­ции, когда в резуль­та­те про­ник­но­ве­ния рус­ско­го язы­ка во все сфе­ры ком­му­ни­ка­ции Бела­ру­си бело­рус­ский язык «утра­чи­ва­ет функ­ции, необ­хо­ди­мые для его есте­ствен­но­го суще­ство­ва­ния и раз­ви­тия» [Дані­ло­віч 2013: 30]. А. А. Лука­шан­цем назва­ны сле­ду­ю­щие пара­док­сы суще­ство­ва­ния бело­рус­ско­го язы­ка в Бела­ру­си: а) дис­ба­ланс меж­ду раз­ви­ти­ем систе­мы бело­рус­ско­го лите­ра­тур­но­го язы­ка в ХХ сто­ле­тии и его реаль­ным функ­ци­о­ни­ро­ва­ни­ем в обще­стве; б) исклю­чи­тель­но важ­ная роль бело­рус­ско­го язы­ка в фор­ми­ро­ва­нии наци­о­наль­но­го созна­ния бело­ру­сов в нача­ле ХХ сто­ле­тия и невоз­мож­ность пре­вра­тить­ся в един­ствен­ное сред­ство обще­ния на про­тя­же­нии все­го ХХ сто­ле­тия; в) акту­а­ли­за­ция двух про­ти­во­по­лож­ных тен­ден­ций раз­ви­тия бело­рус­ко­го язы­ка — тен­ден­ции к интер­на­ци­о­на­ли­за­ции и тен­ден­ции к наци­о­на­ли­за­ции; г) огра­ни­чен­ное исполь­зо­ва­ние бело­рус­ско­го язы­ка в офи­ци­аль­ных сфе­рах упо­треб­ле­ния и его интен­сив­ное рас­ши­ре­ние в новых ком­му­ни­ка­тив­ных сфе­рах (интер­нет-ком­му­ни­ка­ция, кон­фес­си­о­наль­ная сфе­ра); д) нали­чие в стране язы­ко­во­го зако­но­да­тель­ства и прак­ти­че­ское его игно­ри­ро­ва­ние; е) недо­ста­точ­ная язы­ко­вая ком­пе­тен­ция и завы­шен­ные кри­те­рии к куль­ту­ре соб­ствен­ной бело­рус­ской речи; ж) нали­чие двух уров­ней оппо­зи­ций: оппо­зи­ция «бело­рус­ский язык — рус­ский язык» и про­ти­во­по­став­ле­ние двух норм: «нар­ко­мов­ка» (офи­ци­аль­ный лите­ра­тур­ный язык) — «тараш­ке­ви­ца» (бело­рус­ский лите­ра­тур­ный язык до 30‑х годов ХХ сто­ле­тия) [Лука­ша­нец 2013].

Вме­сте с тем отме­ча­ют­ся и новые тен­ден­ции в роли и оцен­ке бело­рус­ско­го язы­ка в обще­стве — как сим­во­ла нации (по дан­ным пере­пи­си насе­ле­ния в РБ в 2009 г. бело­рус­ский язык род­ным назва­ли даже те, кто нико­гда им не поль­зу­ет­ся, в том чис­ле и мно­гие из тех, кто по наци­о­наль­но­сти иден­ти­фи­ци­ро­вал себя не бело­ру­сом; ср.: 60% насе­ле­ния назва­ли его род­ным, а поль­зу­ют­ся им в быто­вом обще­нии толь­ко 23% жите­лей Бела­ру­си. URL: http://​www​.belstat​.gov​.by/​i​n​f​o​r​m​a​t​s​i​y​a​-​d​l​y​a​-​r​e​s​p​o​n​d​e​n​t​a​/​p​e​r​e​p​i​s​-​n​a​s​e​l​e​n​i​y​a​/​p​e​r​e​p​i​s​-​n​a​s​e​l​e​n​i​y​a​-​1​9​9​9​-​g​o​d​a​/​t​a​b​l​i​c​h​n​y​e​-​d​a​n​n​y​e​/​r​a​s​p​r​e​d​e​l​e​n​i​e​-​n​a​s​e​l​e​n​i​y​a​-​r​e​s​p​u​b​l​i​k​i​-​b​e​l​a​r​u​s​-​p​o​-​n​a​t​s​i​o​n​a​l​n​o​s​t​y​a​m​-​i​-​y​a​z​y​k​a​m​-​v​-​1​9​9​9​-​g​o​du/) и как язы­ка пре­сти­жа: на рын­ке тру­да в Бела­ру­си чело­век, вла­де­ю­щий не толь­ко рус­ским и англий­ским, но и бело­рус­ским язы­ком, более востребован.

Инте­рес бело­рус­ских линг­ви­стов к резуль­та­там вза­и­мо­дей­ствия рус­ско­го и бело­рус­ско­го язы­ков был не оди­на­ков на про­тя­же­нии вто­рой поло­ви­ны ХХ и пер­вых деся­ти­ле­тий XXI сто­ле­тия. Кон­тра­стив­ные иссле­до­ва­ния этих язы­ков, актив­ные в 60–80‑х годах, сни­зи­лись, закон­чив­шись пиком защит двух док­тор­ских и семи кан­ди­дат­ских дис­сер­та­ций толь­ко в 1990 г. [Гер­ма­но­вич, Шуба: 1992]. Воз­мож­но, пере­лом­ный 1990‑й год, когда про­ис­хо­ди­ло ста­нов­ле­ние госу­дар­ствен­но­сти Бела­ру­си как само­сто­я­тель­ной дер­жа­вы, послу­жил ката­ли­за­то­ром сни­же­ния науч­но­го инте­ре­са к дву­язы­чию и пово­ро­та к актив­ным иссле­до­ва­ни­ям бело­рус­ско­го язы­ка в силу при­об­ре­те­ния им ста­ту­са госу­дар­ствен­но­го и, соот­вет­ствен­но, вол­ны пуриз­ма, сти­му­ли­ро­вав­шей поиск соб­ствен­но бело­рус­ских язы­ко­вых средств.

По край­ней мере, судя по спра­воч­ни­ку дис­сер­та­ци­он­ных иссле­до­ва­ний, защи­щен­ных в РБ в пери­од с 1990 по 2011 г. [Дзят­ко, Шахоўская 2011], дис­сер­та­ци­он­ные иссле­до­ва­ния в основ­ном каса­лись бело­рус­ско­го язы­ка — его исто­рии, тер­ми­но­ло­ги­че­ских под­си­стем, оно­ма­сио­ло­ги­че­ско­го потен­ци­а­ла, язы­ка бело­рус­ской худо­же­ствен­ной лите­ра­ту­ры. Про­бле­ма­ти­ка бело­рус­ско-рус­ско­го дву­язы­чия отра­же­на в дис­сер­та­ци­он­ных исле­до­ва­ни­ях язы­ко­вой ситу­а­ции бело­рус­ско­го горо­да [Тра­хан­ки­на 2002; Паў­лоўская 2008], грам­ма­ти­че­ских кате­го­рий [Мощен­ская 1992], лек­си­че­ских систем [Сви­ри­ден­ко 2005; Лапиц­кая 1993; Феду­но­ва 2012].

Дву­язы­чие в медиа­про­стран­стве Бела­ру­си изу­ча­лось с точ­ки зре­ния ста­нов­ле­ния норм бело­рус­ско­го язы­ка [Чара­по­віч 2009], межъ­язы­ко­вой интер­фе­рен­ции в худо­же­ствен­ной лите­ра­ту­ре и пери­о­ди­че­ской печа­ти [Гото­вец 2002; Маль­ко 2004], куль­ту­ры бело­рус­ской и рус­ской речи жур­на­ли­ста-билинг­ва [Іўчан­каў 2003]. Есте­ствен­но, кро­ме дис­сер­та­ци­он­ных иссле­до­ва­ний в дан­ном направ­ле­нии опуб­ли­ко­ва­но и нема­ло дру­гих работ [Лука­ша­нец 2007; 2014; Іўчан­каў 2011; 2012; 2013; Жаў­ня­ро­віч 2011; Піва­вар­чык 2015 и др.].

Сосу­ще­ство­ва­ние и вза­и­мо­дей­ствие рус­ско­го и бело­рус­ско­го язы­ков в бело­рус­ском медиа­про­стран­стве неиз­беж­но, при­чем вли­я­ние одно­го язы­ка на дру­гой обо­ю­до­век­тор­но, но не обо­ю­до­рав­но: «если бело­рус­ское вли­я­ние мож­но опи­сать в виде упо­ря­до­чен­но­го по встре­ча­е­мо­сти спис­ка осо­бен­но­стей, то соот­вет­ствен­ная кар­ти­на воз­дей­ствия рус­ско­го язы­ка невоз­мож­на. Это воз­дей­ствие настоль­ко силь­но, что воз­ни­ка­ет ощу­ще­ние не речи с „акцен­том“, а речи на ином яыке» [Сви­ри­ден­ко 2011: 75].

Согла­ша­ясь с авто­ром цита­ты, мож­но воз­ра­зить лишь в том, что вли­я­ние рус­ско­го язы­ка на бело­рус­скую медиа­речь невоз­мож­но упо­ря­до­чить. Дока­за­тель­ство обрат­но­го и состав­ля­ет глав­ную зада­чу нашей ста­тьи, при­чем упо­ря­до­че­ния тре­бу­ют не сами мно­го­чис­лен­ные слу­чаи межъ­язы­ко­вой интер­фе­рен­ции, кои подроб­но опи­са­ны в упо­мя­ну­тых и дру­гих тру­дах, а фак­то­ры вли­я­ния рус­ско­го язы­ка на бело­рус­ский и сле­ды это­го вли­я­ния в бело­рус­ско­языч­ной газет­ной речи.

Исто­ри­че­ская роль рус­ско­го язы­ка в Бела­ру­си. Одним из важ­ней­ших таких факто-ров явля­ет­ся веду­щая роль рус­ско­го язы­ка в поли­ти­че­ских и соци­аль­но-эко­но­ми­че­ских пре­об­ра­зо­ва­ни­ях в Бела­ру­си на про­тя­же­нии все­го ХХ сто­ле­тия: имен­но на этом язы­ке наци­о­наль­ные тер­ри­то­рии цар­ской Рос­сии, вклю­чая и Бела­русь, при­об­ща­лись к рево­лю­ци­он­ным собы­ти­ям, осу­ществ­ля­ли госу­дар­ствен­ное стро­и­тель­ство, воен­ные дей­ствия Вели­кой Оте­че­ствен­ной, после­во­ен­ное вос­ста­нов­ле­ние раз­ру­шен­ной Бела­ру­си — всем Совет­ским Сою­зом, гово­рив­шим на рус­ском язы­ке. В резуль­та­те огром­ное коли­че­ство сове­тиз­мов проч­но вошло в бело­рус­ский язык: савет, дэпу­тат, дэле­гат, баль­шавік, рэва­лю­цы­я­нер, каман­дзір, лозунг, бры­гад­зір, сель­са­вет, пера­давік, выдат­нік, медаліст, фран­тавік, ста­ха­на­вец… Поз­же при­шли дру­гие, в том чис­ле газет­ные штам­пы, лого­эпи­сте­мы, линг­во­куль­ту­ре­мы: пуцёўка ў жыц­цё; сын пал­ка; свет­лая будучы­ня; служ­ба дні і ночы, «бла­кіт­ны агень­чык», гара­чая кроп­ка, груз 200, Дошка гона­ру, кар­тка­вая сіст­э­ма, «чор­ны цюль­пан»… Неко­то­рые из сове­тиз­мов кре­о­ли­зо­ва­лись в тра­ся­ноч­ные: прад­ся­да­цель, кал­хоз, поз­же в офи­ци­аль­ном язы­ке появи­лись свои — стар­шы­ня, кал­гас, но в сель­ском обще­нии оста­лись креолизованные.

Бело­рус­ско-рус­ская сме­шан­ная речь. Поваль­ное бег­ство сель­ско­го насе­ле­ния в город за луч­шей жиз­нью, пре­стиж­ной карье­рой и доб­ро­воль­ное отре­че­ние от сво­е­го язы­ка при­ве­ло к фор­ми­ро­ва­нию так назы­ва­е­мой тра­сян­ки — кри­ти­ку­е­мо­го мно­ги­ми, но совер­шен­но объ­ек­тив­но­го фено­ме­на, кото­рый оль­ден­бург­ские иссле­до­ва­те­ли назва­ли бело­рус­ско-рус­ской сме­шан­ной речью, дока­зав ее систем­ность на уровне фоне­ти­ки и мор­фо­син­так­си­са [Хент­шель 2015].

Наши наблю­де­ния пока­за­ли, что в быто­вом обще­нии бело­ру­сов исполь­зу­ет­ся мно­же­ство «тра­ся­ноч­ных» слов, в то вре­мя как их бело­рус­ские соот­вет­ствия (даны в скоб­ках) исполь­зу­ют­ся толь­ко в пись­мен­ной речи: ска­цер­ць (абрус), сахар (цукар), аду­ван­чык (дзь­му­ха­вец), баня (лаз­ня), рамаш­ка (рамо­нак), кіпя­чо­ная вада (гата­ва­ная вада), янтар (бур­штын), каран­даш (ало­вак), наскі (шкар­п­эт­кі), каст­ру­ля (рон­даль), жам­чу­жы­на (пяр­лі­на) и др.

Попа­да­ет такая лек­си­ка и в газет­ную речь: Бана­ны пра­пус­ці­ць праз сіта, паклас­ці ў каст­ру­лю з гара­чай кіпя­чо­най вадой, падагр­эць сумесь і піць; Як зра­бі­ць каст­рулі чысты­мі (Пера­мо­га). А. Г. Амшэй пазна­ё­міў гас­цей з сапраўд­ны­мі «жам­чу­жы­на­мі» наша­га краю (Дзян­ні­ца). Заме­че­но, что кре­о­ли­за­ции под­вер­же­на преж­де все­го актив­ная, упо­тре­би­тель­ная лек­си­ка, а так­же газет­ные штампы.

При­ве­ден­ные и дру­гие при­ме­ры интер­фе­рен­ци­он­ных оши­бок сви­де­тель­ству­ют о недо­ста­точ­ном зна­нии жур­на­ли­ста­ми бело­рус­ско­го язы­ка, кото­рый, напом­ним, для двух поко­ле­ний части бело­ру­сов уже не явля­ет­ся род­ным. Это «полу­зна­ние» они ста­ра­ют­ся ком­пен­си­ро­вать неуме­лым каль­ки­ро­ва­ни­ем с рус­ско­го; ср.: это доро­го­го сто­ит — бел. гэта дара­го­га каш­туе (пра­виль­но: вар­та); с закры­ты­ми гла­за­ми — з закры­ты­мі вачы­ма (пра­виль­но: з заплюш­ча­ны­мі); зор­кий глаз — зор­кае вока (пра­виль­но: відуш­чае / усё­бач­нае вока).

Вли­я­ние рус­ско­го язы­ка в мор­фо­син­так­си­се. Несмот­ря на близ­ко­род­ствен­ность обо­их язы­ков, есть прин­ци­пи­аль­ные типо­ло­ги­че­ские раз­ли­чия меж­ду ними, кото­рые бело­ру­су-жур­на­ли­сту кажут­ся незна­чи­тель­ны­ми, а вме­сте с тем, не учи­ты­вая их, автор тек­ста порож­да­ет рус­ский текст в бело­рус­ской гра­фи­ке. Одним из таких раз­ли­чий явля­ет­ся кате­го­рия при­ча­стия, кото­рая есть в обо­их язы­ках, но функ­ци­о­ни­ру­ет в них по-раз­но­му. Бело­рус­ский язык, как и рус­ский, спо­со­бен обра­зо­вы­вать все четы­ре фор­мы при­ча­стий, но эта спо­соб­ность в рече­вой прак­ти­ке не реа­ли­зу­ет­ся по при­чине рас­хож­де­ний в исто­рии функ­ци­о­ни­ро­ва­ния и раз­ви­тия обо­их язы­ков: у бело­рус­ско­го язы­ка в тече­ние более двух сто­ле­тий была пре­рван­ная пись­мен­ная тра­ди­ция, поэто­му он не заим­ство­вал ста­ро­сла­вян­ских суф­фик­сов дей­стви­тель­ных при­ча­стий насто­я­ще­го вре­ме­ни, зато сохра­нил искон­ные суф­фик­сы -уч- (-юч-) / -ач- (-яч-), кото­рые фак­ти­че­ски ста­ли суф­фик­са­ми дее­при­ча­стий -учы (-ючы), -ачы (-ячы), обра­зуя тем самым омо­ни­мию при­ча­стий с дее­при­ча­сти­я­ми; ср.: Хлоп­чык, гуля­ю­чы (што робячы?) на вулі­цы, згубіў клю­чы ад кват­э­ры (які?) гуля­ю­чы хлопчык.

В силу омо­ни­мии с дее­при­ча­сти­я­ми при­част­ные фор­мы насто­я­ще­го вре­ме­ни в бело­рус­ском язы­ке мало­упо­тре­би­тель­ны. Исполь­зу­ют­ся в бело­рус­ской речи (преж­де все­го в язы­ке СМИ) лишь тер­ми­но­ло­ги­зи­ро­ван­ные или кли­ши­ро­ван­ные при­ча­стия типа: будучы год, бягучы момант, спя­чая пры­га­жу­ня, пры­ля­га­ю­чая тэры­то­рыя, нід­зе не пра­цу­ю­чы бес­пра­цоў­ны и др. При­ме­ры в кон­текстах (без ссы­лок на кон­крет­ное изда­ние, ибо в каж­дом мож­но най­ти подоб­ные штам­пы, иду­щие из совет­ско­го вре­ме­ни): Дзяр­жа­ва пра­яў­ляе кло­пат аб пад­рас­та­ю­чым пака­лен­ні. Трэ­ба павы­ша­ць адказ­на­сць кіру­ю­чых кад­раў за вынікі. Раша­ю­чае зна­ч­энне набы­вае цяпер наву­ко­ва-тэхніч­ная паліты­ка. Трэ­ба выка­ры­стоў­ва­ць маг­чы­мас­ці газе­ты для шчы­рай раз­мо­вы з люд­зь­мі аб хва­лю­ю­чых іх пытан­нях. Неаб­ход­на поў­на­сцю забяс­пе­чы­ць узрас­та­ю­чыя патр­эб­на­сці школ. По ана­ло­гии столь же не упо­тре­би­тель­ны в бело­рус­ской речи и стра­да­тель­ные при­ча­стия насто­я­ще­го времени.

Воз­ро­див­шись на осно­ве уст­ной народ­ной речи, бело­рус­ский лите­ра­тур­ный язык выра­бо­тал иные сред­ства для выра­же­ния при­част­ных зна­че­ний, у него и прин­ци­пи­аль­но иная ткань син­так­си­са: экви­ва­лен­та­ми при­част­ных форм явля­ют­ся при­да­точ­ные опре­де­ли­тель­ные части, при­ла­га­тель­ные, спря­га­е­мые гла­голь­ные фор­мы, дее­при­ча­стия, суще­стви­тель­ные и др., вслед­ствие чего бело­рус­ский син­так­сис не отя­го­щен гро­мозд­ки­ми обо­ро­та­ми, а в его слож­ном пред­ло­же­нии рас­ши­ре­на соче­та­е­мость союз­ных средств [Конюш­ке­вич 1989].

Иллю­зия тож­де­ства меж­ду язы­ка­ми. В обо­их язы­ках есть кате­го­рия зало­га, но все же иди­о­ма­ти­ка бело­рус­ско­го язы­ка избе­га­ет пас­си­ва. Отсю­да асим­мет­рия кор­ре­ля­ций: рус­ским пас­сив­ным и без­лич­ным пред­ло­же­ни­ям во мно­гом соот­вет­ству­ют актив­ные дву­со­став­ные и неопре­де­лен­но-лич­ные кон­струк­ции. Ср.: Ули­цы заас­фаль­ти­ро­ва­ны. — Вулі­цы заас­фаль­та­валі; Ей вот-вот ста­нет дур­но. — Яна вось-вось самлее; Объ­ек­ты будут исполь­зо­ва­ны детьми. — Аб’ектамі буду­ць кары­стац­ца дзе­ці. Мате­ри­а­лы бело­рус­ских мест­ных газет пест­рят пас­сив­ны­ми кон­струк­ци­я­ми типа: у цэн­тры адкрыт паві­льён быта­во­га абслу­гоў­ван­ня; буды­нак узвед­зен будаўні­чай бры­га­дай; акты­ў­ныя былі адзна­ча­ны гра­ма­та­мі; кож­ны пасол быў аза­да­ча­ны праб­ле­ма­мі экс­пар­ту. Как пра­ви­ло, пас­сив упо­треб­ля­ет­ся в текстах обще­ствен­но-поли­ти­че­ской и соци­аль­но-эко­но­ми­че­ской тема­ти­ки. Дума­ет­ся, что здесь вли­я­ет и пси­хо­ло­ги­че­ский фак­тор: убе­ди­тель­нее выгля­дит резуль­тат, неже­ли дей­ствие, в чем и состо­ит интен­ция авто­ра подоб­ных выска­зы­ва­ний. Но оби­лие таких «резуль­та­тив­ных» выска­зы­ва­ний дела­ет текст не толь­ко руси­фи­ци­ро­ван­ным, стра­да­ет и его эсте­ти­че­ская сто­ро­на, не гово­ря уже в целом о куль­ту­ре бело­рус­ской речи.

Без­эк­ви­ва­лент­ная лек­си­ка. В допол­не­ние к той лек­си­ке, кото­рая вошла в жизнь бело­рус­ско­го соци­у­ма вме­сте с обо­зна­ча­е­мой реа­ли­ей (кам­байн, трак­тар, аўта­ма­біль, трам­вай, тэле­фон, камп’ютар, смарт­фон и др.), появи­лись сло­ва, вос­тре­бо­ван­ные экс­тра­линг­ви­сти­че­ски­ми при­чи­на­ми. Так, подоб­но хре­сто­ма­тий­но­му при­ме­ру с эски­мос­ским язы­ком, в кото­ром име­ет­ся мно­же­ство гипо­ни­ми­че­ских назва­ний сне­га, но нет само­го гипе­ро­ни­ма снег, в бело­рус­ском язы­ке не было гипе­ро­ни­ма убіра­ць ура­джай. Этот рус­ский гипе­ро­ним, столь часто упо­треб­ля­е­мый СМИ в сезон убор­ки уро­жая, появил­ся в бело­рус­ском язы­ке после того, как на кол­хоз­ных полях ста­ла рабо­тать тех­ни­ка, уби­рая в боль­ших мас­шта­бах все, что было посе­я­но. До это­го жалі сяр­па­мі жыта, грэч­ку, ячмень, авёс; рвалі рука­мі лён; касілі коса­мі сена­жа­ць; выбіралі ў ага­ро­дах агур­кі, бура­кі, морк­ву; капалі капа­ча­мі ў полі буль­бу; зды­малі з дрэў яблы­кі, гру­шы. Все назван­ное и дру­гое теперь убі­ра­ю­ць: На ўбор­цы яблы­каў сёле­та зад­зей­ні­ча­ны 10 трак­та­раў (Дзян­ні­ца). Сло­во убіра­ць в бело­рус­ском язы­ке обо­зна­ча­ет наря­жать. Сей­час дан­ный русизм и его дери­ват заня­ли леги­тим­ное место во всех нор­ма­тив­ных сло­ва­рях бело­рус­ско­го языка.

Бла­го­твор­ное вли­я­ние рус­ско­го язы­ка на бело­рус­ский. Изоби­лие в бело­рус­ском лите­ра­тур­ном язы­ке заим­ство­ван­ной из рус­ско­го язы­ка, или через него — из англий­ско­го, на наш взгляд, не самое силь­ное вли­я­ние рус­ско­го язы­ка. Еще в 60‑е годы мно­гие иссле­до­ва­те­ли ука­зы­ва­ли, что глав­ное вли­я­ние рус­ско­го язы­ка на бело­рус­ский состо­ит в воз­буж­де­нии в послед­нем соб­ствен­ных ресур­сов. И это воз­буж­де­ние в бело­рус­ском язы­ке наблю­да­ет­ся не толь­ко и не столь­ко в каль­ки­ро­ва­нии (теле­ви­де­ние — тэле­ба­чанне, водо­хра­ни­ли­ще — вадас­хо­віш­ча), сколь­ко в акти­ви­за­ции аффик­сов, в вари­а­тив­но­сти язы­ко­вых еди­ниц, что, как извест­но, явля­ет­ся силь­ней­шим ката­ли­за­то­ром развития.

Гло­ба­ли­за­ци­он­ные про­цес­сы, услож­не­ние иерар­хи­за­ции чело­ве­че­ских отно­ше­ний — поли­ти­че­ских, соци­аль­ных, меж­лич­ност­ных, кор­по­ра­тив­ных, инсти­ту­ци­о­на­ли­за­ция обще­ства в целом при­ве­ли к появ­ле­нию в бело­рус­ском язы­ке интер­на­ци­о­на­лиз­мов, тоже, как пра­ви­ло, через рус­ский язык, но и непо­сред­ствен­но из англий­ско­го: пар­ла­мент, кан­сен­сус, маніто­рынг, мара­то­рый, аўта­ры­тарызм, гастар­бай­тар, геа­паліты­ка, дэваль­ва­цыя, лібе­ралі­за­цыя, дылер, бры­фінг, маркетынг…

Осо­бен­но уси­ли­лась сло­во­твор­че­ская актив­ность носи­те­лей бело­рус­ско­го язы­ка на волне русо­фо­бии и пуриз­ма, воз­ник­шей после рас­па­да СССР с обра­зо­ва­ни­ем Бела­ру­си как суве­рен­но­го госу­дар­ства и при­да­ни­ем бело­рус­ско­му язы­ку ста­ту­са государственного.

Вме­сте с тем акти­ви­за­ция в бело­рус­ском язы­ке соб­ствен­ных ресур­сов обу­слов­ле­на и самим свой­ством язы­ка — его ста­биль­но­стью и гиб­кой при­спо­соб­ля­е­мо­стью, систем­но­стью, модель­но­стью обра­зо­ва­ния язы­ко­вых еди­ниц, ана­ло­ги­ей, мета­фо­ри­за­ци­ей и мето­ни­ми­за­ци­ей. Так, толь­ко для выра­же­ния кон­фир­ма­тив­но­го зна­че­ния (от лат. сonfirmatio — утвер­жде­ние) нами зафик­си­ро­ва­но в бело­рус­ском язы­ке 183 пред­лож­ные еди­ни­цы (в рус­ском — 158, но едва ли это конеч­ные спис­ки). При­ме­ры (косые линии без про­бе­ла пока­зы­ва­ют дирек­тив­но-лока­тив­ные фор­мы базо­вой лек­се­мы в пред­лож­ном соче­та­нии, с про­бе­ла­ми — вари­а­тив­ность самих пред­лож­ных соче­та­ний в одном зна­че­нии): рус. под протекторат/ом — бел. пад пратэктарат/ам / пад пратэктаратства/м; рус. под опеку/ой — бел. пад апеку/ай / пад апякунства/м; рус. под охрану/ой — бел. пад ахову/ай / пад заслону/ай; рус. при под­держ­ке / под меценатство/м — бел. пры пад­т­рым­цы / пры фун­да­цыі / пад мецэнатства/м; рус. под давление/м / под тяжесть/ю / под удар/ы/ом/ами, под чары/ами, под влияние/м, под воздействие/м, под власть/ю, под каблук/ом у, под пяту/ой, под иго/м, под крест/ом, под напор/ом, под натиск/ом, под сапог/ом, под ярмо/м — бел. пад ціск/ам, пад удары/ам/і, пад чары/амі, пад уплыў/вам, пад уздзеянне/м, пад уладу/ай, пад абцас/ам, пад пяту/ой, пад ярмо/м, пад крыж/ам, пад напор/ам, пад націск/ам, пад бот/ам, пад даймо/м, пад абладу/ай, пад панаванне/м, пад уціск/ам, пад прыгнёт/ам и др. [подр. см.: Конюш­ке­вич 2015].

Уже сам пере­чень пока­зы­ва­ет, что нема­лый вклад в обо­га­ще­ние реля­тив­ной лек­си­ки в обо­их язы­ках внес­ли СМИ. Прав­да, бело­рус­ский спи­сок реля­тив­ной лек­си­ки в основ­ном был извле­чен нами из интер­нет-ресур­сов: к сожа­ле­нию, в мате­ри­а­лах рай­он­ных СМИ столь бога­тое раз­но­об­ра­зие реля­тив­ной лек­си­ки не наблю­да­ет­ся. Жур­на­ли­сты мест­ных газет обхо­дят­ся ядром пред­лож­ной систе­мы, игно­ри­руя семан­ти­че­скую и экс­прес­сив­ную палит­ру периферии.

Неста­биль­ность норм бело­рус­ско­го язы­ка про­во­ци­ру­ет упо­треб­ле­ние двух вари­ан­тов норм (офи­ци­аль­ной и «тараш­ке­ви­цы») в пре­де­лах даже одно­го номе­ра газе­ты. Это каса­ет­ся кон­ку­рен­ции форм датель­но­го и пред­лож­но­го паде­жей (камісія па заха­ванні / па заха­ванню спад­чы­ны), пред­ло­гов пра и аб, нуле­вых и мате­ри­аль­но выра­жен­ных окон­ча­ний суще­стви­тель­ных в фор­ме род. паде­жа мн. чис­ла (суще­стви­тель­ные с конеч­ным соче­та­ни­ем сонор­но­го и шум­но­го губ­но­го в кон­це осно­вы при­об­ре­та­ют окон­ча­ние -аў, -яў: рэфор­ма — рэформаў, фор­ма — формаў, нор­ма — нормаў, но наву­ка — навук). Одна­ко пури­сты пошли даль­ше и, стре­мясь к еди­но­об­ра­зию, ста­ли навя­зы­вать пол­ные фор­мы дру­гим суще­стви­тель­ным, в резуль­та­те чего воз­ник­ла вари­а­тив­ность: свят / свя­таў, моў / моваў, фор­мул / формулаў.

Пред­на­ме­рен­ное упо­треб­ле­ние русиз­мов. Соч­ное, выра­зи­тель­ное, яркое рус­ское сло­во может быть очень умест­ным укра­ше­ни­ем мыс­ли, изло­жен­ной на бело­рус­ском язы­ке: Але цяпер бач­на і тое, што Улад­зі­мір Сямё­навіч [Карат­кевіч] не шка­да­ваў сябе — нач­ныя «бде­ния» над рука­пі­са­мі, калі бад­зё­рас­ць пад­т­рым­лі­ва­ла­ся адно чар­ней­шай за ноч кавай, дар­ма не абыш­лі­ся (ЛіМ). Трэ­ба было яшчэ «адски» пра­ца­ва­ць (Б. Фір­шт­эйн). Но подоб­ные слу­чаи в бело­рус­ско­языч­ных СМИ крайне редки.

На при­о­ри­тет рус­ско­го сло­ва в ущерб бело­рус­ско­му могут вли­ять и неже­ла­тель­ные ассо­ци­а­ции: поня­тен отказ Юры Деми­до­ви­ча, пред­ста­ви­те­ля Бела­ру­си на дет­ском кон­кур­се пес­ни «Евро­ви­де­ние» в Кие­ве, пред­ста­вить свою пес­ню «Весе­лый кро­лик» в бело­рус­ском пере­во­де (рус. кро­лик = бел. трус).

Выво­ды. 1. Доми­ни­ро­ва­ние рус­ско­го язы­ка в бело­рус­ской печа­ти обу­слов­ле­но а) веду­щей ролью рус­ско­го язы­ка на про­тя­же­нии исто­рии Бела­ру­си XX–XXI сто­ле­тий; б) функ­ци­я­ми рус­ско­го язы­ка в каче­стве посред­ни­ка заим­ство­ва­ний бело­рус­ским из дру­гих язы­ков; в) ката­ли­зи­ру­ю­щей ролью рус­ско­го язы­ка, воз­буж­да­ю­ще­го в систе­ме бело­рус­ско­го язы­ка соб­ствен­ные ресур­сы; г) про­ти­во­ре­чи­я­ми самой язы­ко­вой ситу­а­ции в Бела­ру­си; д) кон­ку­рен­ци­ей норм бело­рус­ско­го язы­ка; е) иллю­зи­ей тож­де­ства близ­ко­род­ствен­ных систем, про­во­ци­ру­ю­щей исполь­зо­ва­ние рус­ско­го эле­мен­та в бело­рус­ской газет­ной речи.

2. Несмот­ря на то что бело­рус­ский язык обла­да­ет бога­тым инвен­та­рем выра­зи­тель­ных средств, рай­он­ные бело­рус­ские СМИ не гото­вы исполь­зо­вать их в пол­ной мере, допус­кая эле­мен­ты «тра­сян­ки», сове­тиз­мов, газет­ных штам­пов вре­мен совет­ско­го новояза.

3. Пред­на­ме­рен­ное исполь­зо­ва­ние русиз­мов в экс­прес­сив­ных целях крайне ред­ко, посколь­ку рус­ский линг­во­куль­тур­ный знак в его гра­фи­че­ской фор­ме уже при­сво­ен бело­ру­сом-билинг­вом, к тому же в бело­рус­ско­языч­ных текстах он име­ет экви­ва­лент­ное соответствие.